Отец Вали, Иван Иванович Зенкин, был старшиной 333-го стрелкового полка, расквартированного в самом центре Брестской крепости. В мае 1941 года девочка отпраздновала свое четырнадцатилетие, а 10 июня, радостная, взволнованная, показала маме похвальную грамоту за седьмой класс.
Прошло около двух недель. Был теплый вечер. Валя сидела дома, читала и не заметила, как заснула с книжкой в руках. Проснулась девочка от страшного грохота. Брестская крепость первой приняла на себя удар врага в войне. Горели казармы 333-го полка. Огненные языки лизали телеграфные столбы, как свечки, пылали деревья. Отец, наспех одевшись, крепко обнял мать, поцеловал Валю и выбежал из комнаты. Уже в дверях крикнул:
Сейчас же в подвалы!.. Война!..
Он был солдат, и его место было среди бойцов, защитников крепости. Больше Валя уже никогда не видела отца. Он погиб героем, как многие защитники Брестской крепости.
В полдень с группой женщин и детей Валя и ее мать попали в плен. Фашистские солдаты погнали их на берег реки Муховец. Одна раненая женщина упала на землю, и толстый фельдфебель начал бить ее прикладом винтовки.
Не бейте ее, она же ранена!- внезапно закричала Валя Зенкина вырвавшись из рук матери.
Фельдфебель-фашист, скрутив девочке руки, что-то закричал, показывая рукой на Брестскую крепость. Но Валя не поняла его. Тогда заговорил переводчик:
Господин фельдфебель должен застрелить тебя, но он дарит тебе жизнь. За это ты пойдешь в крепость и скажешь советским солдатам, чтобы они сдавались. Немедленно! Если же нет, то все будут уничтожены...
Фашисты повели девочку к воротам, толкнули в плечи, и Валя оказалась во дворе крепости среди грозного вихря огня, взрывов мин и гранат, под ливнем пуль. Девочку увидели защитники крепости.
Прекратить огонь! - закричал командир. Пограничники втащили Валю в подвал. Она долго не могла отвечать на вопросы, только смотрела на бойцов и плакала от волнения и радости. Потом рассказала о матери, о том, как гнали маленьких детей по берегу Муховца, о раненой женщине, Которую бил прикладом немец, об ультиматуме фашистов.
Не сдавайтесь! - молила Валя.- Они убивают, издеваются... И рассказала пограничникам о зверствах фашистов, объяснила, какие у них орудия, указала место их расположения и осталась помогать нашим бойцам.
В тяжелых боях прошла ночь. Мужество пограничников заставило Валю забыть свой страх. Она подошла к командиру.
Товарищ лейтенант, раненых надо перевязывать. Позвольте мне.
А ты сумеешь? Не побоишься? Валя тихо ответила:
Нет, я не буду бояться.
Вскоре я увидел Валю, когда забежал в госпиталь проведать своих товарищей. Вместе с женщинами пионерка ухаживала за ранеными. Все ее полюбили и оберегали, как могли. И не было среди нас человека, который бы не делился последним кусочком солдатского сахара с Валей - нашей маленькой санитаркой.
На седьмой день войны я был ранен, и товарищи отнесли меня в полуразрушенный подвал-госпиталь. И снова я встретился с Валей. Помню, открываю тяжелые веки, а передо мной она - маленькая девочка. Она ловко, как взрослая, делает перевязку.
Спасибо, Валя!
А за руинами стен слышны выкрики озверевших фашистов: штурмуют. К бойницам стали все, кто мог держать оружие, даже женщины. Я попытался встать, но зашатался и чуть не упал. Тогда Валя подставила мне свое плечо:
Обопритесь, я выдержу...
Так и добрался я до бойницы, опираясь на детское плечо.
С тех пор прошло много лет. Случайно я узнал, что Валя жила в городе Пинске, была награждена орденом Красной Звезды. Она - мать двоих детей. И она уже давно не Валя, а Валентина Ивановна Зенкина. А для нас, защитников Брестской крепости, она навсегда останется Валей, Валей-пионеркой...
Её дважды казнили гитлеровцы, и боевые друзья долгие годы считали Надю погибшей. Ей даже памятник поставили. В это трудно поверить, но, когда она стала разведчицей в партизанском отряде "дяди Вани" Дьячкова, ей не было ещё и десяти лет. Маленькая, худенькая, она, прикидываясь нищенкой, бродила среди фашистов, всё подмечая, всё запоминая, и приносила в отряд ценнейшие сведения. А потом вместе с бойцами-партизанами взрывала фашистский штаб, пускала под откос эшелон с военным снаряжением, минировала объекты. Первый раз её схватили, когда вместе с Ваней Звонцовым вывесила она 7 ноября 1941 года красный флаг в оккупированном врагом Витебске. Били шомполами, пытали, а когда привели ко рву - расстреливать, сил у неё уже не оставалось - упала в ров, на мгновение, опередив пулю. Ваня погиб, а Надю партизаны нашли во рву живой… Второй раз её схватили в конце 43-го. И снова пытки: её обливали на морозе ледяной водой, выжигали на спине пятиконечную звезду. Считая разведчицу мёртвой, гитлеровцы, когда партизаны атаковали Карасево, бросили её. Выходили её, парализованную и почти слепую, местные жители. После войны в Одессе академик В.П.Филатов вернул Наде зрение. Спустя 15 лет услышала она по радио, как начальник разведки 6-го отряда Слесаренко - её командир - говорил, что никогда не забудут бойцы своих погибших товарищей, и назвал среди них Надю Богданову, которая ему, раненому, спасла жизнь… Только тогда и объявилась она, только тогда и узнали люди, работавшие с нею вместе, о том, какой удивительной судьбы человек она, Надя Богданова, награждённая орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1 степени, медалями.
Валя Зенкина
Брестская крепость первой приняла на себя удар врага. Рвались бомбы, снаряды, рушились стены, гибли люди и в крепости, и в городе Бресте. С первых минут ушёл в бой Валин отец. Ушёл и не вернулся, погиб героем, как многие защитники Брестской крепости. А Валю фашисты заставили под огнём пробираться в крепость, чтобы передать её защитникам требование сдаться в плен. Валя в крепость пробралась, рассказала о зверствах фашистов, объяснила, какие у них орудия, указала место их расположения и осталась помогать нашим бойцам. Она перевязывала раненых, собирала патроны и подносила их бойцам. В крепости не хватало воды, её делили по глотку. Пить хотелось мучительно, но Валя снова и снова отказывалась от своего глотка: вода нужна раненым. Когда командование Брестской крепости приняло решение вывести детей и женщин из-под огня, переправить на другой берег реки Мухавец - иной возможности спасти их жизнь не было, - маленькая санитарка Валя Зенкина просила оставить её с бойцами. Но приказ есть приказ, и тогда она поклялась продолжить борьбу с врагом до полной победы. И Валя клятву сдержала. Разные испытания выпали на её долю. Но она выдержала. Выстояла. И свою борьбу продолжила уже в партизанском отряде. Воевала смело, наравне со взрослыми. За отвагу и мужество орденом Красной Звезды наградила Родина свою юную дочь.
Валентина Ивановна Зенкина на встрече с героями - участниками обороны Брестской крепости. Через 30 лет после начала Великой Отечественной войны…. 22 июня 1971 года
Отец Вали, Иван Иванович Зенкин, был старшиной 333-го стрелкового полка, расквартированного в самом центре Брестской крепости. В мае 1941 года девочка отпраздновала свое четырнадцатилетие, а 10 июня, радостная, взволнованная, показала маме похвальную грамоту за седьмой класс.
Прошло около двух недель. Был теплый вечер. Валя сидела дома, читала и не заметила, как заснула с книжкой в руках. Проснулась девочка от страшного грохота. Брестская крепость первой приняла на себя удар врага в войне. Горели казармы 333-го полка. Огненные языки лизали телеграфные столбы, как свечки, пылали деревья. Отец, наспех одевшись, крепко обнял мать, поцеловал Валю и выбежал из комнаты. Уже в дверях крикнул:
Сейчас же в подвалы!.. Война!..
Он был солдат, и его место было среди бойцов, защитников крепости. Больше Валя уже никогда не видела отца. Он погиб героем, как многие защитники Брестской крепости.
В полдень с группой женщин и детей Валя и ее мать попали в плен. Фашистские солдаты погнали их на берег реки Муховец. Одна раненая женщина упала на землю, и толстый фельдфебель начал бить ее прикладом винтовки.
— Не бейте ее, она же ранена!— внезапно закричала Валя Зенкина вырвавшись из рук матери.
Фельдфебель-фашист, скрутив девочке руки, что-то закричал, показывая рукой на Брестскую крепость. Но Валя не поняла его. Тогда заговорил переводчик:
— Господин фельдфебель должен застрелить тебя, но он дарит тебе жизнь. За это ты пойдешь в крепость и скажешь советским солдатам, чтобы они сдавались. Немедленно! Если же нет, то все будут уничтожены...
Фашисты повели девочку к воротам, толкнули в плечи, и Валя оказалась во дворе крепости среди грозного вихря огня, взрывов мин и гранат, под ливнем пуль. Девочку увидели защитники крепости.
