Ле корбюзье, лучезарный город. Лучезарный город Город ле корбюзье

– идея городского пространства (1931г.), которое может продолжаться теоретически бесконечно. Организовано оно должно было быть лентами городов-спутников (для воспитательных учреждений), параллельными зонами - деловой, транспортной, гостевой (для гостиниц и посольств), жилой, складской, промышленной, «зеленой». Впрочем, благодаря поднятым на стойках постройкам и плоским крышам вся территория представляет собой парк.

С начала двадцатых годов можно проследить развитие градостроительной мысли Ле Корбюзье. В 1922 году братья представили на Осеннем салоне макет «Современного города на три миллиона жителей», административного центра, города-сада с рабочим населением и промышленными предприятиями, расположенными та зеленым поясом - «защитной зоной безопасности».

В 1925 году идеи, заложенные в основу , перешли в план «Вуазен». В нем предлагалось снести старый Париж (240 гектаров) для возведения делового центра с 18 50-этажными небоскребами для различных офисов и «низкорослыми» горизонтальными «связками» для сервисных целей, что вместе занимало бы ничтожную долю всей территорию города. Остальные же 95 % отводились под широкие проезды, пешеходные зоны и парки.

Чуть позже Ле Корбюзье отказался от модели централизованного города.

Ле Корбюзье указывал, что в основе строительной концепции Лучезарного города находятся четыре принципа:

• увеличение плотности населения;
• новые способы передвижения. Вообще, их должно быть как можно больше – метро, автобусы и т.д.;
• большое количество парков и зеленых зон;
• попытка «разгрузить» центр города, куда стремится много людей. Иными словами, застраивать нужно окраины.

По задумке архитектора-новатора, в идеальном городе царит симметрия. Все дома – небоскребы, одинаковые по форме и высоте. В генеральном плане архитектора фигурирует 24 высотных здания. Вокруг много зелени, и каждая квартира непременно залита солнечным светом. Город функционирует, словно «живая машина» (такое название ему дал сам Ле Корбюзье).

В основе плана лежит зонирование: город делится на коммерческие, деловые, развлекательные и жилые районы. В центре Корбюзье советовал располагать деловой район с небоскребами, чья высота превышает 200 метров.

Градостроительные идеи Ле Корбюзье в теории и практике (проекты планировок для Барселоны, Алжира, Стокгольма, Антверпена, Рио-де-Жанейро, «Муденеума», или «Города мира», спроектированного для Женевы) легли в основу его книги «Афинская хартия» (1943), оказавшей влияние на ход развития послевоенной мировой архитектуры. Справедливости ради скажем, что, если бы ранние радикальные градостроительные идеи 1е Корбюзье с их тотальным «геометрическим духом» з отношении старых столиц осуществились, сегодня мы бы не наслаждались атмосферой истории и самобытностью Парижа, Лондона, Берлина, Москвы или Рима. При этом в 1962 году он пишет горячее обращение мэру Венеции, в котором есть и такие строки: «Власти должны объявить Венецию священным городом. …Все людские сердца открываются в Венеции!.. Вы не имеете права менять облик этого города. Вы не имеете права допускать в Венеции архитектурный и урбанистический беспорядок американского типа… Да, я строил небоскребы двухсотметровой высоты, но я возводил их там, где они уместны. Заклинаю Вас, не губите Венецию».

Приняв участие в международном конкурсе на проект здания Лиги Наций в Женеве (1927), Ле Корбюзье впервые обратился к проекту большого общественного здания. Здесь он пытался отойти от «чистых линий» функционализма и органично совместить «инженерную эстетику» с архитектурой, утилитарность - с поэтической эмоцией. Проект этот собрал наибольшее количество голосов членов жюри. Однако, по заявлению парижского представителя, был объявлен вне конкурса, так как «не вычерчен китайской тушью»! (Материал доваривался в условиях конкурса.) Для всех было очевидным, что не этот ничтожный повод, а неприятие архитектурной концепции автора послужило причиной столь жесткого отторжения. Скандал, вызванный таким решением, побудил архитекторов нового поколения из разных стран, которые преодолевали косность сложившихся традиций поодиночке, задуматься о совместных действиях во имя утверждения своих идей в государственных масштабах (тогда это казалось иллюзией). 11 в 1928 году Ле Корбюзье с единомышленниками организовал Общество Международных конгрессов современной архитектуры, или Международные конгрессы современных архитекторов, на заседаниях которых обсуждались жгучие проблемы новаторского зодчества.

В 1925 году в Париже состоялась Международная выставка современных декоративных и промышленных искусств, та, на которой впервые были представлены достижения новой страны - СССР (в павильоне К. Мельникова). Ле Корбюзье выстроил на выставке павильон Новый дух» - жилую ячейку в натуральную величину. Впоследствии он использует подобную двухуровневую планировку в марсельском жилом комплексе.

А- жилье; В - отели, посольства; С - складская зона; D - фабрики; Е - тяже­лая промышленность; Р - города-спутники (например, местопребывание прави­тельства или Центр социальных исследований); Н - железнодорожный вокзал и аэропорт

зера Говарда был опубликован в 18У8 г., идеи, его вдохновлявшие, уже были сформулированы, об­суждены и приняты как правильное направление планировки новых городов. Его проект основывал­ся на теориях создания кооперативного общества, близких к идеям утописток

Город-сад расширялся концентрическими кру­гами от административно-торгового и культурного центра к зеленому поясу сельскохозяйственных земель. В центре на отдельных участках распола­гались гражданские здания и сооружения. Про­мышленности, жилью и школам отводились спе­циальные территории, разделенные между собой. Размеры города и численность населения регулиро­вались, последняя достигала максимум 30 тыс. жи­телей.

Джейн Джакобс показала значение плана Го­варда в своей книге «Смерть и жизнь великих американских городов»: «Говард выдвинул сильные градоразрушающие идеи. Он считал, что решить проблемы города возможно путем выделения из це­лого некоторых простых функций и организации каждой из них относительно самостоятельно».

Эта планировочная философия не нуждалась в многофункциональных зданиях. Такая структура рассматривалась как часть обычного городского беспорядка, путаницы, которая должна быть лик­видирована или сведена к минимуму.

От идеи существования городов как жизненной

и социально динамичной среды полностью отка­зались в начале XX века. Люди не искали путей обновления городов, с помощью многофункци­ональных зданий; вместо этого они хотели заме­нить старые города новыми.

Оглядываясь назад, было бы несправедливо ха­рактеризовать современных архитекторов, претво­рявших эту философию в жизнь, как злых демонов по отношению к городу. Такие проекты, как знаменитый Лучезарный город Ле Корбюзье, долж­ны рассматриваться в контексте всей его деятель­ности. Это было модное и во многом поэтичное выражение более гуманного общества, которое он рассматривал. К сожалению, для жизни в таком обществе необходим был «новый человек», что было нереально. Но, что более важно, воплощение его проекта требовало последовательного рассредоточе­ния существующего города, что не могло быть допущено.

В большинстве этих проектов были особенно наивны представления о политической структуре, в которой они могли быть реализованы.

СИАМ и господство функционального города

Международный конгресс современной архитекту­ры (СИАМ) был созван в 1928 г. в Сарразе (Швейцария) вследствие неудовлетворения резуль­татами конкурса на здание дворца Лиги Наций в Женеве. Долгожданное официальное признание но­вой эры в архитектуре и градостроительстве пре­вратилось в мелкие споры между членами жюри, скрывшие реальные различия в идеологических по­зициях.

Эта неудача побудила архитекторов взять дело в свои руки и организовать международную встречу «умов». Это было необычайное начинание. Впервые ведущие архитекторы всего мира собрались вместе в Сарразе для разработки нового направления архи­тектуры и градостроительства.

Основной документ СИАМа был создан на IV конгрессе, созванном в августе 1933 г. Участ­ники хорошо подготовились. В результате обсуж­дения и анализа 33 городов была принята деклара­ция основных"принципов, или Афинская хартия. В ней архитекторы СИАМа отметили некоторую ог­раниченность идеи города-сада. «С возникновением городов-садов основанное англичанами общее дви­жение за освобождение человека от антигуман­ной среды современного города рассматривало индивидуальный дом как единственное спасение от сложившейся катастрофической ситуации. К не-счасть"ю, это решение повело за собой разрастание жилых образований и окончательное отчуждение определенных обжитых территорий. Теперь нашей целью будет не рассредоточение городских элемен­тов, а... «аэрация города».

