Город в теории опыты осмысления пространства. Елена Трубина

Как одинокие фланеры и большие коллективы формировали повседневную жизнь большого города? Почему эстетизация товаров, услуг и городской среды навсегда изменила его облик? Профессор кафедры социальной философии УрГУ Елена Трубина рассматривает классические и современные теории городов - например, теорию Вальтера Беньямина, который размышлял о роли фланеров в городской жизни и эстетизации повседневности. T&P публикует отрывок из книги Трубиной «Город в теории», изданной «Новым литературным обозрением» .

В феврале 2015 года фонд V-A-C запустил новую программу по реализации художественных проектов в городской среде Москвы «Расширение пространства. Художественные практики в городской среде» , направленную на распознавание точек взаимного интереса искусства и города, а также исследование способов их взаимодействия, адекватных социальной и культурной жизни Москвы. Одна из важнейших задач проекта - стимулирование общественной и профессиональной дискуссии о роли и возможностях паблик-арта в современной московской среде. В рамках совместного сотрудничества с фондом V-A-C, «Теории и практики» подготовили серию теоретических текстов о паблик-арте и интервью с ведущими специалистами в сфере искусства в городской среде, которые делятся с читателями своими идеями о будущем паблик-арта.

Улицы как места обитания коллектива: Вальтер Беньямин

В той индустрии, что сложилась в философии и cultural studies вокруг имени и идей Вальтера Беньямина, доминирует специфический субъект модерного города - фланер [см.: Бе­ньямин, 2000]. Беньямин обнаружил фигуру фланера в текстах Бодлера. У последнего это горожанин, любопытство и герои­ческое отстаивание собственной самобытности которого делали его эмблемой модерности. Фланерство предполагало такую форму созерцания городской жизни, в которой отстра­ненность и погруженность в ритмы города были нераздельны, вот почему Бодлер говорит о «страстном зрителе».

Беньямин в первой версии своего эссе о Бодлере и городской модерности пишет, что фланер - это старик, лишний, отставший от жиз­ни городской обитатель, жизнь города слишком стремительна для него, он сам скоро исчезнет вместе с теми местами, что ему дороги: базары сменятся более организованными формами торговли, и старик сам не подозревает, что подобен в своей неподвижности товару, обтекаемому потоком покупателей. Позднее Беньямин приходит к более знакомому нам описанию «гуляки праздного», который не спешит по делам, в отличие от тех, с кем его сталкивает улица. Фланера описывали и как при­вилегированного буржуа, царившего в публичных местах, и как потерянного индивида, раздавленного грузом городского опыта, и как прототипа детектива, знающего город как свои пять пальцев, и просто как покупателя, с радостью осваивавше­го демократичную массовую культуру XIX века. Но чаще всего фланер наделяется особой эстетической чувствительностью, для него город - источник нескончаемого визуального удо­вольствия. Аркады торговых рядов соединяют для него ночь и день, улицу и дом, публичное и приватное, уютное и волнующе-небезопасное. Фланер - воплощение нового типа субъек­та, балансирующего между героическим утверждением соб­ственной независимости и соблазном раствориться в толпе.

Причина беспрецедентной популярности этой фигуры - в скандальности ее ничегонеделанья, бесцельных прогулок, остановок около витрин, глазения, неожиданных столкнове­ний. Другие-то в это время демонстрируют свою продуктивность, добросовестно трудясь либо проводя время с семьей. «Левых» исследователей образ фланера привлекал потенциа­лом сопротивления преобладающим моделям поведения, геро­измом противостояния бюргерству и негативным диагнозом капитализма. Этот образ вызвал также прилив интереса исследователей к публичным пространствам, в частности центральным улицам, гуляя по которым люди становились объектами взглядов друг друга.