— Прекратить огонь! — закричал командир. Пограничники втащили Валю в подвал. Она долго не могла отвечать на вопросы, только смотрела на бойцов и плакала от волнения и радости. Потом рассказала о матери, о том, как гнали маленьких детей по берегу Муховца, о раненой женщине, Которую бил прикладом немец, об ультиматуме фашистов.
— Не сдавайтесь! — молила Валя.— Они убивают, издеваются... И рассказала пограничникам о зверствах фашистов, объяснила, какие у них орудия, указала место их расположения и осталась помогать нашим бойцам.
В тяжелых боях прошла ночь. Мужество пограничников заставило Валю забыть свой страх. Она подошла к командиру.
— Товарищ лейтенант, раненых надо перевязывать. Позвольте мне.
— А ты сумеешь? Не побоишься? Валя тихо ответила:
— Нет, я не буду бояться.
Вскоре я увидел Валю, когда забежал в госпиталь проведать своих товарищей. Вместе с женщинами пионерка ухаживала за ранеными. Все ее полюбили и оберегали, как могли. И не было среди нас человека, который бы не делился последним кусочком солдатского сахара с Валей — нашей маленькой санитаркой.
На седьмой день войны я был ранен, и товарищи отнесли меня в полуразрушенный подвал-госпиталь. И снова я встретился с Валей. Помню, открываю тяжелые веки, а передо мной она — маленькая девочка. Она ловко, как взрослая, делает перевязку.
— Спасибо, Валя!
А за руинами стен слышны выкрики озверевших фашистов: штурмуют. К бойницам стали все, кто мог держать оружие, даже женщины. Я попытался встать, но зашатался и чуть не упал. Тогда Валя подставила мне свое плечо:
— Обопритесь, я выдержу...
Так и добрался я до бойницы, опираясь на детское плечо.
С тех пор прошло много лет. Случайно я узнал, что Валя жила в городе Пинске, была награждена орденом Красной Звезды. Она — мать двоих детей. И она уже давно не Валя, а Валентина Ивановна Зенкина. А для нас, защитников Брестской крепости, она навсегда останется Валей, Валей-пионеркой...
Валентина Ивановна Зенкина
До последнего участвовала в обороне Брестской Крепости, попала в плен к фашистам. Из плена бежала, в дальнейшем сражалась против немецко-фашистских захватчиков в партизанском отряде. Дожила до наших дней. Во время войны эта маленькая хрупкая девочка удивляла взрослых своим бесстрашием и героизмом в борьбе за независимость нашей Родины. За отвагу и мужество, Валя была награждена орденом Красной Звезды.
Советское правительство высоко оценило мужество юной участницы обороны Брестской крепости.
Валя Зенкина награждена боевым орденом Красной Звезды.
Четыре часа утра 22 июня 1941 года. Шквал огня обрушился на Брестскую крепость.
- Гроза!.. - еще не соображая, крикнула Валя, соскочила с постели и бросилась закрывать окно. Подбежала и увидела - стекол в раме не было.
Небо полыхало огнем.
Мать трясущимися руками пыталась задвинуть заслонку в печи.
С потолка лилась вода.
Было слышно, как хлещет вода и на лестнице, откуда-то сверху, со стороны водонапорной башни…
- Что это, папа? Что? - перехваченным от испуга голосом прошептала Валя.
Отец, лихорадочно одеваясь, коротко бросил:
- Бомбят. Война, дочка!
И уже у двери, обернувшись, твердо сказал:
- Да, это война!..
Мать, бледная, прижимая руки к груди, так и застыла на месте.
- Что же нам делать, отец?
- Быстро одеваться и - вниз, в убежище! Здесь опасно. А я - в полк!
Мать засуетилась, не зная, что собрать отцу с собой…
Валя бросилась ей помогать…
Отец громко, почти приказывая, крикнул:
- В бомбоубежище! Скорей! Мать бросилась к нему.
- Ну, ну… собирайтесь. И мне пора.
Он хотел еще что-то добавить, но его уже звали с улицы.
Отец торопливо погладил Валю по голове, как-то неловко обнял жену и выскочил на улицу. То там, то тут рвались бомбы, взметая к небу черные столбы земли. Горели казармы, клуб, сараи.
Вражеский снаряд попал в склад боеприпасов, и там не переставая, рвались снаряды, разбрасывая вокруг тысячи смертоносных осколков.
По двору метались полураздетые люди.
Бежать через двор в бомбоубежище было опасно, и мать с дочерью укрылись в небольшом строении возле электростанции.
Вместе с ними там спрятались и их соседи по дому.
В городе шел бой.
Прижавшись к поленнице дров, женщины и дети сквозь сорвавшуюся взрывом дверь видели то, что происходило на улице.
Видели, как под натиском врага отступили пограничники, и в проеме двери замелькали черные мундиры немцев. Вот они ворвались в укрытие. На минутку замешкались в полумраке. Потом кто-то наугад бросил гранату.
Раздался взрыв.
Истошно закричала женщина, заплакали дети.
Валя в ужасе закрыла глаза и приникла к дровам, крепко сжимая своей рукой руку матери. Почувствовала, что кто-то грубо толкает ее в спину. Обернулась и увидела прямо перед собой зловещее дуло автомата.
Рус, быстро!- немец кивнул в сторону двери.
Понурившись, прижимая к себе вздрагивающих ребятишек, выходили на улицу женщины. Щурились от яркого света.
Их выгнали на берег реки Мухавец.
Было около полудня. Нестерпимо палило солнце. Мучительно хотелось пить.
Тут же, на берегу, лежали и сидели захваченные в плен раненые красноармейцы. Вдруг совсем близко защелкали выстрелы, засвистели пули. Кто-то стрелял по охране. Толпа пленных на берегу зашевелилась, подалась к деревьям, ища укрытия.
Загорланили немцы, раздавая вправо и влево пинки.
Выстрелы быстро стихли.
Там, в крепости, увидели детей и женщин и прекратили огонь.
- Стреляйте! Чего стали? - приподнявшись, закричал один раненый. - Все равно они нас перебьют. Слышите? Стреляйте!..
К нему подбежал гитлеровец и, что-то приговаривая, стал избивать.
Раненый вздрагивал под ударами и глухо стонал.
Ультиматум Брестской крепости
Злость и ненависть к врагу охватили вдруг Валю.
Минута - и она уже около фашиста. Повисла на его руке, крича:
- Не смей! Не смей бить!.. Удар оглушил ее.
Очнувшись, Валя почувствовала, что кто-то тихонько гладит ее по голове. Открыла глаза: над ней склонилась мама.
Девочка попыталась встать. В голове шумело.
- Эй, девочка, - окликнули ее. Она обернулась на зов. Немецкий офицер поманил ее пальцем. Валя подошла. Вопросительно взглянула на него.
- Ты идет в крепость, - медленно, подбирая и коверкая русские слова, произнес офицер. - И предлагай русский командование сдаться. Не-мед-лен-но.- Он немного помочал. - Или смерть,- закончил он. - Поньял?
Валя кивнула.
Ее посылали передать в крепость ультиматум.
- Я пойду вместе с мамой, - сказала она офицеру.
- С мамой? - морща лоб и силясь понять, переспросил он. - Вас ист дас «с мамой»?
- Ну с мамой, - повторила Валя, показывая в сторону матери. - Вместе, значит. Вдвоем.
Фашист понял. Лицо его приняло холодное и жесткое выражение.
- Наин, - отрезал он. - Нет. Матка оставайсь здесь. Ты один.
В сопровождении солдата знакомым путем Валя прошла обратно к электростанции.
Подведя к двери, немец втолкнул ее во двор цитадели.
От резкого толчка Валя пробежала согнувшись несколько шагов, но удержалась и не упала. Выпрямившись, она медленно пошла по двору. В голове мелькнула мысль: «Сейчас убьют. Это они нарочно сказали «иди, чтобы пустить пулю в спину. Это всегда так».
Но за спиной было тихо.
Тихо было и во дворе.
Горели, потрескивая, дома, дымились развалины.
Вся площадь была усеяна убитыми, и приходилось идти осторожно, чтобы не споткнуться.
Неожиданно где-то очень близко затрещал пулемет. «Это из костела, - определила девочка. - Есть еще живые»,- повеселела она и бросилась на зов пулемета.
Вторая очередь заставила ее лечь на землю. «Нет, - подумала Валя,- наши так шутить не будут». Она осторожно осмотрелась и короткими перебежками, поминутно залегая, устремилась к развалинам погранкомендатуры.
Хлоп. Опять выстрел. И крики:
- Валя! Сюда! Сюда, живей!
- Осторожно!
И снова пулеметная очередь из костела.
В кровь содраны локти, колени. Но вот и конец пути. У окна ее подхватили на руки, втянули внутрь. Поставили на пол. А она стоять не может: ноги подкашиваются.
Села на стул и смотрит.
Вокруг все свои, родные.
От волнения перехватило горло. Ни слова сказать не может.
И на нее смотрят. И молчат.
Ты что же это разгуливаешь в такое время по крепости? - прервал молчание старший лейтенант Потапов. - И одна? Мать-то где?
Торопливо и сбивчиво Валя рассказала все, что произошло с ней, ее мамой и всеми остальными. Когда дошла до немецкого поручения, на мгновение замялась.
- Ультиматум немцы вам предъявляют,- опустив голову, тихо проговорила она. - Просили передать: или плен, или смерть.