Другими словами, было признано, что индиви­дуальный дом, будучи сельским понятием, способст­вующим расточению земли, неприемлем для города. Рациональнее использование многоквартирных до­мов, освобождающих землю для общественных интересов.

Фраза «аэрация города» была особенно харак­терной. Она заключала в себе довольно полное преобразование города, несмотря на отказ от «не­рассредоточения» городских элементов. Практичес-

ки Хартия отстаивала рассредоточение и функци­ональное разделение частей города.

И восторженный язык Афинской хартии, и ее убежденность заслуживают особого восхищения, В 99 тщательно сформулированных параграфах Хар­тия анализировала проблемы города и предлагала довольно ясные пути их решения. «Афинская хар­тия открывает все двери для современного градо­строительства. Она является ответом на существу­ющий городской хаос. В руках властей классифици­рованная, по параграфам прокомментированная и объясненная Афинская хартия явится инструмен­том, при помощи которого будущее городов может быть приведено в порядок» (выделено автором).

В ней были перечислены четыре функции город­ской жизни: жилище, работа, отдых (в свободное время) и передвижение. Определив таким образом эти функции, Хартия далее объясняла их значе­ние в области градостроительства: «Четыре клю­чевые функции градостроительства требовали при­нятия специальных мер, обеспечивающих наилуч­шие условия для развития деятельности каждой функции так, чтоб они... могли принести порядок и организованность в обычные условия жизни, работы и культурных потребностей... Ключевые функции должны быть автономными... Они будут представ­лять собой базу для освоения территории и размещения сооружений. Застройка городов и насе­ленных мест должна осуществляться на основе широкого использования передовых достижений техники».

Афинская хартия перевела градостроительную философию современного архитектурного движе­ния в программу для строительства. Эта програм­ма оставалась почти неизменно» на протяже­нии последующих 25 лет, поддерживаемая работами ведущих архитекторов. Зигфрид Гидион выразил лучше других господствующие архитектурные идеи в своей книге «Пространство, время, архитектура»: «Раньше совмещение места работы и жилища бы­ло совершенно естественным, но такое сочетание не могло быть перенесено в большие города... Если в наш промышленный век мы не сможем четко разделить функции повседневной жизни, это приведет к смерти большого города».

И в других работах были выражены подобные идеи. Используемые образы напоминают ранние описания промышленных городов как «больных раком». Ле Корбюзье в своей работе «Взгляд на градостроительство» говорил об «Улице, с ее толпой и механизированным ужасом, смертельным врагом детей». Серт в своей угрожающе озаглавленной книге «Могут ли наши города выжить?» выразил похожее отношение к традиционной улице. Он даже дошел до объяснения военных преимуществ (в случае, если наши города будут разбомблены) от создания высотных башен по сравнению с ком­плексным подходом к ткани города.

Если города действительно представляли собой жестокие загадки, требующие глобальной реоргани­зации, то, по их мнению, спасти их мог только организованный подход, предложенный СИАМом. Но некоторые в этом сомневались. Были предложе­ны другие пути. Один из них особенно значителен по своему своеобразию и как пример игнорирования Афинской хартии может быть назван Рокфеллер-центр в Нью-Йорке.

Рокфеллер-центр: обновление старого города

В период экономического кризиса, одновременно с разработкой Афинской хартии, для Нью-Йорка был создан значительный проект - Рокфеллер-центр. Он явился важным отправным моментом в градо­строительстве, особенно для одного из явно нездо­ровых городов, обсуждаемых в Афинах. Он продемонстрировал другое, более старое, направле­ние реконструкции в современном городе. Огром­ный по размерам, он стоит в центре Манхет-тена - средоточии бурлящей городской жизни. Он не может быть определен иначе, как проект много­функционального использования, противополож­ный доктрине современного движения, предлагав­шей разделение функций.

Если мы оставим в стороне его очевидные архитектурные преимущества и посмотрим только на план на уровне улицы, то увидим схему, учитывающую модель традиционной улицы. В цент­ре располагается углубленная площадь - «пла­за» - образное и активно используемое обществен­ное пространство. Ниже уровня улицы торговый пассаж объединяет различные здания комплекса системой пешеходных путей, связанных с метропо­литеном. С этого уровня также есть выход на общественную площадь. Даже организация поверх­ности земли, напоминающая традиционную нью-йоркскую улицу, сильно способствовала успеху комплекса и. отличала его от современной функ-ционалистской философии градостроительства.

Заглубленная площадь - довольно необычный пример городской топографии: цветущая долина внутри сухой и плоской сетки улиц Нью-Йорка. Соседство этого праздничного общественного прос­транства с суровым городским окружением прида­вало ему привлекательность оазиса. Его можно сравнить с деловым кварталом среди нескончае­мой зелени или с башнями, похожими на храмы, овеваемые ветрами.

Проект, законченный до самых мелких и при­влекательных деталей, демонстрирует ценность повседневной городской жизни. Усталые покупа­тели отдыхают около фонтанов, ведущих к пло­щади, служащие офисов загорают на многочислен­ных озелененных крышах-террасах, посетители довольно изысканных кафе наслаждаются окружа­ющей обстановкой - и все это часть хорошо продуманного и согласованного действия.

Архитекторы, принимавшие участие в выра­ботке Афинской хартии, и многие другие сегодня высказываются за создание большого открытого пространства вокруг здания. Правила, действую­щие в американских городах, требуют, чтобы зда­ния отступали от красной линии. Здания Рокфел­лер-центра были построены вдоль красной линии и сохраняли единство фасада улицы. Высотные башни комплекса отступали от нее, открывая доступ солнцу; его проектировщики думали также о пеше­ходе, учитывая восприятие улицы и неба.

В соответствии с современными архитектур­ными теориями здание должно отступать от крас­ной линии как из символических, так и практичес­ких соображений, создавая пространство для рек­реации. Однако решение центра было противопос­тавлено современной теории и явилось местом при-

14. Рокфеллер-центр. План на уровне улицы

I- главное высотное здание центра; 2- радио-сити: мюзик-холл: 3- централь­ный театр; 4 - тощаль Рокфеллер: 5- заглубленная площадь; б - объеди­ненный пресс-центр: 7- гараж: 8 - здание «Интернешнл*: 9, 10 - здания по­сольств; здание «Бритиш эмпайр» и «Французский дом*

/5. Рокфеллер-центр. Заглубленная площадь. Умелое сочета­ние городского пространства и городской жизнедеятельности

16. Рокфеллер-центр. Нижний уровень. Вид торговой галереи

17. Рокфеллер-центр. Проект учитывает традиционный характер улицы

18. Примеры интеграции

Вверху слева - конторы; вверху справа - административные учреждения; внизу справа - ремесленные мастерские; внизу слева - производственные предприятия

тяжения людей. По сравнению с ним многочислен­ные пустынные культурные центры, окруженные ав­тостоянками, свидетельствуют о другом подходе - разделении функций.

Рокфеллер-центр представлял собой смелое возражение градостроительным идеалам Афинской хартии. Подобно крытым пассажам и галереям, в нем показана возможность введения в сущест­вующую ткань города крупномасштабных много-

функциональных сооружений. Он демонстрировал взаимосвязь городской жизни, взаимную зависи­мость различных функций и показал, что, осознав эту взаимосвязь, можно улучшить ткань города.