Между тем в «Пассажах» Беньямин подробно описывает другого городского субъекта - «коллектив», который постоян­но и неустанно «живет, переживает, распознает и изобретает» . Если буржуа живет в четырех стенах соб­ственного дома, то стены, меж которыми обитает коллектив, образованы зданиями улиц. Коллективное обитание - ак­тивная практика, в ходе которой мир «интериоризируется», присваивается в ходе бесконечных интерпретаций так, что на окружающей среде запечатлеваются следы случайных изобре­тений, иногда меняющих ее социальную функцию. Беньямин остроумно играет аналогиями между жилищем буржуа и оби­талищем коллектива, выискивая на улицах Парижа и Берлина своеобразные эквиваленты буржуазного интерьера. Вместо картины маслом в рисовальной комнате - блестящая эмали­рованная магазинная вывеска. Вместо письменного стола - стены фасадов с предупреждениями «Объявления не вывешивать». Вместо библиотеки - газетные витрины. Вместо брон­зовых бюстов - почтовые ящики. Вместо спальни - скамьи в парках. Вместо балкона - терраса кафе. Вместо вестибюля - участок трамвайных путей. Вместо коридора - проходной двор. Вместо рисовальной комнаты - торговые пассажи. Дело, как мне кажется, не в попытке мыслителя подобными анало­гиями сообщить достоинство жизни тех, у кого никогда не будет «настоящих» рисовальной и библиотеки. Его скорее восхищает способность парижан делать улицу интерьером в смысле ее обживания и приспособления для своих нужд. Он цитирует впечатление одного наблюдателя середины XIX века о том, что даже на вывороченных для ремонта из мостовой булыжниках немедленно пристраиваются уличные торговцы, предлагая ножи и записные книжки, вышитые воротнички и старый хлам.

Беньямин, однако, подчеркивает, что эта среда обитания коллектива принадлежит не только ему. Она может стать объектом радикального переустройства, как это произошло в Париже во время реформ барона Османа. Проведенная Осма­ном радикальная перестройка Парижа отражала увеличение стоимости земли в центральных районах города. Извлечению максимума прибыли мешало то, что здесь издавна жили рабо­чие (об этом также шла речь в главе «Город как место экономической деятельности»). Их обиталища сносились, а на их мес­те возводились магазины и общественные здания. Вместо улиц с плохой репутацией возникали добропорядочные кварталы и бульвары. Но опять-таки «османизация», которой посвящено немало страниц «Пассажей», описывается Беньямином вместе с теми возможностями, которые преобразованная материаль­ная среда города открывает для присвоения ее беднотой. Ши­рокие проспекты не просто навсегда овеществленные притя­зания буржуазии на господство: они открыты для формирования и кристаллизации культурного творчества пролетарских коллективов. Прежде беднота могла найти для себя убежище в узких улицах и неосвещенных переулках. Осман положил это­му конец, провозгласив, что наступило время культуры откры­тых пространств, широких проспектов, электрического света, запрета на проституцию. Но Беньямин убежден, что уж если улицы стали местом коллективного обитания, то их расшире­ние и благоустройство не помеха для тех, кому они издавна были домом родным. Рационалистическое планирование, ко­нечно, мощная, неумолимая сила, претендующая на такую организацию городской среды, которая и прибыль бы гаран­тировала, и гражданскому миру способствовала. Власти извлек­ли урок из уличной борьбы рабочих: на мостовых были устро­ены деревянные настилы, улицы расширены, в том числе и потому, что возвести баррикаду на широких улицах гораздо сложнее, к тому же по новым проспектам жандармы могли вмиг доскакать до рабочих кварталов. Барон Осман победил: Париж подчинился его преобразованиям. Но баррикады вы­росли и в новом Париже.

Одну часть работы Беньямин посвящает смыслу возведения баррикад на новых, благоустроенных улицах: пусть ненадолго, но они воплотили потенциал коллективного изменения город­ского пространства. В XX веке, когда память о революционных потрясениях, что легла в основу новых праздников, стерлась, только проницательный наблюдатель может почувствовать связь между массовым праздником и массовым восстанием: «Для глубокого бессознательного существования массы радо­стные праздники и фейерверки - это всего лишь игра, в кото­рой они готовятся к моменту совершеннолетия, к тому часу, когда паника и страх после долгих лет разлуки признают друг друга как братья и обнимутся в революционном восстании» IБеньямин, 2000: 276].