- Ультиматум, говоришь, - полуудивленно, полунасмешливо повторил Потапов. - Как, товарищи, - обратился он к бойцам, - будем сдаваться в плен?
Зашумели, задвигались бойцы, заговорили, перебивая друг друга. - Мы им покажем плен.
- Такого перцу на хвост насыплем.
- Ишь чего выдумал фашист - плен. До последнего будем драться, умрем, а врагу не сдадимся.
- Вот-вот, и я говорю: не сдавайтесь,- заволновалась Валя.- Они убьют. Это точно. Они всех убивают… просто невозможно,- вдруг всхлипнула она и уткнулась головой в колени.
- Ну, ну, дочка, успокойся, - ласково потрепал ее по спине Потапов. - Пойдем-ка со мной. Потолкуем. Посторонитесь, товарищи!
Бойцы расступились, пропуская командира и девочку.
В подвале стоял полумрак, тянуло сыростью.
Слабый огонек коптилки освещал группу людей. Лица их были измучены, покрыты копотью, одежда разорвана. Многие перевязаны, кто-то вполголоса вел счет убитым и раненым.
Валя и Потапов подошли к столу. Им освободили место.
Какой-то военный пристально смотрел на нее. «Да ведь это Нюрин отец, лейтенант Кижеватов», - подумала девочка.
- А я вас не узнала, - смутившись, сказала Валя.
- Ничего, - проговорил лейтенант - долго жить буду. Примета такая.
Потапов что-то объяснял окружавшим его военным.
- Надо спросить у нее, - сказал один из них.
- Валя, - обернулся к ней Потапов,- постарайся-ка вспомнить все, что ты там видела. Сколько немцев у Мухавца? Как вооружены?
Валя напрягла память. «Вот если бы заранее знать, о чем здесь спросят, все бы высмотрела».
Но и то, что случайно зацепила память девочки, пригодилось защитникам крепости.
- Все? - спросил ее Потапов, когда она замолчала.
-Кажется, все.
- Молодец. Теперь вот что, - он внимательно посмотрел ей в глаза. - Если пойдешь назад, - тихо проговорил Потапов,- запомни крепко: о том, что видела и слышала здесь, ни слова. Поняла? Забудь все накрепко.
- Назад я не пойду! - Валя мотнула головой. - Здесь останусь. С вами…
- Постой, не торопись, - вмешался лейтенант Кижеватов, - может, и лучше… вернуться…
«Мама! У немцев мама! Вернуться?…» Валя вспомнила, что говорил немецкий офицер. Маму он не пустил. Оставил там, чтобы вернулась она, Валя. «Как поступить? Был бы рядом папа, он бы сказал, как поступить…»
Валя умоляюще посмотрела на Кижеватова.
- Ну, если ты так решила, - начал он, но не договорил - вбежал запыхавшийся боец.
- Товарищ старший лейтенант, - обратился он к Потапову, - немцы!
Все пришли в движение.
- Быстро наверх! - уже на бегу скомандовал Потапов.
Схватив оружие, за ним бросился Кижеватов.
- Да,- спохватился он, останавливаясь и обращаясь к одному из бойцов,- девочку отведите в лазарет…
- Господи, Валя, - всплеснула руками Екатерина Ивановна Кижеватова.- Нюра, - позвала она дочь, - смотри, кто здесь.
- Валечка, - заспешила к ней подружка. - Живая!
Валя остается в Брестской крепости
Екатерина Ивановна осторожно ощупывала Валю.
- Не ранена?
- Да нет же, тетя Катя, - освобождаясь от ее рук, ответила Валя. - Все цело. Вот только поцарапалась здорово, пока к вам ползла… Немцы опять атакуют.
Глухо ухали взрывы. Вздрагивала под ударами земля.
- Да,- вздохнула Екатерина Ивановна, - тяжко там сейчас.
- Тетя Катя, - начала было Валя, но не успела спросить…
- Раненых принимайте, женщины! - послышался хриплый голос санитара.
Сверху несли и несли раненых. Раненые стонали. Их еще не успели перевязать. Кровью были забрызганы гимнастерки, носилки.
Валя глядела на раненых, и ей стало не по себе, закружилась голова, она побледнела…
- Валя, - откуда-то издалека дошел до нее голос Екатерины Ивановны, - иди сюда.
Превозмогая слабость, она пошла.
- Помоги.
Вдвоем они осторожно сняли с носилок раненого. Взглянув на него, Валя испугалась: глаза мутные, на лбу выступил пот… Раненый стонал, закусив губу от боли.
- Надо скорее врача, - заторопила она Кижеватову.
- Нет его, - ответила Екатерина Ивановна, продолжая расстегивать на раненом гимнастерку. - Еще в пятницу уехал на полигон. Так что, - добавила она, распрямляясь,- все мы тут врачи. Ну-ка, подержи.
Они осторожно раздели раненого.
- Смотри, как надо, - говорила Екатерина Ивановна, бинтуя его. - Учись.
Валя перехватывала бинт. Руки тряслись. Стараясь не обращать внимания на кровь, на стон раненого, Валя осторожно бинтовала… Она освоилась быстро и уже сама, без помощи старших, перевязывала бойцов, приговаривала, подражая тете Кате:
- Потерпи немного, родной. Сейчас будет полегче. Потерпи…
Раненые послушно затихали, отдавая себя во власть маленькой санитарки.
В тесном узком отсеке подвала не отходил от рации радист. Оттуда доносился слабый писк и потрескивание. То и дело прорывалась лающая немецкая речь. Казалось, что фашисты заполнили весь эфир.
Крепость настойчиво искала связи с внешним миром. Что происходит? Сколько еще надо продержаться до прихода помощи? Эти вопросы мучили всех. Но связаться с советскими войсками по ту сторону крепости не удавалось.
Намаявшись, Валя бессильно опустилась возле Нюры. Давно хотелось пить. От жары язык распух, и говорить было трудно. Девочка прислонилась к стене. Влажная стена приятно холодила затылок.
-Когда только все это кончится, а Нюр?
- Не знаю, - тихо ответила та. - Отец говорит, вот-вот подойдут наши. Будем биться до последнего…
«Отец! Где он? А мама! Что с ней? Живы ли?»
- Нюра, - Валя помедлила с вопросом,- о моем отце что-нибудь слышала?
- Н-нет, - протянула подружка. И они замолчали.
«Он, наверное, сражается где-то там, со всеми, - подумала Валя. - Где?»
- Послушай, - перебила ее мысли Нюра. - Здесь наши мальчишки. И Коля Новиков, и Котельников Петро.
- Ну да, - встрепенулась Валя. - Что они?
- Вернулись из разведки, - многозначительно сказала Нюра.
Валя посмотрела на подружку. «Мальчишки, они, конечно, не усидят на месте. Ищи их в самой гуще боя», - подумала она про себя.
Знаешь, - снова начала Нюра,- они молодцы.
Коля и еще там ребята из музвзвода сами вызвались разведать Тереспольскую башню. Бойцы туда никак не могли пробраться. А они говорят: «Разрешите нам. Уж мы дойдем». И дошли. Да еще склад с оружием обнаружили…
- Постой-ка,- остановила ее за руку Валя, - возле рации что-то произошло.
- Пошли!
Радиста плотным кольцом окружили люди.
Девочки подобрались поближе. Еле-еле доносился голос диктора.
Долетели обрывчатые фразы: «Вероломный враг напал на нашу Родину… Грудью на защиту родной Отчизны!..»
- Принимай гостинцы! - в окружении мальчишек появился сержант Бугаков.
Они ходили искать медикаменты и только вернулись, чумазые, усталые, в разорванной одежде. Гимнастерка на груди Бугакова оттопырилась. В руках у Коли Новикова невесть откуда взявшийся рулон яркого ситца.
- Тише! - зашикали на них.
Он махнул рукой:
- Ничего не получится больше! Пойду, доложу командиру, - и он заторопился к выходу.
- Ну что там? - к ребятам уже подходили женщины. - Удалось что-нибудь найти?
- А как же,- удовлетворенно улыбались те. - Вот. Пожалуйте. Подкрепляйтесь.
Младший сержант расстегнул ремень и высыпал на стол шоколадные конфеты.
- Вот и материя вам. Приоденьтесь,- Коля Новиков положил рулон ситца.
- А лекарство, ребята, бинты… Ну, что-нибудь? - спрашивала с надеждой в голосе Екатерина Ивановна?
- Нету лекарств, тетя Катя, - виновато, словно оправдываясь, заговорили разом мальчики. - Засыпало там все. Но вы не беспокойтесь, - заверили они, увидев огорченные лица. - Мы еще поищем. И найдем. Обязательно найдем!
Кто-то тронул Колю за рукав. Он обернулся и увидел Валю.
- Валька! Вот здорово! Ты как здесь оказалась? - Они отошли в сторонку.
Женщины у стола делили конфеты. Осторожно разрезали их, стараясь не раскрошить.
- Значит, не пошла назад? деловито переспросил Коля. - Это правильно. Будем их отсюда бить. Помнишь, как в музвзводе один курсант пел:
По морям и океанам Красный вымпел над волной. Не ходить врагам незваным по берегам страны родной…
Помолчали.
- Не ходить врагам незваным, - поднимаясь, повторил Коля. - Ну, я пошел.