После Оттерло - возрождение многофункциональных зданий

К концу 50-х годов внутри СИАМа произошли иде­
ологические изменения. Принципы функциональ­
ного зонирования городов, провозглашенные в тео­
рии и на практике в течение предыдущих де­
сятилетий, себя не оправдали. Несмотря на некото­
рые великолепные проекты отдельных зданий, го­
рода в целом не стали более жизнеспособной
и гуманной средой, как об этом мечтали. Напро­
тив, многие городские проблемы, такие, как соци­
альные взаимосвязи и перенаселенность городов,
которые архитекторы СИАМа пытались решить,
усугубились. V

Крушение идеологии СИАМа лежит в основном в недальновидности его концепции. Ее сторонники видели только то, что отвечало их новым прин­ципам. Об этом хорошо сказал Альдо ван Эйк на конгрессе в Оттерло в 1958 г.: «Произошло огромное заблуждение из-за системы городского анализа: создания четырех ключей, которые не открывают замок. Так как замок никогда не от­крылся, мы знаем, что эта система так и не нашла путь к человеческому сердцу. Эта система в свое время могла бы внести большой вклад в решение многих проблем, связанных с чудовищными послед­ствиями хаотических городов XX в. Но она была возведена в абсолют. И возвела в абсолют транспорт, жилище и их взаимодействие, не пони­мая саму природу этих процессов».

Конгресс в Оттерло явился исторически пово­ротной точкой. Молодое поколение, возглавляемое ван Эйком и другими членами «Группы десяти» (Team 10), отвергло картину города, нарисованную Афинской хартией. Вместо этого они обратились к существующему городу и сложной системе социаль­ных отношений внутри него. Путем нового изуче­ния реальной жизни людей архитекторы «Группы десяти» убедились в недейственности старого под­хода СИАМа и начали разрабатывать более реалистичные планировочные модели.

Особое значение для нового анализа имела ра­бота Питера и Элисон Смитсонов. Проведенные ими исследования различных моделей соседских взаи­мосвязей отразились в системе соединенных между собой зданий, которая соответствовала реальной се­ти социальных отношений. Такие системы соеди­ненных между собой зданий противоречили доктри­не СИАМа о разграничении пространства и изоля­ции сооружений. Смитсоны объяснили это так: «Эта концепция прямо противоположна произвольной изоляции так называемых сообществ, входящих в жилую единицу, от окружения. Мы считаем, что такая иерархия человеческих взаимоотношений должна заменить функциональную иерархию Афинской хартии».

Улица, раскритикованная современниками, уничтоженная или сведенная к внутренним передви­жениям, получила новое рождение в проектах «Группы десяти», в которых она была трансформи­рована в «Улицы-палубы», или пешеходные пасса-

жи, соединяющие выше уровня земли отдельные здания. Любопытно, что такие комплексы внешне напоминали марсельский блок Ле Корбюзье. Тот же принцип использования идеи «движения по кругу» был применен в их проекте расширения универ­ситета в Шеффилде.

Хотя в этих проектах здания были соединены между собой, они все еще оставались монофунк­циональными, и их планы на уровне земли содержали только зеленые пространства, подобно проектам СИАМа, которые они критиковали. На­земные пешеходные пути были заменены воздуш­ными, хотя именно улица на уровне земли фор­мирует город. Архитекторы «Группы десяти» не до конца принимали пространственную форму и раз­меры старого города. В журнале «Architectural Design» так говорится об этом: «Не совсем верно воспроизводить старую модель. Если рассматривать новое направление как источник идей в градостро­ительстве, должны появиться более радикальные формы».

Проекты «Группы десяти» не повторяли старый образец. Они предлагали новую возможность стро­ительства внутри существующей модели, подчерки­вая идею связей и разрабатывая словарь со­ответствующих элементов - звено, перемычка, ос­тов, ось. Их идеи были ориентированы на мо­бильное общество, так же как Афинская хартия выражала дух индустриального общества. Воз­растающая подвижность требовала соответствую­щих изменений. Здания уже рассматривались не как законченные сооружения с жесткой програм­мой и связями, а как подвижные структуры, легко приспосабливаемые для разнообразных усло­вий и функций.

Проект Свободного университета в Западном Берлине архитекторов Кандилиса, Жозика и Вудса дал импульс этой идее. Авторы объясняли это так: «задача состоит не в том, чтобы построить гибкие сооружения, а в том, чтобы создать среду, в которой здания будут соответствовать своей функции, и организовать взаимодействие между этими зданиями и их окружением».

Это был уже подход к понятию многофункци­онального использования. В определенной сте­пени проект университета в Западном Берлине дал новую жизнь городскому зданию. Он вернул прежнее значение пешеходной улице и создал со­оружения, которые могут быть использованы для различных функций соответственно социальной потребности и пространственной необходимости.

С этим проектом появилось новое сугубо городское понятие «mat building» 1 . Его существен­ными элементами были структурная сетка и система передвижения. Внутреннее разделение и внешнее выражение различных функций - две святые идеи современной архитектуры - отвергаются.

В действительности эта схема была мини-городом. Но все же «mat building» был детищем современного архитектурного движения и входил в мегаструктуру всего города, рассматриваемого как единое сооружение.

1 Под этим понятием подразумевается здание, в котором план определен одним структурным принципом - например, коммуникационными связями, сложением унифицированных функционально-планировочных элементов и т. д. (см. А. Лю-хингер «Структурализм в архитектуре и градостроительстве»)

19. Ж. Кандилис, А. Жозик, С. Вудс, М. Шидгельм. Свободный университет в Зап. Берлине. План и общий вид. Мегаструктура здания все еще изолирована от контекста ок­ружающей среды

Рейнер Бэнем так определил мегаструктуру: «С одной стороны, это замкнутая, даже монументаль­ная, несущая структура, с другой - различные со-

четания обитаемых ячеек, вышедшие из-под кон­троля архитектора». Так или иначе, развитие поня­тия «mat» создало гибкое сооружение, которое может быть приспособлено для разных функций. Оно отвергало как жесткую монофункциональность более ранних моделей, так и монументальность мегаструктур. Такое сооружение было поливалент­ным и могло приспособиться к различным го­родским структурам. Оно могло послужить отправ­ной точкой для нашего исследования на историчес­ком фоне.

Идея многофункционального здания отошла от ограничивающего понятия мегаструктуры, так как она вновь приняла ткань города за основу и рассматривает его как звено в городском контексте.

Важно понять значение этой идеи. На первый взгляд может показаться, что она архаична и уводит нас от мечты о будущем: совершенно другом - мире группы Аркигрэм - новом героическом будущем, перенесенном в галактику.

Многие видели в аркологии Паоло Солери воз­можное воплощение этой мечты. Но даже если и будет экономически и технически реально создать такую «мегаархитектуру-скульптуру» (Super Sculptural architecture), какая же нужна политичес­кая структура общества, чтобы заставить людей жить в таком пожизненном заключении? Нет необходимости ссылаться на Поппера и его тео­рии относительно утопий, чтобы понять все пос­ледствия воплощения этой идеи для человека. По Сравнению с ним Лучезарный город был просто эмбриональным опытом такого города будущего. Аркология никогда не станет новым направлени­ем, ибо даже прекрасная, она является оконча­тельным окаменением отдельных городских ди­нозавров.

Возврат к ранее отвергнутой традиционной го­родской структуре не архаичен, а напротив, заново

открывает возможности городской жизни на основе свободы человека внутри демократичной политичес­кой структуры. Внешнее сходство современной го­родской структуры с городами прошлого не должно помешать увидеть их принципиально отличный ха­рактер.

Неверно обращаться к историческим примерам, чтобы найти нужное решение. Несмотря на то, что возрождение венского стиля эпохи грюндеров (Griinderzeit, 1870-1890 гг.) в видении братьев Крие для нас привлекательно, подобное упрощение будет так же губительно для городской жизни, как и мечты Солери.

Хотя новое городское пространство все еще ис­пользует синтаксис улиц и площадей для своего выражения, элементы, которые будут его формиро­вать, стали другими. Мы не можем не видеть, что живем в постиндустриальном обществе, что мы ожидаем свободу возможностей, передвижения и комфорта, которая была недоступна нам в горо­дах прошлого. Возможность создать такие условия зависит от эффективности искусственной среды, которую мы формируем, и в этом отношении пионе­ры современной архитектуры были правы.

Но она также зависит от эмоционального от­клика, который пробуждает в нас искусственно созданная среда. Принятие этого противоречия городской среды открывает путь в будущее.

Многофункциональные сооружения должны со­ответствовать не только функциональным потреб­ностям нашего времени, но и городской ткани, в которой они находятся, и ее духовной и обществен­ной сущности.