Тем временем власти и коммерсанты разработали другие стратегии взаимодействия с городскими «коллективами». Раз­нообразные блага цивилизации становились все более доступ­ными в складывающемся обществе потребления: активно, в качестве именно «народных праздников» проводились все­мирные промышленные выставки, во время которых «рабочий человек как клиент находится на переднем плане» [Там же:158]. Так складывались основы индустрии развлечений. Вто­рым значимым средством эмансипации городских обитателей стал кинематограф, как нельзя лучше отвечавший тем сдвигам в механизмах восприятия горожан, которые пришлись на рубеж XIX и XX столетий. О массовом предназначении нового искусства свидетельствует не только тот факт, что первые ки­нотеатры возникли в рабочих кварталах и иммигрантских гет­то, но и то, что в 19Ю-1930-х годы их строительство активно шло параллельно в центре городов и в пригородах.

В «Произведении искусства в век механической воспроиз­водимости» читаем: «Наши пивные и городские улицы, наши конторы и меблированные комнаты, наши вокзалы и фабрики, казалось, безнадежно замкнули нас в своем пространстве. Но тут пришло кино и взорвало этот каземат динамитом десятых долей секунд, и вот мы спокойно отправляемся в увлекательное путешествие по грудам его обломков» [Беньямин, 2000: 145]. Выставки и кинотеатры, а еще универмаги - места фантасма­гории, места, куда люди приходят, чтобы отвлечься и развлечь­ся. Фантасмагория - эффект волшебного фонаря, создающе­го оптическую иллюзию. Фантасмагория возникает, когда умелые мерчандайзеры раскладывают вещи так, что люди по­гружаются в коллективную иллюзию, в мечты о доступном бо­гатстве и изобилии. В опыте потребления, главным образом во­ображаемого, они обретают равенство, забывая себя, становясь частью массы и объектом пропаганды. «Храмы товарного фе­тишизма» обещают прогресс без революции: ходи меж витрин и мечтай, что все это станет твоим. Кинотеатры помогут изба­виться от чувства одиночества.

Эстетическое и повседневное

В городах повседневная жизнь подверглась коммодификации (или товаризации - встречается и такой вариант перевода слова commodification). Начало эстетизации как мира товаров, так и мира повседневности было положено, согласно Беньямину, в ХIХ веке, с созданием первых универсальных магазинов, в которых отрабатывались стратегии привлекательной раскладки новинок, с нарастанием ценности балконов, с которых можно было обозревать толпу в безопасном отдалении от запахов и столкновений. Производство вещей и социальное воспроизводство, массовое потребление и политическая мобилизация в представлении Беньямина - все это соединяется в городском пространстве. Знаменитый фланер интересен мыслителю и его завороженностью изящными мелочами, умело расположенными в витрине и на прилавке. Мечты фланера - и о деньгах, на которые все это можно купить. Описывая в эссе «Париж, столица девятнадцатого столетия» места, в которых индустрия предметов роскоши нашла возможность показать свои достижения - пассажи и торговые выставки, - Беньямин демонстрирует истоки большинства используемых сегодня способов рекламы товаров и соблазнения покупателей. Так, говоря о том, что при отделке пассажей «искусство поступает на службу к продавцу», Беньямин предвосхищает размах, с каким большинство сложившихся в рамках искусства стратегий организации зрительного восприятия транслируется и используется визуальной культурой с коммерческими целями. Частью этого процесса становится то, что «фотография, в свою очередь, резко расширяет, начиная с середины века, сферу своего товарного применения» [Беньямин, 2000: 157]. Этим достигается «утонченность в изображении мертвых объектов», что кладется в основу рекламы, и придается необходимый ореол «“specialite” - эксклюзивной товарной марке, появляющейся в это время в индустрии предметов роскоши» [Там же: 159]. «Эксклюзивность», «элитарность», «стильность» - слова, которыми с середины позапрошлого века и до сих пор пестрят билборды и рекламные проспекты. «Эксклюзивность» девальвировалась от неумеренного употребления, и вот уже в рекламе возводимого жилого дома мы читаем «исключительный». Слова все же второстепенны по отношению к качественному изображению, способствующему, как выразился Беньямин, «интронизации товара»: сегодняшняя журнальная индустрия является плотью от плоти культуриндустрии, опора которой на клише и повторения уже знакомых потребителям сюжетов и ходов была описана другими представителями критической теории - Адорно и Хоркхаймером. Еще в 1940е годы ими была отчеканена формула, хорошо, как мне кажется, описывающая суть и постсоциалистического культурного потребления: «Градация жизненных стандартов находится в отношении точного соответствия со степенью связанности тех или иных слоев и индивидов с системой» [Адорно, Хоркхаймер, 1997: 188].