- Коль, постой, - задержала его Валя.- Ты моего папу не видел?
Он отрицательно покачал головой и заторопился к выходу.
Валя становится медсестрой
Новый день начался бомбежкой. Атаки немцев не утихали.
В подвале стоял глухой гул от рвущихся наверху снарядов. Порой бомбы рвались так близко, что трескались бетонные полы подвалов, а у людей от мощных воздушных ударов из носа и ушей шла кровь.
Кто-то предложил вывесить полотенце с красным крестом. От пехотной фуражки оторвали околышки, скрепили их булавками на куске простыни и выбросили в окно.
Некоторое время было тихо.
- Ну вот,- удовлетворенно промолвил один из раненых, - поняли немцы, что лежачего, значит, не бьют.
Последние его слова потонули в грохоте разрывов. Подвал заволокло дымом и пылью. В одном из отсеков рухнула стена, схоронив под собой, кто был там: женщин, детей, раненых бойцов.
Раненых с каждым часом становилось все больше. В уцелевший отсек несли только тех, кто уже не стоял на ногах. Все, кто мог держать в руках винтовки, оставались наверху.
Валя, помогая взрослым, металась от одного раненого к другому.
- Дядя Володя, - Валя присела возле одного пограничника. - Дядя Володя, вас ранило?
- Ва-Валюха, - он виновато улыбнулся, - задело вот.
Плечо и голова его были забинтованы.
- Жжет очень, - здоровой рукой он показал на голову, - Ох, как жжет.
Валя вынула носовой платок, приложила его к стене. Платок впитал влагу. Тогда она опустила его раненому на лоб. Платок быстро высох. Валя снова приложила его к стене…
Казалось, пограничник задремал. Но нет, вот он открыл глаза.
- Дядя Володя! Он взглянул на нее.
- Вы моего папу не видели? Раненый закрыл глаза и тихо прошептал:
- Не видел, Валюха. Но слышал.
- Что? - подалась к нему девочка.- Что вы слышали?
- Много наших погибло, - пограничник помедлил. - Отец был там…
- Погиб? - Валя отпрянула от раненого.
Теперь ей стало понятно, почему так ласково называл ее дочкой Потапов, почему поспешил уйти Коля, услышав ее вопрос. Они все знали… Машинально взяла она платок и вновь приложила к стене. Раненый открыл глаза.
- Валя!..
Девочка не ответила ему. Молча, глотая слезы, положила на лоб платок, поправила повязку. Потом поднялась и направилась к выходу.
Горячим воздухом обожгло легкие. Она закашлялась. Рядом просвистела пуля, выбив из стены сухой фонтанчик пыли. Валя спряталась за выступ. Сильно забилось сердце. Рядом, хоронясь за укрытиями, вели бой пограничники. Девочка хотела было перебежать к другому выступу, но чья-то тяжелая рука опустилась ей на плечо.
Стой! Куда ты? - рядом стоял Кижеватов. Голова забинтована.
- Ну куда ты в самое пекло лезешь? Не видишь, что ли?
Он увлек ее за собой внутрь здания.
- Зачем вышла?
- Дядя Андрей, - Валя сдерживала слезы, - папу… Я… вот… хотела вам помочь.
Лейтенант обнял ее, пытаясь как-то утешить, успокоить…
- Ну, дочка, ну! Не надо… плакать… Иди вниз… Раненым и детишкам нужна твоя помощь. Слышишь меня?.. А ты их бросила. Как же так? А?
- Товарищ лейтенант, - окликнули Кижеватова, - боеприпасы кончаются.
- Знаю, - Кижеватов заторопился.
- Ну, иди, - он легонько подтолкнул Валю. - Иди. Помогай!
Валя пробралась обратно в подвал. «До чего же хочется пить». Она слизнула со стены капельку прохладной мутной жижи, но не почувствовала никакого облегчения.
Вода! - у входа показался боец. Тяжело дыша, он шел осторожно, бережно неся в руках котелок.
- Вот держите. - Он поставил его на выступ стены и устало опустился на груду битого кирпича.
Никто не мог понять, как только он умудрился пробраться к реке?
С первых же часов войны водопровод в крепости вышел из строя.
Колодцев в городе не было.
Оставался один путь - на реку.
Но немцы тщательно охраняли все подступы к реке. В прибрежных кустах они установили пулеметы. Казалось, что и мышь не проскочит. Сколько уже погибло наших. Немногие возвращались. Вот и этот боец остался жив.
Котелок взяли.
- Как будем делить?
- Детям и тяжелораненым по два глотка. Женщинам и раненым по одному,- распорядился боец.
Заплакал малыш, у которого после двух глотков отобрали котелок. За ним другой, третий.
- Катюша, - обращаясь к Екатерине Ивановне, хрипло проговорила одна из женщин. - Я пить не буду. Не хочу. Отдай мой глоток мальцу.
Отказались от воды и раненые.
- Валя, Нюра, девочки, - позвали их. Валя подошла. Глянула на котелок и отвернулась.
- Не хочу я, - еле выдавила она из себя.
Вдруг совсем неожиданно бой стих. Тишина эта была непривычной и настораживающей.
Оборона Брестской крепости
Откуда-то послышалась песня. «Показалось», - подумала Валя и потерла себе лоб. Но песня не пропала. Отчетливо лились знакомые слова.
«Выходила на берег Катюша, на высокий берег, на крутой…»
Наши! - все бросились обниматься. Не скрывая слез, плакали бойцы. Просветлели лица.
- Наши, товарищи, дорогие! Впервые за последние дни люди улыбались.
Вдруг песня оборвалась. Раздались какие-то щелчки, и вслед за ним мужской голос произнес: «Доблестные защитники Брестской крепости, к вам обращается немецкое командование… Всем предлагается сдаться в плен, обещаем сохранить жизнь. На размышление - час».
Все молчали.
В тишину ворвалось четкое размеренное биение часов.
Часы отстукивали минуты. Иногда бой часов прерывался, и тот же голос напоминал:
- Осталось 40 минут… 25… 10… 3… Одна минута.
Послышался гул самолетов.
- Приготовиться к бою! - скомандовал Кижеватов.- Женщины и дети - в дальний угол под стены!
На непокоренную крепость снова обрушился шквал огня.
При каждом ударе худенькое тельце Вали вздрагивало, и она прижималась к раненому, словно хотела укрыть его от опасности. Он попытался встать, сжимая в руке винтовку, но не смог.
- Обопритесь, дяденька,- Валя подставила ему свое плечо. - Да не бойтесь, не упаду. Я сильная.
Вдвоем они с трудом добрались до амбразуры.
Устроившись поудобнее, боец открыл стрельбу.
- Эх, патронов маловато, - огорченно проговорил он.
Валя скрылась в подвале. Через несколько минут она вновь появилась у бойницы.
- Возьмите, - протянула она бойцу несколько патронов. - Там собрала,- показала она назад, где лежали тяжелораненые.
- Ах, ты санитарочка наша! - прошептал боец, заряжая винтовку. - Ай да помощница.
Когда бой немного притих, откуда-то вынырнул Коля и спустился в подвал. Он отыскал Валю и неловко, словно стесняясь, сунул ей в руку плитку шоколада.
Валя с удивлением разглядывала гостинец.
- Откуда это?
- Да с немца сняли.
Немного отойдя в сторону так, чтобы не слышала Валя, он сказал:
- Ведь слабенькая. А мы уж как-нибудь обойдемся. Не привыкать.
Она посмотрела на Колю и как будто увидела его впервые.
Он стоял перед ней повзрослевший, возмужавший…
Она отломила кусочек от плитки и протянула Коле.
- Ну, вот еще, - сказал он в ответ и выскочил из подвала.
Много дней и ночей продолжался неравный бой с немцами.
Оставшимся в живых бойцам не хватало боеприпасов.
Дети и женщины гибли от голода, жажды, от артиллерийского обстрела и бомбежек…
Жизнь в крепости становилась все невыносимее.
И вот тогда, чтобы хоть как-то выйти из создавшегося тяжелого положения, чтобы спасти оставшихся еще в живых, командование обороны решилось на последний шаг. Оно приказало женщинам забрать ребятишек и сдаться в плен. Как ни ненавистна была даже мысль о плене, все же с ней приходилось мириться. Другого выхода не было.
Настал день, когда женщины и дети покинули крепость.
Бойцы переправили их на резиновых лодках на другой берег Мухавца, а сами вернулись обратно. Для них бой не кончился.
Вместе со всеми ушла и Валя, маленькая санитарка Брестской крепости.
Много еще потом пришлось ей пережить.
Разные испытания выпадали на ее долю.
Но она выдержала.
Выстояла. Ей удалось соединиться с мамой. Они вместе вырвались из фашистского плена и продолжали борьбу с ненавистными оккупантами уже в партизанском отряде.
С. Бобрёнок. Из книги «Дети-герои».
Отец Вали, Иван Иванович Зенкин, был старшиной 333-го стрелкового полка, расквартированного в самом центре Брестской крепости, в так называемой цитадели. В мае 1941 года девочка отпраздновала свое четырнадцатилетие, а 10 июня, радостная, взволнованная, показала маме похвальную грамоту за седьмой класс.