В надежде, что многофункциональные сооруже­ния расширят словарь градостроительного языка, я хотел бы рассмотреть их потенциал как неотъем­лемый элемент городской структуры.

Часть II. ПРИМЕРЫ МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНЫХ
ЗДАНИЙ

Архитекторы Аффлек, Десбаратс, Димакопулос, Лебенсольд, Сайз: площадь Бонавантюр, Монреаль, Канада, 1967

Архитекторы А. Дж. Дайамонд, Б. Майерс: Йорк-сквер, Торонто, Канада, 1969

Архитекторы Хеллмут, Обата, фирма «Кассабаум»: Галерея, Хьюстон, шт. Техас, США, 1971

Архит. Дж. Стирлинг: конкурс на общественный центр Дерби, г. Дерби, Великобритания, 1972

Архитекторы А. Дж. Дайамонд, Б. Майерс совместно с Р. Л. Уилкином: жилой блок, Эдмонтон, Канада, 1973

В своей книге «Архитектура, устремленная в будущее» доктор искусствоведения, архитектор и автор многих современных проектов-прогнозов Г. Б. Борисовский размышляет о настоящем и будущем архитектуры. Его мысли укладываются в формат небольших эссе, лишенных строгости и научного подхода - чаще всего это воспоминания о встречах и беседах с прославленными зодчими или впечатления, полученные от изучения того или иного архитектурного объекта. Как можно догадаться, «Лучезарный город» - это текст, посвященный оценке проекта «жилой единицы» авторства Ле Корбюзье, который в свое время вызвал шквал критики профессионального сообщества.

Мы уже упоминали о доме Корбюзье в Марселе. Он был построен после войны. Это так называемая «жилая единица» на 1500 жильцов. Из подобных единиц должен состоять «Лучезарный город».

По идее этот дом напоминает фаланстер Фурье и дома-коммуны, предлагавшиеся конструктивистами. В нем 337 индивидуальных квартир, хорошо изолированных друг от друга. Для всех жильцов устанавливается коллективная организация быта.

Квартиры двухэтажные. Один коридор обслуживает сразу три этажа. Дом имеет 18 этажей. Высота его - 50 метров, длина- 37, ширина - 24,5 метра (широкий корпус весьма экономичен). Первого этажа нет. Часть этажей отведена для коллективного обслуживания. Это своеобразные торговые улицы.

Однако предоставим слово французскому журналисту, большому знатоку архитектуры М. Рагону, который жил в этом доме и написал интересную книгу «О современной архитектуре»:

«Вход в дом решен в виде холла гостиницы с большими стеклянными дверями. В этом холле размещен газетный киоск. Четыре кабины скоростного лифта поднимают на 18 этажей. В здании имеются только шесть внутренних «улиц». Эти горизонтальные «улицы» (лифты - вертикальные «улицы») Лучезарного города - являются как бы гостиничными коридорами, вдоль которых по обе стороны расположены квартиры...

Индивидуальные квартиры «жилой единицы» настолько изолированы, что критики, которые писали сначала о «недопустимой близости», теперь, сменив пластинку, говорят о «трагическом одиночестве».

337 квартир «жилой единицы» разнообразны. Насчитывается 23 различных типа, основанных на единой схеме, но приспособленных для холостяков, бездетных семей, для малосемейных и семей с 6 или 8 детьми.

18-й этаж представляет собой крышу-террасу, на которой находятся беговая дорожка, гимнастический зал, солярий, кафетерий, плескательный бассейн для детей, а также бетонная горка и песок для игр.

Предположим, что хозяйка забыла купить сахар к завтраку. Это не беда! Достаточно воспользоваться лифтом и спуститься или подняться до «торговой улицы», ибо один из этажей «жилой единицы» отведен под магазины...

Хорошо налаженная механизация обеспечивает нужды многочисленного населения. Но это еще не все. Как не надо за покупками выходить за пределы «Лучезарного города», так и не следует одеваться, чтобы отвести детей в детский сад. Можно поручить лифтеру поднять их на верхнюю террасу, где расположен вход в детский сад. Этот марсельский детский сад великолепен. Для не­го характерны чувство пропорций, отличное цветовое решение и безукоризненная чистота. Единственным украшением стен являются детские рисунки. Ребенок находится здесь в мире, частично созданном им самим. По пандусу можно подняться на террасу к песочному ящи­ку и плескательному бассейну - месту детских игр...

«Жилые единицы», или вертикальные города-сады на 1500 жителей, позволяют создать новое градостроительство, которое решает задачи скорости движения, переуплотнения транспортных потоков, защиты пешеходов и борьбы с шумом. Оно возвращает солнце человеку, зелень и пространство - городу.

«Жилая единица» помогает сокращать площадь городов, высвобождая землю. Природа располагается под домами и над ними. Плоские крыши-террасы - прекрасное место для отдыха. Опорные столбы позволяют организовать движение под зданиями...»

В течение нескольких лет в условиях «жилой единицы» вырабатывается новый тип жильца, ибо на человека в числе других факторов оказывает немалое влияние и окружающая его в повседневности обстановка. Жильцы «жилой единицы» создали свой профсоюз, библиотеку и издают небольшую газету, в которой обсуждаются проблемы жизни в «Лучезарных городах».

Они выражают претензии к автору проекта, что он не создал для них залы собраний. Подобные претензии приняты автором проекта, но он не рискнул пойти так далеко. В каком другом доме у жильцов может появиться необходимость в объединении и стремлении к коллективной жизни? Они скорее избегают друг друга. Жильцы «Лучезарного города» сознают, что они не обычные жильцы».

Так описывает «Лучезарный город» Мишель Рагой.

Кто же живет в доме «Лучезарного города»? 88 служащих, 64 рабочих, 62 чиновника, 32 мелких и средних служащих, 26 лиц разных специальностей, 12 ответствен­ных работников, 10 инженеров, 5 представителей свободных профессий.

Не будем дискутировать с Корбюзье по поводу его дома и «города». Не будем спорить о том, целесообразно ли все помещения, общественные и жилые, сосредоточивать в одном здании, как это предлагали Фурье (фаланстер) и наши конструктивисты (дома-коммуны), или следует строить микрорайоны, где имеются комплексы из отдельно стоящих жилых домов и самостоятельных общественных зданий, - этот разговор увел бы нас в сторону от основной темы.

Здесь мне хотелось сказать о другом. Когда Корбюзье построил этот дом, его стали упрекать: «Мы просили вас построить квартиры для рабочих, а вы построили квартиры для миллиардеров». Сколько хлопот доставила постройка автору!

Справедливости ради стоит отметить, что французские власти проявили некоторую дальновидность, встретив в штыки предложение Корбюзье. Позднее, когда дом был построен, те, кто поселился в «жилой единице», объединились для оказания помощи своим соседям, метал­лургам Нанта, лишенным работы в результате забастовки. Архитектура сделала людей социально активными.

Далее М. Рагон пишет: «Нотариусы и агенты по продаже недвижимости - заклятые враги «жилых единиц», где в одном сооружении фактически сосредоточивается целый поселок. Если для одной «жилой единицы» на 500 квартир нужно проложить 5 километров трубопроводов, а для 500 индивидуальных домов - 56 километров, становится понятным, почему предприятия, осуществляющие эти работы, являются противниками градостроительства, пропагандируемого СИАМом.

Действительно, новая архитектура представляет собой не эволюцию, а революцию.

«Жилая единица» Ле Корбюзье в Марселе, которая должна была служить образцом, оказалась мишенью для нападок и непрекращающегося саботажа с целью доказать всему миру, что этот образец не пригоден для жизни. Все приложили руку к тому, чтобы помешать рождению этого опасного прототипа - ассоциации архитекторов, Высший совет по вопросам гигиены, психиатры, предсказывавшие, что в таком жилище люди быстро сойдут с ума, сами предприниматели, ухмыляющиеся строительные рабочие, финансовая палата и т. д.

В докладе, представленном 11 октября 1948 года Высшему совету Франции по вопросам общественной гигиены, был дан «отрицательный отзыв по вопросу о дальнейшем продолжении работ».