Эстетизация охватывает такие тенденции, как театрализация политики, повсеместная стилизация и «брендинг», а самое главное - рост значимости видимости субъектов и тенденций в публичном пространстве и нарастание общей зависимостиот тех, кто определяет, кто, что и на каких условиях может быть показано. Согласимся, сегодня именно эстетическое измерение происходящего выходит на передний план, как если бы эстетические ценности настолько поднялись в общей иерархии ценностей, что их преследование искупает многочисленные жертвы. Проблема не в том, какой стиль и где продвигается, но скорее в том, что стиль используется - открыто и скрыто - даже в тех областях, где прежде царила голая функциональность. Эстетизация облика людей, объектов повседневности, городского пространства и политики в качестве доминирующей тенденции фигурирует в наши дни в самого разного рода текстах в качестве само собой разумеющегося аргумента. Эстетика - в виде дизайна - проникает сегодня повсюду, не будучи уже достоянием только общественной, финансовой или культурной элиты: «В некотором смысле эстетическим, убийственно эстетическим, оказывается все» [Бодрийяр, 2006: 106]. Продвижение приятных для наших чувств (и прежде всего зрения) субъектов, предметов и интерьеров становится поистине повсеместным. Способы, какими красота и чувственность, совершенство и роскошь сегодня востребованы, весьма разнообразны, а пути, какими люди побуждаются платить за них, достаточно изощренны. Однако в их основе, по мнению критиков эстетизации, - универсальный механизм «низведения до степени всего только объектов администрирования, которым заранее формируется любой из подразделов современной жизни вплоть до языка и восприятия» [Адорно, Хоркхаймер, 1997: 56]. Не этим ли механизмом сегодня равно определяются и манипулирование электоратом, и «мерчандайзинг», когда единственный путь к нужному товару в магазине предполагает знакомство со всем ассортиментом, а запах кофе или корицы с яблоками в магазине побуждает к импульсивным покупкам? Задача создания эстетической атмосферы стоит перед стилистами и дизайнерами, политтехнологами и косметологами, осветителями и экспертами, бухгалтерами и рекламщиками, PR-специалистами и оформителями - всеми теми, кто включен в значимый для позднего капитализма процесс делания из вещей чего-то большего, нежели просто полезные и осязаемые предметы. Эстетизация наращивает как прибавочную стоимость товаров (без подобающей наружности сегодня не будет продан ни один продукт, а эпитет «дизайнерский» часто означает лишь «более дорогой»), так и их потребительную стоимость: пользование и любование вещами сегодня нерасторжимы. «Стильность» и понимание того, как ее найти, подчеркнуть, продать, продвинуть, навязать, составляют одно из определений того различия, которое «новые культурные посредники», как их называл П. Бурдье, настойчиво проводят между собой и своими клиентами. Порождать желание и стимулировать новые и новые круги потребления - вот их задача. В итоге практики повседневности, включая и «контркультурные», профессионализуются и коммодифицируются.

ВВЕДЕНИЕ «Их» и «наши» города: сложности изучения. 8

Урбанистическая и социальная теория. Объект исследования по месту жительства и в путешествии; немного о российской урбанистике. Задачи и план книги

ГЛАВА 1. Классические теории города 41

Уравнение Георга Зиммеля. Эволюционный витализм Зиммеля. Техники жизни в городе. Бремя культуры. Продуктивность антипатии. Значимость исследовательской оптики, Чикаго как место производства урбанистического знания. Городская экология. Критика чикагской школы. Уроки чикагской школы

ГЛАВА 2. Неклассические теории города 83

Увидеть аквариум: постколониализм и урбанистика. Постколониальные исследования и имперские города. «Неприятная история легко может произойти с ней»; феминизм и город. «Город, который американцы любят ненавидеть» и лос-анджелесская школа. Две самые известные школь» урбанистов: попытка сопоставления. Урбанистический милленаризм Майка Дэвиса. Марксистский постмодернизм Эда Соджи и Фредерика Джеймисона