Прошло около двух недель. Был теплый вечер. Валя сидела дома, читала и не заметила, как заснула с книжкой в руках. Проснулась девочка от страшного грохота.
Горели казармы 333-го полка. Огненные языки лизали телеграфные столбы, как свечки, пылали деревья. Отец, наспех одевшись, крепко обнял мать, поцеловал Валю и выбежал из комнаты. Уже в дверях крикнул:
Сейчас же в подвалы!.. Война!..
Он был солдат, и его место было среди бойцов, защитников крепости. Больше Валя уже никогда не видела отца.
В полдень с группой женщин и детей Валя и ее мать попали в плен. Фашистские солдаты погнали их на берег Муховца. Одна раненая женщина упала на землю, и толстый фельдфебель начал бить ее прикладом винтовки.
Не бейте ее, она же ранена!- внезапно закричала Валя, Валя Зенкина вырвавшись из рук матери.
Фельдфебель, скрутив девочке руки, что-то закричал, показывая рукой на двор крепости. Но Валя не поняла его. Тогда заговорил переводчик:
Господин фельдфебель должен застрелить тебя, но он дарит тебе жизнь. За это ты пойдешь в крепость и скажешь советским солдатам, чтобы они сдавались. Немедленно! Если же нет, то все будут уничтожены…
Фашисты повели девочку к воротам, толкнули в плечи, и Валя оказалась во дворе крепости среди грозного вихря огня, взрывов мин и гранат, под ливнем пуль. Девочку увидели защитники крепости.
Прекратить огонь! - закричал командир. Пограничники втащили Валю в подвал. Она долго не могла отвечать на вопросы, только смотрела на бойцов и плакала от волнения и радости. Потом рассказала о матери, о том, как гнали маленьких детей по берегу Муховца, о раненой женщине, Которую бил прикладом чужеземец, об ультиматуме фашистов.
Не сдавайтесь! - молила Валя.- Они убивают, издеваются…
В тяжелых боях прошла ночь. Мужество пограничников заставило Валю забыть свой страх. Она подошла к командиру.
Товарищ лейтенант, раненых надо перевязывать. Позвольте мне.
- А ты сумеешь? Не побоишься? Валя тихо ответила:
Нет, я не буду бояться.
Вскоре я увидел Валю, когда забежал в госпиталь проведать своих товарищей. Вместе с женщинами пионерка ухаживала на ранеными. Все ее полюбили и оберегали, как могли. И не было среди нас человека, который бы не делился последним кусочком солдатского сахара с Валей - нашей маленькой санитаркой.
На седьмой день войны я был ранен, и товарищи отнесли меня в полуразрушенный подвал-госпиталь. И снова я встретился с Валей. Помню, открываю тяжелые веки, а передо мной она - маленькая девочка. Она ловко, как взрослая, делает перевязку.
- Спасибо, Валя!
А за руинами стен слышны выкрики озверевших фашистов: штурмуют. К бойницам стали все, кто мог держать оружие, даже женщины. Я попытался встать, но зашатался и чуть не упал. Тогда Валя подставила мне свое плечо:
Обопритесь, я выдержу…
Так и добрался я до бойницы, опираясь на детское плечо.
С тех пор прошло много лет. Случайно я узнал, что Валя теперь живет в городе Пинске, награждена орденом Красной Звезды. Она - мать двоих детей. И, наверное, для многих она не просто Валя, а Валентина Ивановна Зенкина. А для нас, защитников Брестской крепости, она навсегда останется Валей, Валей-пионеркой…
Горнист сорок четвёртого полка. Рассказ о Володе Казьмине
Е. Курто, П. Ткачёв. Из книги «Дети-герои».
Брестская крепость
Это было совсем не похоже на пробуждение. Это было скорее продолжением какого-то кошмарного сна. Так и подумал Володя в первую минуту.
Он лежал не на своей солдатской койке, а на полу, и не в казарме, а в совсем незнакомом месте. В казарме - белый потолок, голубые стены, а здесь не видно ни стен, ни потолка.
Все сплошь окутал черно-бурый туман, пахнущий порохом, битым кирпичом и еще чем-то тяжелым, удушливым. В казарме по соседству спят его друзья. А здесь никого нет, только перевернутые койки, рваные подушки и одеяла.
Да, это, наверное, сон. Надо только проснуться, и тогда все исчезнет, все станет таким, каким было вчера, когда он ложился спать. Володя ущипнул себя. Стало больно, но ничего не изменилось. Только черно-бурый туман как будто стал рассеиваться. Он хотел встать. Но что это? Володя испуганно взглянул на руку: она была в крови. Сердце сжалось до боли. Он оглянулся. В стене казармы огромная дыра. А вот и его друзья, вот они… Вернее, не они, а то, что от них осталось…
Скорее, скорее бежать! Осторожно обходя тела товарищей, мальчик начал пробираться к дверям.
В это мгновение над головой оглушительно рвануло. С потолка посыпалась штукатурка, прямо перед ним обрушилась притолока. Володя прижался к стене, замер.
Война! И так неожиданно. Только вчера вечером, только вчера было так тихо, хорошо…
Нет, не может быть!
Выскочив из казармы, Володя быстро перебежал двор и, держась у стены, пополз к внешнему укрепленному валу. Хотелось увидеть своих, обменяться хоть несколькими словами. И, если это вправду война, взять винтовку и тоже защищать старую крепость.
Ничего, что ему еще нет и четырнадцати лет, что ростом он меньше своих ровесников. Важнее другое - умение бить врага. А бить его Володя сумеет, наверное, не хуже взрослых бойцов. Недаром на последних учебных стрельбах именно ему командир 44-го полка майор Гаврилов объявил благодарность. Отлично стрелял горнист Володя Казьмин!
Мальчик то полз, то перебегал от укрытия к укрытию, а вокруг него непрерывно рвались снаряды и мины, визжали осколки, свистели пули. Со стороны Восточного форта долетал неумолкаемый треск пулеметов и автоматов, глухие взрывы гранат.
Там шел яростный бой с врагами, там бился полк, воспитанником которого был Володя. Туда и надо было спешить.
На минуту мальчик остановился. Дорогу пересекла женщина с ребенком на руках. Волосы ее были всклокочены, одежда разорвана, местами прожжена. Ребенок был мертв.
Мурашки забегали по спине Володи, слезы подступили к горлу. И он окончательно понял: это война. Война, смерть, руины…
Боевое крещение
Идите за мной!
Короткими перебежками - лейтенант впереди, а Володя за ним - добежали до Восточного форта. В самый разгар боя. Прячась за танками, гитлеровцы шли в атаку. Один почему-то привлек внимание Володи. Худой, длинный, с серебряными погонами, в высокой зеленой фуражке с белой кокардой. «Офицер»,- мелькнула мысль.
Быстро присоединившись к красноармейцам, мальчик выстрелил из карабина. Длинный, взмахнув руками, упал на землю.
Вот тебе, фашистская гадина! - сквозь зубы прошептал Володя и начал целиться в другого фашиста, который бежал с ручным пулеметом наперевес. И этот растянулся, не добежав до форта.
Но атака продолжалась. Поливая раскаленным металлом укрытия красноармейцев, на форт надвигались тяжелые танки, под прикрытием которых бежали автоматчики.
«Танк пулей из винтовки не остановишь»,- с тревогой подумал Володя и тут же радостно вскрикнул: один из фашистских танков вспыхнул и покосился набок.
- Здорово!
Прошла минута, другая, и брошенная чьей-то сильной рукой связка гранат остановила второй танк. Вскоре запылал и третий. Остальные повернули назад. Отступили и автоматчики.
Атака была отбита. Стало как будто бы тише.
Но тишина продолжалась недолго. На форт снова пошли фашистские танки; ударила артиллерия, затрещали пулеметы. И снова бойцы прижались к земле, снова один за другим начали падать гитлеровцы.
До самого вечера не прекращались атаки. Не жалея солдат, танков, боеприпасов, немецкое командование хотело во что бы то ни стало уничтожить крепость в первый же день своего вероломного нападения на Страну Советов.
Но врагу это не удалось. Не удалось ему захватить крепость и на второй, третий, пятый день… Рушились старые стены, редели ряды защитников, но те, кто оставался в живых, держались стойко, стояли насмерть.
Как-то среди защитников Восточного форта во время затишья появилась девочка. Она искала горниста 44-го полка.
Я горнист,- отозвался Володя.
Приказ командира
Девочка передала Володе приказ командира полка майора Гаврилова идти в госпиталь помогать санитарам. Откровенно говоря, Володе не хотелось оставлять форт. Тут он испытал, что такое настоящий бой, тут впервые в жизни за отвагу командир от лица службы объявил ему благодарность. Но приказ есть приказ, и Володя пошел следом за девочкой в госпиталь.
Госпиталь расположился под внешним валом, в здании с железобетонным перекрытием и толстыми стенами. Сюда не могли попасть бомба или снаряд. Врачи, санитары работали в относительной безопасности. «Потому меня сюда и направили,- подумал Володя,- мол, еще ребенок, надо беречь». Раненых было много. Одни были без сознания и бредили, другие корчились от боли и скрежетали зубами, третьи лежали тихо, неподвижно и глядели в одну точку погасшими глазами. Все это были тяжелораненые. Ни один легкораненый в госпитале не задерживался. Сделают ему перевязку, он закурит, схватит винтовку - и наверх.