Если бы этот доклад действительно был одобрен Министерством реконструкции, он повлек бы за собой снос «жилой единицы». В продолжении всего строительства этот образцовый дом не только не поддерживали, но над ним непрестанно висела угроза сноса.

Этот доклад представляет собой великолепный пример священной глупости и отсутствия профессионального умения разобраться в весьма ясной проектной документации. В докладе сказано, что типовая жилая ячейка марсельской «жилой единицы» будет всегда погружена во тьму, что в ней будет недостаточная инсоляция и недостаточная естественная аэрация, что потолки там слишком низкие, комнаты слишком глубокие, что существует «опасность «звукопроводности» и «не обеспечена звукоизоляция»...

Живя в «жилой единице» в Марселе, - продолжает Мишель Рагон, - я нашел, что там в квартирах слишком много света и солнца. Звукоизоляция же там обеспечена полностью, и квартиры действительно звуконепроницаемы» *.

Корбюзье построил в Пессаке (около города Бордо) пятьдесят один дом из железобетона, создав прототип современного поселка, который в дальнейшем послужил образцом для строительства рабочих городов других стран. Этот поселок так и остался незаселенным: административные власти запретили подвести к нему водопровод, надеясь таким образом доказать непригодность этих домов для жилья.

В другой раз Корбюзье предложил проект реконструкции антисанитарного квартала. Этот проект тоже был отвергнут, ибо благоустроенный жилой комплекс мог привести к падению цен на жилье в прилегающих районах.

Дело дошло до того, что соотечественник Корбюзье швейцарский архитектор Алекс де Санже написал против него памфлет под названием «Троянский конь большевизма», где приписывает Корбюзье следующее утверждение: «...все традиции, за исключением негритянских и советских традиций, должны быть уничтожены».

К сожалению, этот «художественный» прием не имел под собой сколько-нибудь реальной почвы. Отношение Корбюзье к «большевизму» не было столь определенным - он был чрезвычайно непоследователен в своих политических симпатиях. Однако его мечты о «Лучезарном городе», где мерой вещей будет человек, действительно сближают его с нами.

Когда архитекторы Бодуэн и Лодс построили школу в Сюрене на открытом воздухе, их упрекали в том, что они создали нечто слишком красивое. «Подумайте только! Это же рабочая коммуна!» - говорили критики.

«Эта ненависть к рабочему классу, - пишет Ратон, - стала причиной бессмысленных нападок на Ситэ де ля Мюэт в Драней - жилой комплекс, построенный Бодуэном и Лодсом. Эти пятнадцатиэтажные небоскребы ругали за все, но особенно за то, что рабочие, которые будут в них жить, слишком легко смогут превратить их в крепость. А потому, чтобы избежать какой бы то ни было опасности, вместо рабочих в небоскребах Бодуэна и Лодса поселили... полицейских».

В результате Рагон приходит к выводу: в капиталистическом мире наибольшим нападкам подвергаются проекты тех именно архитекторов, которые задумываются над социальными условиями жизни трудящихся и связывают свою эстетическую теорию с социальными нуждами.

Многозначительный вывод! Даже если сделать поправку на его некоторую прямолинейность...

В 1930 году.

Хотя Ле Корбюзье выразил свои идеи относительно идеального города ещё в 1920-х годах в проекте Современный город, во время общения с международными градостроителями он начал работу над Лучезарным городом. В 1930 году он стал активным участником синдикалистского движения и предложил этот проект в качестве социальной реформы.

Принципы Лучезарного города были включены в его более поздний манифест, Афинскую хартию, опубликованную в 1933 году.

Этот утопический идеал лег в основу ряда реальных городских планов в 1930-х и 1940-х годах, кульминацией которых стал проект и строительство первой жилой единицы в Марселе в 1952 году.

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Городские общества в эпоху пост-развития

✪ Золотое сечение в искусстве (13)

Субтитры

История

В конце 1920-х годов Ле Корбюзье потерял уверенность в большом бизнесе, чтобы реализовать свои мечты об утопии, такие как «Современый город» и План Вуазен (1925). Под влиянием идей линейных городов Артуро Сориа-и-Маты и теорий синдикалистского движения он сформулировал новое видение идеального города. Это была утопическая мечта воссоединить человека в упорядоченной среде. В отличие от радиального дизайна Современного города, Лучезарный город был линейным городом, основанным на абстрактной форме человеческого тела с головой, позвоночником, руками и ногами. Проект содержал идею высотных жилых блоков, свободного перемещения и обильных зеленых насаждений, предложенных в его более ранних работах. Блоки жилья были выложены в длинные очереди, входящие и выходящие. С соответствии с пятью отправными точками современной архитектуры , они имеют ленточное остекление и приподняты на столбах-опорах, имеют плоские крыши-террасы и беговые дорожки на них.

Лучезарный город также отсылается к работе Корбюзье в СССР . В 1930 году он написал 59-страничный «Ответ в Москву », комментируя конкурс в Москве . Отчет содержал рисунки с альтернативной моделью для городского плана. Впервые он продемонстрировал свои идеи на третьем совещании МКСА в Брюсселе в 1930 году (но без московских предложений). Кроме того, он разработал проекты Лучезарной Фермы и Лучезарной Деревни.

Распространение идеи

На протяжении тридцатых годов Ле Корбюзье распространял свою идею о новом идеальном городе. Обсуждения на четвертом совещании МКСА на борту корабля «Патрис», направлявшегося в Афины, были включены в книгу Корбюзье «Лучезарный город » (опубликованную в 1933 году). Это, в свою очередь, повлияло на Афинскую хартию .

Между 1931 и 1940 годами Корбюзье выдвинул ряд предложений по градостроительству Алжира . В тот период Алжир был административной столицей французской Северной Африки . Хотя Корбюзье не был официально приглашен разрабатывать план города, он знал, что мэр был заинтересован в нём, поэтому решил попытать счастья. План должен был включать существующую касбу , в то же время учитывать линейный рост растущего населения. Финальный проект, получивший название «Obus Plan », был вариацией Лучезарного города, адаптированной для очень специфической культуры и ландшафта. Он состоял из четырех основных элементов: административной зоны у воды в двух плиточных бассейнах, выпуклых и вогнутых многоквартирных жилых домов для средних классов на склонах над городом, возвышенной проезжей части на оси север-юг над Касбой и извилистого виадука с дорогой сверху, извивающего вниз к побережью.

В 1933 году в Немурсе (Северная Африка) он предложил восемнадцать жилых блоков Unité, ориентированных с севера на юг на фоне гор.

Во время своей поездки в США в 1935 году Корбюзье раскритиковал небоскребы Манхэттена за то, что они слишком маленькие и расположены слишком близко друг к другу. Он предложил заменить все существующие здания одним огромным декартовым небоскребом, оборудованным жилыми и рабочими единицами. Это расчистило бы путь для большего количества парковых насаждений, таким образом соответствуя идеалам Лучезарного города .

Даже в 1940-х годах он пытался привлечь Муссолини и правительство Виши к принятию идеальных городских планов.

Ле Корбюзье и его наследники

Советских авангардистов на Западе переводили и знали, однако после 1932 г., когда с многообразием идей в Советском Союзе было покончено, их проекты, постройки и немногие тексты отходили в прошлое. На первую позицию выдвинул себя Ле Корбюзье – несомненно талантливый художник и автор множества весьма специфических текстов. Тезисы следуют один за другим, как гвозди, вбиваясь в голову читателя, обоснования вообще отсутствуют, но именно этот напор оказался заразительным в эпоху, легко склонявшуюся к тоталитаризму. Выдвинув идею дома как «машины для жилья», этот выходец из семьи швейцарских часовых дел мастеров, взявший псевдоним с дворянским звучанием, не мог не предпринять попытку создать собственную, похожую на механизм, модель города.

Еще в 1922 г.