А в госпиталь приносили все новых и новых. Врачи и сестры не успевали их перевязывать, не говоря уже о том, что многим требовалась немедленная операция. А тут еще необходимо одних напоить, других накормить.
Все это увидел Володя, и ему Боевое крещениестало стыдно за свою недавнюю обиду на командирский приказ. В госпитале он был, наверное, нужнее, чем на обороне форта. Словно в подтверждение его мыслей мальчика вызвал главврач.
- Ледник знаешь где?
Знаю. Под внутренним валом.
Иди и носи оттуда лед и продукты для раненых. Только будь осторожен - местность простреливается.
Так Володя стал интендантом госпиталя.
«Готов к продолжению службы!»
Госпиталь - ледник, ледник - госпиталь… Этим маршрутом он пробирался по нескольку раз в сутки. Туда с пустым мешком, а обратно - сгибаясь под тяжелым грузом. И все время завывали над головой снаряды, визжали мины. Думать о своей безопасности было некогда. Льда и продуктов требовалось много, а доставлять, кроме Володи, было некому. И он старался, выбиваясь из сил. Нестерпимо ныла спина, подкашивались ноги, плыли желтые круги перед глазами, но мальчик шел снова и снова. Так было надо, так действовали все защитники крепости - делали все, что было в их силах. И Володя действовал так же, как они.
Однажды, возвратившись из ледника, Володя доложил о своем рейде главному врачу и уже хотел было идти назад, но вдруг упал на пол.
Врач с тревогой наклонился над ним, пощупал пульс, и на его лице появилась грустная улыбка. Володя спал, как говорится, мертвым сном. Санитары бережно подняли мальчика и отнесли в самый дальний уголок госпиталя. Пусть поспит…
Володя не помнил, сколько времени он проспал.
Когда проснулся, то ощутил во всем теле легкость и свежесть. И мальчик доложил главному врачу:
Горнист 44-го полка Владимир Казьмин готов к продолжению службы!
Главврач внимательно посмотрел мальчику в запавшие глаза и совсем не по-военному, а тепло, по-отцовски, сказал:
Вот что, Вовка, приказ тебе будет такой - сначала как следует поешь, а потом можешь два часа отдыхать.
Два часа отдыхать!.. Это время он проведет на своем Восточном форте с карабином в руках.
Володя пробрался на Восточный форт, где над головами защитников, которых осталось совсем мало, непрерывно жужжали пули и рвалась шрапнель.
«Спасибо, сынок, доброе у тебя сердце…»
А фашисты снова шли в атаку. Они знали, что в форте осталось совсем мало людей, что большинство складов с боеприпасами погибло под обломками стен и красноармейцы берегут каждый патрон, каждую гранату. Фашисты знали об этом и потому шли на приступ во весь рост, засучив рукава, неторопливо и зловеще.
Красноармейцы молчали. Не стрелял и Володя, хотя давно уже взял на мушку правофлангового.
Гитлеровцы все ближе и ближе. Все сильнее сжимает Володя ложе карабина. «Почему нет команды, почему никто не стреляет?» - думает он.
Еще минута-другая, и фашисты подойдут совсем близко!..
И вдруг короткое:
Огонь!
Володя не слышал выстрела своего карабина. Он слился с дружным треском пулеметов и автоматов. Мальчик только почувствовал легкий толчок в правое плечо и увидел, как шлепнулся на землю правофланговый.
Упали и другие гитлеровцы - кто подкошенный пулей, кто спасаясь от нее. Но красноармейцы не прекращали огня. Они расстреливали тех, кто полз и двигался короткими перебежками. Нельзя было допустить врага к форту: в рукопашной схватке трудно было бы устоять перед такой лавиной. И фашисты не выдержали, побежали назад.
Володя вздохнул с облегчением. Рядом с ним кто-то тоже громко вздохнул. Горнист обернулся и увидел пожилого усатого пулеметчика, старательно вытиравшего лицо пилоткой. Тот тоже смотрел на Володю.
Ты откуда такой взялся? - спросил пулеметчик.
А я в госпитале был, помогал. Теперь я тут… отпустили на два часа…
Страшно? - в глазах пулеметчика заиграли лукавые огоньки.
Не очень,- ответил Володя.
Ты бы воды принес, сынок. Ребята от жажды пропадают. Она, проклятая, сильнее, чем фашисты, донимает.
Принести воды! Легко сказать. А где ее возьмешь, эту воду? В госпитале тяжелораненым и то дают по капле, не больше, а сами врачи и сестры почти совсем не пьют. И все потому, что во время первой же бомбардировки фашисты разбили водопровод. Чтобы добраться до Муховца или Буга, особенно днем, нечего было и думать. Вся местность простреливалась. Володя знал, что отдельные смельчаки ходят к Муховцу, и не без успеха. Значит, и он может пойти.
- Я вам, как стемнеет, принесу воды,- пообещал Володя. В июне сумерки сгущаются медленно. Кажется, и солнце уже давно зашло, а вокруг светло и видимость такая, как в пасмурный зимний день. Но хуже всего то, что непрерывно вспыхивает пламя разрывов, небо прорезают белые дуги ракет, осторожно прощупывают местность прожектора.
Долго лежал Володя в укрытии, дожидаясь удобной минуты. Вот яркий луч прожектора медленно прополз вдоль берега, скользнул по воде, на мгновение остановился и повернул назад. Погас, потом снова вспыхнул и принялся шарить по берегу и в реке. Это повторялось через равные промежутки времени.
Такими промежутками Володя и решил воспользоваться для перебежки. Сделать десять - двенадцать шагов, потом упасть в какую-нибудь воронку или за камень и ожидать, пока погаснет прожектор. Только бы фляжки не подвели. Их аж двенадцать, и некоторые не обшиты. Могут звякнуть.
План оказался удачным. До самой речки Володя добрался незаметно. Потом лег в воду так, что на поверхности остался только нос, и начал наполнять фляжки.
Радуясь успеху, Володя пробирался назад уже менее осторожно. И когда до прикрытия оставалось каких-нибудь пятнадцать - двадцать шагов, по нему внезапно скользнул и замер луч прожектора. Едва успел Володя броситься на землю, как, захлебываясь, застрочил пулемет, потом одна за другой рванули рядом три мины.
Мальчик лежал ни жив ни мертв. В ушах звенело, болела голова, руки и ноги почему-то перестали слушаться. Володя, попробовал подняться и сразу же потерял сознание.
П ришел он в себя оттого, что кто-то влажной рукой провел по его лицу.
«Фашисты!» - мелькнула страшная мысль. Володя рванулся, но на него цыкнули.
- Лежи, не двигайся! Мы свои,- прошептал кто-то. В это мгновение по ним скользнул луч прожектора. Володя успел разглядеть лицо того, кто говорил. Это был лейтенант, которого он встретил в первый день войны.
Ползти сможешь? - спросил лейтенант.
Кажется, смогу.
И вот они втроем - впереди лейтенант, за ним Володя, а сзади пограничник - поползли к крепости.
Через полчаса Володя был у Восточного форта. Светало. Было почти тихо. Только изредка доносились одиночные выстрелы или короткие пулеметные очереди. Володя нашел пулеметчика и дал ему фляжку:
Вот, пейте…
Пулеметчик осторожно, словно бесценное сокровище, взял в руки фляжку, подержал немного и поднес к губам. Закрыв глаза, он сделал несколько глотков.
- Ух ты! - его потрескавшиеся губы растянулись в счастливой улыбке.- Ну, теперь меня надолго хватит. Берегись, фашистский гад! - погрозил он кулаком.
- Вы пейте, пейте еще,- сказал Володя.
Спасибо, сынок. Доброе у тебя сердце,- сказал пулеметчик.- Только знаешь, есть у нас такая поговорка: сам съешь хоть вола - одна хвала. Другие тоже хотят пить. Вот и отнеси им. А мне пока достаточно.
От красноармейца к красноармейцу переходил Володя и давал каждому флягу. Бойцы брали ее дрожащими от нетерпения руками, припадали к горлышку, но, как правило, глотнув два-три раза, отрывались и, отдавая фляжку назад, просили:
- Неси дальше. И там пить хотят…
Когда Володя вернулся обратно, было совсем светло. Началась новая атака.
Непрерывно били орудия и минометы, один за другим пикировали бомбардировщики, сбрасывая на форт сотни килограммов смертоносного груза. Отстреливаться не было никакого смысла, и защитники форта лежали неподвижно в укрытиях.
После артналета и бомбардировки Володя осторожно приподнял голову и посмотрел на усатого пулеметчика. Его лицо было в крови.
- Вы ранены? - испуганно спросил мальчик.
Да, сынок. Побудь-ка у пулемета, пока я заскочу вниз, сделаю перевязку.
Вскоре враг опять начал яростный артналет. Снаряды рвались по всему форту. Один из них упал рядом с пулеметом.
Володя увидел только огромный сноп пламени и… полетел куда-то в темную бездну…
Володя поднимает тяжелые веки. Над ним знакомое усатое лицо, и вокруг лица - осунувшиеся, измученные. Они качаются слева и справа. А за ними - чужие фигуры в мундирах жабьего цвета.
Фашисты!
Володя хочет приподняться, но чьи-то руки крепко его держат.
Лежи, лежи…
Это говорит усатый пулеметчик. Он несет Володю на руках…
Вскоре, когда Володя немного окреп, пулеметчик рассказал ему обо всем, что тогда случилось. Взрывом снаряда Володю тяжело контузило, и стрелять он не мог. Но когда к пулемету подбежали фашисты и хотели его забрать, мальчик бессознательно вцепился в ручки и никак не хотел их отпускать. Гитлеровец замахнулся на него штыком. Но в эту минуту пулеметчик схватил Володю на руки. Так их и еще нескольких красноармейцев захватили в плен…
Через несколько дней в концлагерь привели еще одну группу военнопленных. Среди-них был мальчик. Володя внимательно в него всмотрелся: он показался ему знакомым. «Где же я видел его? - вспоминал он.- Ага…» И Володя Казьмин явственно вспомнил мирный Брест. Был чудесный весенний день. Володя гулял с товарищами. На одной из улиц они заметили мальчика в такой же, как и у «их, форме. Посмотрели друг на друга, но так и не познакомились. Кто-то из ребят тогда сказал:
- Это горнист 333-го стрелкового полка.
Больше мальчики в мирные дни не виделись. И вот встреча…
Что думаешь делать? - спросил Володя.
Бежать. А ты?
И они пожали друг другу руки.
…Чем закончится этот, уже восьмой или десятый побег из фашистской неволи?
Тихо, осторожно идут глухими тропами по лесу два маленьких героя. А где-то впереди уже слышится далекий грохот советской артиллерии. Наши наступают!..
В начале войны Владимиру Казьмину не было и четырнадцати лет. После Победы он начал работать на одном из предприятий нашей страны.
Пионеры села Покровского. Вася Носаков,Володя Лагер,Борис Метелев, Толя Цыганенко, Надя Гордиенко, Лена Никулина и др.
Ф. Вигдорова, Т. Печерникова. Из книги «Дети-герои».
Первая листовка
С некоторых пор в селе Покровском, оккупированном фашистами, стали твориться странные вещи: то появятся на стенах домов написанные от руки воззвания к советским гражданам, то немецкий солдат, встав поутру, недосчитается патронов, нескольких гранат или даже винтовки. Фашисты неистовствовали. Они ходили по хатам, рылись в сундуках, обыскивали сараи и подвалы, но ни гранат, ни винтовок не находили, а неприятные для новых «хозяев» происшествия все учащались.
На листовках вместо подписи стояли три таинственные буквы: «КСП». Кто скрывался за этими буквами? Двух мнений тут быть не могло: конечно же, партизаны. Немцы потеряли покой. Круглые сутки по селу шагали патрули. И ни одному оккупанту не могло прийти в голову, что партизанский отряд, нападения которого они ждали с минуты на минуту,- это всего лишь группа детей и подростков: немцев держали в постоянном страхе двенадцать покровских пионеров.
Теперь нам следует вернуться назад, чтобы читателю стало понятно, как же это все произошло.
В хате Носаковых собрались друзья. Они услышали о возвращении из Артемовска Васи Носакова.
Всего несколько месяцев назад они вместе, гурьбой ходили в одну школу, веселились у костра. Каким далеким было все это!
Намного выше казались очень похудевшие Володя Лагер и самый близкий Васин друг Борис Метелев. Еще больше потемнело смуглое скуластое лицо Толи Цыганенко, которого в школе прозвали Цыганом. Прежде такие живые, лукавые глаза его теперь смотрели хмуро, исподлобья.
Раньше встречи ребят бывали шумными, веселыми, говорили все вместе, громко смеялись. Теперь в комнате сидели все те же мальчики, но было тихо, и говорили они почти шепотом, словно думали вслух. Борис Метелев молчал, и Вася заметил, что товарищи посматривают на него с каким-то особым сочувствием. Но Володя Лагер сказал:
У нас, знаешь, сколько народу в Германию угнали? - И снова взглянул на Бориса.
- Нашу Таню тоже угнали…- собравшись с силами, заговорил, наконец, и Борис.
- Таню? - громко отозвался Вася, впервые услышавший об этом.
- Спрятать мы ее не успели…- не поднимая головы, с трудом, будто каждое слово царапало ему горло, рассказывал Борис.
Когда уводили, я ей сказал: «Правду писать тебе все равно не дадут, так ты вот как делай: если не вовсе тебе уж плохо будет, пиши, что живешь добре, а если очень худо, пиши, что живешь хорошо». И вот пришла от нее открытка. Все слова черным замазаны, а оставлено только три слова: «Я живу хорошо…»
Вася слушал, закусив губу. Он знал, как Борис любил сестру. Да и все ее любили. Была она веселая, добрая, приветливая. И пела славно.
- Потом и меня погнали в Германию,- продолжал Борис.- Вели под конвоем. Есть ничего не давали. Кто от голода ослабеет, идти не может, тех бросали на дороге умирать. Я решил - убегу, нипочем не поеду на чужбину, пусть умру, но на своей земле. И убежал. Сколько километров - все бегом да бегом, не знаю, откуда и силы взялись. Потом два месяца дома с постели не вставал…
- Ну, так… Как же мы теперь… будем? - неожиданно прервал Бориса Володя Лагер, уже прямо обращаясь к Васе.
Вася был в школе председателем их пионерского отряда, не по годам серьезным, вдумчивым, его товарищи любили, уважали и относились к нему, как к старшему. Вместо ответа Вася стал рассказывать обо всем, что видел, что испытал в Артемовске: о пленных за колючей проволокой, о том, как он сам сидел в тюрьме, о партизанах, которые действовали не только в лесах, но и в городах, селах.
- Но мы-то, мы-то что можем сделать? - с горечью воскликнул Толя Цыганенко.- У нас и оружия-то нет.
Взрывать мосты, дороги - да разве это сделаешь голыми руками? - добавил Володя Лагер.
С партизанами бы связаться,- сразу оживился Борис,- да где их найдешь? В Покровском ничего пока о них не слыхать. Лесов у нас поблизости нет - одна степь.
- Я знаю, с чего надо начать. Знаю,- твердо произнес Вася.
- Но сперва… сперва подумаем, кого еще мы возьмем в свою… ну, в компанию… Нет, в отряд,- слово «компания» Васе показалось неточным, легковесным.
- Толю Погребняка,- стали называть ребята.
Прокопенко.
Володю Маруженко.
Вася согласно кивал головой, потом нерешительно спросил:
- А Лену Никулину?
Ну, нет! - дружно запротестовали ребята.
Мала очень.
И уж больно поговорить любит, еще проболтается!
Как хотите,- сказал Вася, в душе, однако, оставшийся при своем мнении. Несмотря на то, что Лене было всего двенадцать лет, он давно дружил с ней и верил ей.
- Давайте напишем листовку,- предложил Вася.- Вам приходилось читать листовки, которые сбрасывают советские самолеты?
Как же, приходилось,- сказал Володя Лагер.- У меня и дома они есть. Читали.
А мы еще напишем свои, понимаете? И расклеим их всюду. Прямо сейчас напишем, тут нечего раздумывать - дело ясное.
Вася подошел к столу, тщательно очинил карандаш, вырвал из тетради несколько чистых листов, разрезав каждый на две равные части. Бумагу надо было экономить.
…Так появилась в Покровском первая листовка. И говорилось в ней вот о чем:
Вставай на защиту своей родной Отчизны!
Мы знаем, что врага можно на фронте убить только с одной стороны, а в тылу его можно настигнуть со всех сторон. Так что давайте бороться хоть понемногу, чтобы как можно скорее разбить врага и освободить наших угнетенных, кого насильно забрали в неметчину. Над ними издеваются, их морят голодом. Товарищи, давайте дружно возьмемся и поможем нашей доблестной Красной Армии! Вставайте против врага! Смерть фашистам!
Много было потом таких листовок, вырванных из школьных тетрадей в клетку или в линейку, исписанных старательным и неровным ученическим почерком. Покровчане поспешно, словно мимоходом, прочитывали их поутру, прежде чем немцы успевали сорвать со стен домов. Иногда люди находили такие листовки прямо на ступеньках своих крылец под камещком (чтобы не унесло ветром). И, читая эти листовки, люди словно вдыхали свежий воздух,*с благодарностью думая о тех, кто стоял за тремя загадочными буквами: «КСП».
Девочки
Надя Гордиенко до войны хорошо училась, толково выполняла поручения пионерского отряда. Но друзей, настоящих, близких друзей, у Нади не было. Ребята считали ее гордой. «Нелюдимая она какая-то»,- случалось, говорили о ней одноклассники. А Надя была молчаливой и замкнутой не от гордости, а от застенчивого характера. Первой поняла это Оля Цыганкова, веселая черноглазая девочка. И скоро Надя стала для нее ближе всех подруг.
И теперь подруги все время проводили вместе. Однажды, еще до возвращения Васи из Артемовска, им удалось подобрать в степи, куда они часто ходили вдвоем, много листовок, сброшенных советским самолетом.
Несколько раз перечитали девочки все, что было в них написано, почти наизусть выучили и хотели оставить их в степи - авось попадутся на глаза кому-нибудь из своих, но, подумав, взяли с собой.
В ту же ночь, осторожно, ползком прокрадываясь мимо немецких патрулей, они разнесли листовки по селу. Так девочки решили поступать и впредь.