Солнце, зелень и пространство: архитектура свободы Ле Корбюзье

Корбюзье публикует «Современный город», затем «Урбанизм», а в 1925 г. он предъявляет на Всемирной выставке декоративных искусств макет своего «Плана Вуазен», выполненный на средства владельца авиазавода с этим именем. На плане Парижа выстроились 18 одинаковых зданий высотой 240 м. На своем месте осталась лишь Вандомская площадь, сохраненная ввиду ее полной упорядоченности, несколько исторических памятников следовало перенести, все остальное – стереть с лица земли. По совпадению или нет, «Лучезарный город» очень напоминает поточно-функциональную схему Милютина, но применительно к откровенно капиталистическому городу. Жилье отделено от полосы фабрик, полосы складов и полосы тяжелой индустрии, но при этом жилая зона четко разделена на центральный стержень, скомпонованный из шестиэтажных жилых корпусов с апартаментами, по обе стороны от которого простирались бы «поля» корпусов для рабочих в одинаковых кварталах, орнаментально уложенных на плане, наконец за полосой, отведенной для отелей и посольств в парке, нашлось место для делового центра, полностью отведенного под башни офисов, прямо взятых с ранней схемы Плана Вуазен. Скоростные автомагистрали и множество спортивных площадок (для элиты получше, для рабочих поскромнее) дополнили картину.

Проект реконструкции Парижа, созданный Ле Корбюзье, был, разумеется, сознательной провокацией. Стереть все, кроме Лувра и Вандомской площади, чтобы на место старого поставить «Лучезарный город» – это во всяком случае не могло не привлечь внимание. Заметим, что ту же операцию Ле Корбюзье предлагал проделать и с Москвой, и, что особенно забавно – с нью-йоркским Манхэттеном.

В 1933 г. Корбюзье публикует проект «Лучезарного города». Основная идея осталась неизменной: строить как можно выше, на как можно меньшей площади, оставляя свободное пространство, но его первичная концепция претерпела некоторое изменение. Автор разочаровался в буржуазии – критики без обиняков назвали его варваром. Теперь он переходит на позиции синдикализма, т. е. классового мира на основе союза сильной государственной власти с лояльными профессиональными объединениями, и отнюдь не случайно «Урбанизм» был завершен репродукцией гравюры, изображавшей Людовика XIV, распоряжающегося строить комплекс Инвалидов. Сочинитель начал поиск нового Людовика, обращаясь сначала к Муссолини, затем, в ходе работы над зданием Центросоюза, к Сталину – с предложением построить свою Новую Москву рядом со старой. В годы войны он пытается увлечь своими идеями коллаборационистский режим Виши… «Гармоничный город должен быть, прежде всего, спроектирован экспертами, понимающими существо урбанизма. Они разрабатывают планы с полной свободой от какого-либо нажима или частных интересов, а когда эти планы оформлены, их надлежит внедрить безукоснительно». Еще короче эта позиция Корбюзье выражена так: «Проектирование городов слишком важное дело, чтобы доверить его горожанам».

В «Лучезарном городе» все должны жить в одинаковых, огромных «жилых единицах», получая квартиру сообразно норме площади на человека. Оживают уже напрочь забытые в Советском Союзе идеи исключительно общественного обслуживания, включая коллективное воспитание детей. Уже во время войны концепция города вновь претерпевает изменение. Разочаровавшись в идее мегаполиса, Корбюзье фактически воспроизводит говардовскую схему, соединив ее со схемой Тони Гарнье. Теперь уже крупные центры образования и развлечений должны быть соединены в гигантскую сеть линейными индустриальными городами, растянутыми вдоль магистралей, связывающих все страну.

Планировочная структура новой столицы Бразилии – города Бразилиа, твердой рукой начертанная Лючио Коста, может считаться апофеозом концепций модернизма. Благодаря гигантским усилиям президента Бразилии Кубичека, город чиновников был вчерне построен к концу его президентства. Впрочем, вдоль берега водохранилища возникли вполне комфортные зоны вилл. Маленькая черная трапеция в центре – это гигантский в действительности правительственный центр Бразилиа, ставший своего рода планшетом художника, на котором архитектор Оскар Нимейер получил возможность сформировать свободную композицию из прямоугольных призм и грандиозных бетонных чаш.

Корбюзье построил несколько зданий, представляющих самостоятельный интерес, но все его попытки продавить концепцию города, будь то Москва, Алжир, Барселона, Антверпен или Буэнос-Айрес, оставались на бумаге. Он пробовал убедить ньюйоркцев в том, что небоскребы Манхэттена недостаточно высоки, тогда как их слишком много, и повторил свой давний План Вуазен, врисовав свои призматические «горизонтальные небоскребы» в карту острова.

Казалось бы, схемам Корбюзье не место в этой главе, но они оказали в послевоенной Европе столь сильное воздействие – через энтузиазм молодых поклонников – что они уместны именно здесь. Дело в том, что попытки воплотить те же идеи, с естественной поправкой на требования социальной практики и экономические ограничения, но с той же энергией игнорируя существо социальной жизни, были предприняты повсеместно. Даже в Британии с ее консерватизмом. Даже в США, когда стартовали программы строительства субсидируемого жилья. Даже в Советском Союзе, где эти идеи были сплавлены с переосмысленной микрорайонной схемой, заимствованной у Перри из вторых рук. Не лишним будет напомнить, что т. н. Дома Будущего, попытки строить которые были шумно предприняты в Москве и Ленинграде начала 70-х годов, воспроизводя «жилые единицы» Корбюзье, через их вторые издания в Англии и Швеции, – родом из «Лучезарного города». Придется признать, что и вся почти «точечная» застройка Москвы лужковской эпохи в концептуальном плане восходит к Ле Корбюзье в гораздо большей степени, чем к советским модернистам 20-х годов.

Единственный раз фортуна улыбнулась этому мечтателю с темпераментом пророка и умом педанта – стремясь укротить бунтовавший штат Пенджаб, правительство Индии, совсем недавно обретшей независимость, после мучительного раздела с мусульманским Пакистаном, приняло решение о строительстве новой столицы штата – Чандигарха. Проект планировки был выполнен британским архитектором Альбертом Майером в традиции Унивина-Паркера, но индусы решили привлечь Корбюзье-архитектора для того, чтобы тот вдохнул в образ Чандигарха новую энергию. Последовали жаркие словесные баталии, в результате которых произошло разделение труда, и Корбюзье получил полную свободу создания административного центра столицы штата. Возникла любопытная пространственная композиция, абсолютно не соответствовавшая ни климату, ни обычаям жителей, ни реальным политическим условиям: к парадному бассейну жители пытались пригонять скот на водопой, и их отталкивали полицейские, часть комплекса пришлось окружить колючей проволокой и т. д.

При переходе к реальному проектированию Чандигарха Ле Корбюзье не сумел обратить в свою веру основную группу планировщиков, получив в утешение разработку центрального ядра столицы Пенджаба.

Еще раньше Оскар Нимейер и Лючио Коста взялись за создание Бразилиа, о чем мы уже говорили в первой главе. Эти преданные ученики Корбюзье следовали его доктрине. Коста представил образ планировки на пяти небольших листах бумаги, не озаботясь ни прогнозом численности населения, ни схемой землепользования, ни экономикой новой столицы. Это, впрочем, вполне соответствовало подходу к задаче со стороны президента Кубичека, который, во что бы то ни стало, стремился хотя бы вчерне завершить административный центр до конца своего правления. С затратами не считались, и Нимейер, отвечая на вопрос британского коллеги о стоимости Президентского Дворца, мог спокойно ответить, что не имеет об этом представления.

Комплекс административных зданий Бразилиа вошел во все учебники архитектуры в мире и, конечно же, обладает художественной самоценностью, но как город Бразилиа – катастрофа. Печально знаменитых бразильских фавел, в которых сотни тысяч бедняков гнездятся в хижинах, собранных из чего попало, в Бразилиа нет, но рядом возник целый трущобный город – Тигуантинга. На этом история урбанизма в чистом виде «по Корбюзье» завершилась, если иметь в виду масштаб целого города, но попытки реконструкции в том же духе продолжились. Прежде чем обратиться к ним, целесообразно рассмотреть особый тип интермедии, также оказавшей мощное влияние на словарь планировки.