Они поделились своими планами с тремя подругами: Варей Ковалевой, Ниной Погребняк, Леной Никулиной, той самой, которую Вася хотел привлечь в свою группу. Надя и Оля знали: Лена пойдет решительно на все, лишь, бы навредить ненавистным врагам, с которыми ей пришлось столкнуться особенно близко.
В холодную зиму немцы заняли чистую, светлую хату Никулиных, выкинув хозяев в сени. Родители Лены понимали - перечить бесполезно. Но Лена не могла, не желала мириться с таким произволом.
Это наш дом, понимаете, наш! - крикнула она однажды своим непрошенным квартирантам.- Вы не смеете нас выгонять!
Немцы не знали украинского языка, но гневное лицо девочки было красноречивее всяких слов. На минуту в комнате стало очень тихо. Потом гитлеровский офицер схватил ее за плечи и толкнул с такой силой, что она отлетела за дверь, ударилась в кухне головой о плиту и потеряла сознание.
…И Лена, несмотря на то, что была самой маленькой, первая предложила девочкам распространять листовки. Девочки сами сочинили листовку, переписав ее во множестве экземпляров. Это первое их воззвание было обращено к Покровским пионерам:
Пионер! Вставай на защиту своего родного края! Не давай пощады немецким захватчикам! Помогай своим отцам и братьям! Они борются, чтобы вызволить нас из немецкого рабства! Да здравствует Красная Армия!
Однажды к Васе прибежали взволнованные сразу все его товарищи. Он удивился, нахмурился: не дело это - собираться средь бела дня, кто-нибудь может заметить, заподозрить неладное. Но то, что рассказали ребята, ошеломило его. Два Анатолия - Цыганенко и Погребняк - видели сегодня прикрепленную к дереву листовку, написанную как и их листовки, от руки. Почерк был детский, ученический: очевидно, в селе действовали еще какие-то ребята.
Надо было поскорее узнать, кто же эти неизвестные друзья. И снова Вася подумал о Лене: может быть, она знает?
Надо бы спросить у Лены,- задумчиво сказал Вася.
А я у Нины спрошу,- решил Толя Погребняк.- Может, она знает.
В тот вечер Толя долго старался выведать что-нибудь у сестры. Он подозревал, что она-то и писала листовки, почерк, хотя и старательно измененный, все же казался ему очень знакомым; но Нина только делала круглые глаза и пожимала плечами.
- Да что ты, в самом деле? - повторяла она с удивлением.- Какие тебе листовки еще!
Так он ничего от нее и не добился.
Но, собравшись как-то вечером, девочки решили открыться Васе. Пока только ему, потому что они его уважали больше всех. К тому же Лена горячо уверяла их, что листовки в селе - это не иначе как дело рук Васи и его товарищей.
К Носаковым пошли вдвоем - Надя и Лена. Они во всем признались Васе, а тот рассказал им о своих делах. Отныне ребята решили действовать сообща, избрав командиром своего отряда Васю.
Так их стало двенадцать - пять девочек и семь мальчиков. Вечером 15 мая 1942 года они собрались у Васи Носакова. Приходили по одному, чтобы не привлекать внимания патрулей. В полной тишине ребята надели пионерские галстуки, построились в линейку, тесно прижавшись плечом к плечу. При скудном свете крошечной коптилки лица их казались особенно строгими, повзрослевшими. Вася вполголоса, почти шепотом, читал слова клятвы. Хор приглушенных, взволнованных голосов вторил ему:
Буду выполнять все задания, которые мне поручит командир!
- Буду беречь в секрете всю работу отряда.
Буду мстить подлым врагам, которые принесли нам голод и смерть…
Забыв об осторожности, ребята говорили все громче и громче. А в это время совсем рядом, в темных сенях, стояла Домна Федоровна. Она прислонилась к стене, уронив руки, ссутулясь, словно под тяжкой ношей, прислушивалась к доносящимся из-за двери голосам и беззвучно плакала, не утирая слез. Плакала о том, что рано кончилось детство ее сына и его друзей, и кто знает, что ждет их, таких еще юных и неопытных, на их трудном и честном пути.
Но так было повсюду, где ступал тяжелый сапог захватчиков. Молодые и старые, дети и женщины боролись с врагом, боролись не в одиночку, а сообща, боролись днем и ночью, не щадя ни сил своих, ни жизни. И под откос летели составы, пылали склады оружия, рвались гранаты, падали убитые фашисты. Разоренные, измученные села и города ощетинились партизанскими отрядами, повстанческими комитетами, подпольными союзами. И отряд покровских пионеров был лишь одной частицей, одним боевым звеном великой народной армии.
Что же означали таинственные буквы КСП, которые неизменно стояли теперь под каждым воззванием пионеров села Покровского?
Вася уже давно писал повесть, не один год. Героя этой повести Вася назвал Анатолием Каровым. До войны его жизнь протекала спокойно, светло, так на Васиных картинах (он увлекался и рисованием) цвели, зеленели сады, шуршали камыши, роса ложилась на травы.
Вася наделил своего героя лучшими человеческими чертами: он был смелым, добрым, верным другом, любящим сыном и братом. Когда началась война, Васин герой взялся за оружие, чтобы вместе со своими соотечественниками освободить любимую Родину от фашистских захватчиков.
Вскоре после того, как пионеры дали клятву, Вася рассказал товарищам о своей повести и прочитал им последние, недавно написанные страницы - о том, как, исполняя поручение партизанского отряда, Каров идет в родное, занятое немцами село, как встречается с матерью и узнает, что его любимую сестру фашисты угнали в Германию.
Ребята сидели притихшие, взволнованные. Они услышали рассказ о себе, о том, чем жили они сегодня. И тогда же - никто не помнит, кому первому пришла эта мысль,- они решили дать своему отряду имя Карова. Так родилось название: Каровский союз пионеров, сокращенно - КСП.
Взрослые друзья
Они слышали плач девушек, которых угоняли в Германию. По ночам их будил треск автоматов. Утром за селом они находили свежие могилы. Они видели все, что творили гитлеровцы в их родном селе, и ненавидели врага глубокой, жгучей ненавистью.
Ребята установили свои законы, которые должен был соблюдать каждый член подпольной пионерской организации. Запрещалось говорить по-немецки, запрещалось произносить бранные слова. «Уважать друг друга, не ссориться между собой, не насмехаться над товарищами»,- таков был один из нерушимых законов Каровского союза. На улице пионеры не могли открыто салютом встречать друг друга. И они избрали другое приветствие. При встрече пионер тихо спрашивал товарища:
Ты готов?
И слышал тихий знакомый ответ:
Всегда готов!
Уже было написано много листовок, собрано и спрятано много патронов. Но что делать дальше? Что происходит на Большой земле, на фронтах? Как об этом узнать, чтобы донести правду до односельчан, которым фашисты упорно твердили, что Москву они давно взяли, что война ими уже, в сущности, выиграна?
По селу шел глухой говор, будто невдалеке действует партизанский отряд, будто там в отряде есть и покровчане - коммунисты, комсомольцы. Ребята были уверены: так оно и есть. Лена, в доме которой по-прежнему квартировали немецкие офицеры, часто слышала разговоры о партизанах. По ночам офицеры вскакивали от каждого крика часового, спали не раздеваясь, даже не снимая сапог. Все это было неспроста.
Но как узнать, где находится партизанский отряд? Как с ним связаться? Вот о чем неотступно думали ребята.
И вдруг однажды старшая сестра Васи Галина попросила Васю придти к ней, когда стемнеет: с ним хочет повидаться один человек.
Еле дождавшись вечера, Вася осторожно, садами пробрался к хате сестры. Галя открыла ему дверь и провела не в горницу, а в кладовую, где возле маленького стола сидел… немецкий офицер. От неожиданности Вася попятился к двери, но офицер поднял голову, и неровный мерцающий свет коптилки скользнул по его лицу.
- Вы! - радостно воскликнул Вася.
Это был тот самый сероглазый человек, с которым Вася однажды встретился у своего дяди в Артемовске. Вася его сразу узнал, несмотря на ненавистную форму, в которой все немцы казались ему на одно лицо, и вспомнил: этого человека он видел в довоенные праздничные дни в президиуме, на трибуне.
Ну так вот,- тихо произнес тот, словно продолжая уже начатый разговор.- Я тебе дам сейчас листовки, в них последние сводки Совинформбюро…
Вы партизан? - громко вырвалось у Васи.
Он тут же понял, что спрашивать об этом не следовало, но его собеседник ответил серьезно и просто:
Да, я партизан. Слышали мы о тебе и о твоих товарищах. Думаем, что вам можно довериться. Вы нам сможете помогать. Да, уберечь вас надо, а то сгоряча натворите на свою голову…
Долго разговаривали Вася и сероглазый партизан, назвавший себя Степаном Ивановичем.
С этого дня многое изменилось. Степана Ивановича Вася долгое время не видел и скучал о нем, словно это был близкий, родной ему человек. Но приходили товарищи Степана Ивановича, с которыми Вася встречался у сестры и еще в доме одной женщины, жившей неподалеку от Носаковых.
Вся деятельность ребят наполнилась новым содержанием, теперь каждым их шагом руководили взрослые, опытные люди.