Лучезарный город

ловек на 1 га, в шестиэтажных домах с комфортабельными квартира­ми- 300 жителей на 1 га, а в замкнутых пятиэтажных блоках - 305 жи­телей на 1 га, В центре сосредоточиваются 60-этажные административ­ные здания. Здесь же размером в 20 000 м2 - площадка для посадки са­молетов. Под площадкой - автомобильный перекресток центра, под ним - вестибюль и кассы подземных трасс массового транспорта. В первом подвале - станции подземного внутригородского транспорта, во втором - линии, ведущие в окрестности города, и, наконец, в треть­ем - скоростные линии дальнего следования.

К книге приложен известный эскиз, показывающий, как Корбюзье предполагал использовать башенные дома при реконструкции центра Парижа. В непосредственной близости от Лувра, Тюильри и Елисейских полей, в окружении парков возвышаются 60-этажные 220-метровые до­ма торгового центра. Расстояния между домами - 400 ,и, их соединяет подземная дорога, станции которой расположены под каждым домом. Впервые проект был выставлен в павильоне «Эспри нуво» на Междуна­родной выставке декоративного искусства в 1925 г. в Париже.

Если концепция города для 3 млн. жителей представляет интерес как первый градостроительный проект Корбюзье, то его «Лучезарный город» - «La Ville Radieuse», относящийся к началу 30-х годов, по праву считается наиболее значительной работой архитектора. У этого проекта интересная история, которую биографы Корбюзье обычно об­ходят молчанием или по-разному искажают ее смысл.

В этой связи полезно вспомнить о тех событиях жизни Корбюзье, ко­торые предшествовали разработке замысла Лучезарного горо-

0 Obol

0 °o Г|. Наряду с высокими зданиями Гильберсеймер допускает существова­ние четырехэтажных домов и сблокированной застройки из двухэтаж­ных индивидуальных домов. Вместе с тем он набрасывает схему жи­лого города-спутника на 125 тыс. жителей, соединенного с основным городом линией скоростного транспорта, занимается разработкой опти­мальных вариантов квартиры, жилого дома, квартала и в отличие от Ле Корбюзье продумывает целесообразную организацию городского обслуживания. В десятках других архитектурных книг описываемого периода мы на­ходим много самых различных градостроительных проектов, авторы ко­торых стремятся прореагировать на новые потребности и спонтанно приходят к созданию общих принципов; к их числу относится строгий геометрический план города, использование высотных домов, отделение транспорта от пешеходов, устройство коммуникаций в нескольких уров­нях и пронизывание городов зеленью. В качестве одного из таких проек­тов можно назвать радиальный город Рихарда Нейтры** (1928 г.), для проекта которого характерны дома-пластины, автомобильные развязки и пассажирские подъемники, соединяющие транспортные пути с пеше­ходными эстакадами главных проспектов. В 1930 г. появляется «Вертикальный город» Андре Люрса ***, основу которого составляют 15-этажные дома. Если отвлечься от несколько схематичного расположения объектов, то проект Люрса выглядит впол­не современно и реалистично. В каждом башенном доме от 120 до 144 квартир, а восемь домов, расположенных на участке 180X180 м, образуют жилую группу для 2300 жителей с собственной системой пер­вичного обслуживания. К этому же времени относится проект нового башенного города к западу от Парижа, разработанный Анри Дешаном. Основа этого горо­да - крупные правильные кварталы, застроенные высокими домами. В Голландии в начале 20-х годов различными вариантами большого го­рода с организацией движения транспорта в разных уровнях занимается Март Штам. В Чикаго в 1928 г. для побережья озера Мичиган Д. Г. Бэрнхэм проектирует систему небоскребов, соединенных под зем­лей линией скоростного транспорта, а по крышам - автомобильными трассами. * Людвиг Гильберсеймер (‘род. в ]88о г.) работал в Берлине, затем в Баухаузе. В Соединенных Штатах преподавал б Иллинойском технологическом институте в Чикаго. (Прим. ред.) ** Рихард йозеф Нейтра (род. в 1892 г.) -австрийский архитектор, с 1923 г. ра­ботающий в США и завоевавший большую известность преимущественно строитель­ством богатых особняков и вилл. Выступает и как теоретик архитектуры. (Прим. ред.) *** Андре Люрса (1892-1970 гг.)-выдающийся французский архитектор-комму­нист. В 1934-1937 гг. работал в СССР. Автор многочисленных объектов массового’ строительства - жилых комплексов, школ, больниц. (Прим. ред.)

37. Позеф Гавличек. Проект реконструкции центра Праги; 1945 г. Три ведущих в компози-:тонном отношении ад-.-ишистративных здания должны были образо-зать новый силуэт горо­да и стать основой но­вого центра

S8. Артур Т. Эдвардз. Образцовый город; 1930 г. В проекте исполь­зован часто повторяемый :озже принцип функ­циональных секторов, идущих от окраины к: центру города

Конгрессы совре­менной архитектуры (CIAM)

В Чехословакии в 1927 г. ту же концепцию башенных домов, выпол­няющих роль опор для моста, переброшенного через Нусельскую доли ну в Праге, применяют инженер Ярослав Поливка и архитектор Йозеф Гавличек. Несколько позже, очевидно, под влиянием Корбюзье, Йозеф Гавличек разрабатывает для центра Праги проект трех 75-этажных ад­министративных зданий 20.

Наряду с разработкой различных вариантов башенных городов в тот же период много архитекторов и градостроителей занимается вопро­сами общей структуры большого города, наиболее целесообразным раз­мещением коммуникаций и зелени. Параллельно с прямоугольными планировочными системами появляются схемы строго геометрического радиального города, отдельные секторы которого предназначены для выполнения его различных функций. Примерами таких решений могут служить «Идеальный город будущего» Адольфа Радинга (1924 г.) и «Образцовый город» А. Т. Эдвардза (1930 г.). Авторы этих проектов стремились рассредоточить традиционный центрический город, частично за счет зеленых клиньев, доведенных вплоть до центра.

В обобщенном виде прогрессивные взгляды на градостроительство того времени отражены в документах Международных конгрессов сов­ременной архитектуры (CIAM), объединивших ряд выдающихся запад­ноевропейских архитекторов21. Вопросам градостроительства была по­священа значительная часть первой декларации CIAM*, принятой 28 июня 1928 г. Новый функциональный подход к проектированию горо­дов был здесь охарактеризован довольно четко:

«1. Строительство городов представляет собой организацию всех функций коллективной жизни. Строительство городов предопределяется не эстетической спекуляцией, а исключительно функциональными це­лями.

* В числе учредителей CIAM были Вальтер Гроппус, Хосе Луис Серт, Зигфрид Гиднон. Выдающуюся роль в создании и работе CIAM играл Ле Корбюзье, объединив­ший крупнейших архитекторов-новаторов в их борьбе против официального архитек­турного академизма. С 1929 по 1935 г. CIAM изучали проблемы, связанные с жилой за­стройкой и рациональной планировкой населенных пунктов на основе современных на­учных данных. (Прим. ред.)

Й год Беллами | Моррисовская мечта о будущем | Значение утопистов | Последствия урбанизации | Перестройка Парижа | Париж Османа | Школа Зитте | V. ОТ БОЛЬШИХ ГОРОДОВ К ГОРОДАМ-ГИГАНТАМ | Городской район О. Вагнера | Будущий город Э. Энара |

lektsii.net — Лекции.Нет — 2014-2018 год. (0.013 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав

Проекты | Архитектура | Человек в мире Ле Корбюзье

Паскаль Мори: Ле Корбюзье хотел подарить человеку счастье

Марсельская «жилая единица» Ле Корбюзье

Паскаль Мори

Мы публикуем краткое содержание выступления французского архитектора, историка архитектуры Паскаля Мори, которое состоялось в клубе «Завтра» в рамках открытой дискуссии «Человек в мире Ле Корбюзье».

История деятельности Ле Корбюзье показывает, до какой степени глубоки и важны связи между Россией и Францией. Явление Ле Корбюзье в Москве – это невероятное приключение: именно в Москве Ле Корбюзье смог построить самое большое здание в эпоху между двумя войнами — это здание Центросоюза. Кроме того, он встречался с крупнейшими архитекторами советского авангарда и обменивался с ними идеями — так шел обмен между Россией и Францией.

Здание Центросоюза в Москве, построенное в 1928-1936 годах по проекту Ле Корбюзье

И здесь же, в России, он предложил свой гигантский проект Дворца Советов. Он размышлял о реорганизации Московского мегалополиса, — а это, как известно, та мысль, которая до сих пор беспокоит город.

Ле Корбюзье был архитектором-пророком. Человеком, который сделал очень много: писал, был художником, скульптором, теоретиком. И он был одним из тех, кто оставил заметный след в ХХ веке.

Один швейцарский архитектор, с которым я работал, сказал однажды, что никакой современный архитектор не может представить себе мир, не взглянув на него через призму Ле Корбюзье, его теории и его здания. От них невозможно увернуться. Так же трудно увернуться от архитекторов эпохи Ренессанса; как от Микеланджело, так же трудно увернуться отвернуться от Ле Корбюзье. Однако в России его наследие, так же, как и во Франции, подвержено критике.

Ле Корбюзье хотел открывать новые пути в архитектуре

Трудно говорить о наследии Ле Корбюзье. Скорее нужно говорить о «разноследии», «разноследовании», о том, как мы это наследие забываем.

Он прошел почти через весь XX век. По его архитектуре, его трудам, скульптуре, живописи и лекциям, которые он читал во всем мире, сложно сказать конкретно и узко: «Вот наследие Ле Корбюзье». Его наследие очень полиморфно. Оно обретает эстетическую форму. Да, мы можем говорить о корбюзианстве, своеобразном маньеризме, который воплощается в зданиях его эпигонов или последователей, когда люди заимствуют у него нарисованные им формы. И — с другой стороны — громадное теоретическое наследие: и градостроительное, и эстетическое. Поэтому если просто сказать «наследие Ле Корбюзье», это ограничит многоплановость его творчества.

Вилла Савой

Заслуга Ле Корбюзье в том, что он исследовал и открывал пути в архитектуре. В 1930-е годы он создал пуристскую архитектуру, свои белые дома, и вывел теорию пяти отправных точек архитектуры (cтолбы-опоры, плоские крыши-террасы, cвободная планировка, расположение окон вдоль по фасаду, cвободный фасад — Полит.ру).

После войны архитектор частично отказался от своих теорий. Он принял гораздо более лирический образ. Например, Вилла Савой. Сравните Виллу Савой с такой церковью, как Капелла в Роншане. Они не похожи друг на друга, но они построены одним и тем же человеком. Какая громадная эстетическая разница! Корбюзье освобождается от прежних воззрений, но, с другой стороны, теоретизируется — и освобождается от своих прежних теорий.

Он все время, всю свою жизнь хотел открывать пути. Очень важным делом в его жизни была реализация «Лучезарного города» в Марселе.

Когда Ле Корбюзье приезжал в какой-то город и говорил, что надо все снести и построить по-другому, он скорее задавал направление, нежели надеялся, что все будет сделано буквально.

Однако, ошибкой XX века была мысль, что город можно построить в один момент, как строят одно-единственное здание. Ле Корбюзье тоже придерживался этой ошибочной идеи. В градостроительных проектах нужно вызревание, последовательное построение. Но когда Ле Корбюзье приезжал в какой-то город и говорил, что надо все снести и построить по-другому, он скорее задавал направление, нежели надеялся, что все будет сделано буквально.

Он хотел задать полемический вектор. Задействовать население плюс своих коллег архитекторов, составляющих план потенциала города. Иногда это дает отголоски, иногда — нет, но, так или иначе, это порождает жизнь мысли. Когда смотришь на его архитектуру и находишь там ошибки, их нужно помещать в контекст эпохи.

Сегодня квартиры в зданиях Ле Корбюзье стоят дороже

Его путь разнообразен. Он исходил из машинизма, но в конце жизни он приходит к лиризму. Пример: его идея «Лучезарного города» — города, благоприятного для существования человека.

Город Ле Корбюзье на 3 млн. жителей

Нужно встраивать каждое его здание в контекст. Это здание было построено после войны, стройка начиналась в 1947 году. Франция разорена, где-то 3 миллиона французов просто потеряли свои квартиры. Они люди, живущие плохо, без жилья, фактически, и надо их как-то расселить. И все архитекторы говорят об этом. Огюст Перре восстанавливает город Гавр. Люрса строит город на востоке Франции. Жан Пруве экспериментирует с системой индустриализованных металлических домов в городе Нанси. Корбюзье предлагает другую формулу. Я думаю, что нужно подумать об истоках его проектов здания, об истоках его мысли, чтобы затем уже судить, конструктивны ли эти его мысли — или, наоборот, деструктивны.

После войны

После войны был проведен опрос среди французов, в каких домах они хотели бы жить. Процентов семьдесят говорили, что они хотят жить в отдельных домах, но если для всех них построить отдельные дома, то не хватит территории Франции. Чего еще хотели французы? Хотели не слышать соседей, хотели иметь садик перед домом, школу и магазины рядом.

Интерьер марсельской «жилой единицы»

Ле Корбюзье прислушивался к опросам. И когда он предложил марсельский «Лучезарный город» («Марсельскую жилую единицу» — Полит.ру), он предложил всего лишь компромисс между постройкой отдельного дома и, с другой стороны, коллективного, многоквартирного дома, потому что задумано это здание было как дом, где делятся пространства для жизни дневной и жизни ночной. Где с одной стороны — спальня и ванная, с другой стороны — кухня и гостиная. При этом есть сад перед домом. Кроме того двусветная квартира, чтобы солнце и утром, и вечером пронизывало все пространство. Школа, по его замыслу, была построена прямо внутри дома на верхнем этаже, чтобы прямо в тапочках ребята могли туда бежать утром. Булочная была задумана в этом же доме, а также кинотеатр на крыше, театральная сцена и спортивный зал.

Это было здание пятьдесят метров в высоту, сто двадцать метров в длину, двадцать пять метров в ширину. Странное здание, но если посмотреть на функции, которыми Корбюзье смог его заполнить, то все-таки он нашел решение. Над проектом работали сто пятьдесят человек — дизайнеры, инженеры. Все деятели французского авангарда были созваны на этот проект.

Сегодня он многим не нравится, но время сделало свою работу. И людям нравится жить в этом здании. И, кстати говоря, квартиры в нем продаются примерно на 20% дороже, чем в соседних домах.

Еще одна важная сторона наследия Ле Корбюзье: он повлиял на русский авангард, он взаимодействовал с ним. После того, как он сделал «Лучезарный город» в Марселе, он получил более ста заказов из самых разных городов: из Сан-Паулу, из Северной Америки, из Азии — и всякий раз отказывался сам строить эти дома. Он говорил, что это уже не он должен делать: он открыл дорогу, а его последователи – молодые авангардисты – пусть строят, опираясь на планы и принципы его работы.

Он, кстати, никогда не хотел преподавать. Ле Корбюзье написал серьезное письмо ученикам Школы изящных искусств в Париже, когда они приехали к нему в 1960-е годы, и попросили его преподавать. Он ответил, что не хочет передавать свои знания, будучи профессором, потому что он передает их уже тем, что построил в течение десятилетий. Это и есть его наследие.

Сам Ле Корбюзье сказал: «Мое наследие, мой источник вдохновения – это прошлое». Это очень серьезный намек — он черпал вдохновение во всех формах прошлого. Там он находил формы, функции, разные возможности использования, которые он применял впоследствии.

Ле Корбюзье не выносил односторонних домов, потому что северный фасад не подходит для жизни — там нет солнца.

Ле Корбюзье был человеком сильно неудовлетворенным. Он не был удовлетворен тем миром, в котором жил. Он хотел своим взглядом и рукой его изменить, порой ошибался — потому что не все его проекты соответствовали желанию жителей. Например, он не выносил односторонних домов, потому что северный фасад не подходит для жизни — там нет солнца. Была постоянная неудовлетворенность даже той архитектурой, которую он сам творил. И это, может быть, величайшее его наследие. Он говорил, что не надо удовлетворяться тем миром, который вам не нравится; если вам нехорошо жить в этом мире — преобразуйте его.

Центр действия философии Ле Корбюзье — человек, которому необходимо подарить счастье. Идея прогресса как движения к счастью – очень важная часть наследия, которое он нам оставил.

Использованы материалы сайта: http://polit.ru