ГЛАВА 3. Город и природа 134

Природа как «другое» города. Город как экосистема. Экологический архитектурный проект The High Line. Диалектика природы и города. Город-сад Эбенезера Ховарда. Социальные исследования науки и технологии (SSS, SST). Глобальные взаимозависимости. Трубы и микробы. Акторно-сетевая теория. Материальность города и социальная теория. Пастор и оспа. Официальные лица и легионелла. Природа и политика. «Умный рост». Экологическая устойчивость городов

ГЛАВА 4. Город и мобильность 171

Исследования городского транспорта. Мобильность и политическая мобилизация. «Комплекс мобильностей как сплетения путей, ведущих внутрь и вовне»: взгляды Анри Лефевра. Поль Вирильо: скорость и политика. Критика седентаризма. Движение как основа перформативного понимания пространства и познания. «Поворот к мобильностям». Мобильность и глобальный финансовый кризис. Мобильные методы: следить за местами и прогуливаться с информантами?

ГЛАВА 5. Город как место экономической деятельности 220

Становление капитализма в европейских городах: идеи К.Маркса и Ф.Энгельса. Идеи современных марксистов-урбанистов. Изменение экономической роли городов при «позднем» капитализме. Шарон Зукин о символической экономике. Культурная экономика городов. Креативные индустрии и креативный город. Занятость в креативных индустриях Нью-Йорка. Европейский город культуры как бренд Потребление в городах

ГЛАВА 6. Город и глобализация 270

Кейнсианство. Теории глобализации. История идеи глобализации. Мировые города и глобальные города. Основные теоретики глобализации. Критика теорий глобальных городов. Глобальные города и государственная политика. Макро/микро, локальное/глобальное, Джентрификация в России и Москве. Джентрификация: как «новая аристократия» преобразила кварталы бедноты. Джентрификация как глобальная стратегия, Брендинг городов

ГЛАВА 7. Городская политика и управление городом.. ™ 314

Элитарные и плюралистские модели. Теория машины городского роста. Теории городских режимов. Институциональные теории. Городское правительство и городское управление. Городская политика и глобализация. Городские социальные движения

ГЛАВА 8, Социальные и культурные различия в городе 356

Чарльз Бут - один из первых исследователей городских различий. Многочисленное разнообразие: Луис Уирт и Аристотель. Послевоенная городская этнография о городских различиях и отношении к ним. Генераторы разнообразия: Джейн Джекобс. Улицы Джейн Джекобс. Город иммигрантов. Социальная сегрегация и поляризация. «Геттоизация» и бедность

ГЛАВА 9. Город и повседневность 403

Город как место и время повседневности. Улицы как места обитания коллектива: Вальтер Беньямин. Эстетическое и повседневное. Повседневность как пространство спонтанности и сопротивления: Анри Лефевр и Мишель де Серто. Музей наизнанку: «призраки» исчезнувшей повседневности посреди повседневности настоящей. Репрезентируемое и нерепрезентируемое в повседневности

ГЛАВА 10. Город и метафоры „441

Пространство как означаемое и означающее. «О, узнаю этот лабиринт!» и чувство пространства как вместилища. Что люди делают с метафорами. Метафоры и риторические основания науки. Базар, джунгли, организм и машина; классические метафоры города в русскоязычной Сети. Базар при метро. Организм города: хрупкость стабильности. Радиоактивные джунгли и инспекторы-лемуры. Город как машина и город машин. Некоторые итоги

В книге рассматриваются классические и современные теории городов - от классической чикагской школы до сложившейся в последнее десятилетие акторно-сетевой теории. Значимые идеи урбанистической теории воспроизводятся с учетом специфики постсоветских городов и тех сложностей, с которыми сталкиваются исследователи при их изучении.Книга будет интересна студентам и преподавателям, исследователям и прак

КОРОТКО: исключительное интеллектуальное наслаждение. Если продраться сквозь наукообразность и канцелярщину. Гору цитат понавыписывала. Не раз останавливалась поразмышлять. Но , тем не менее, круче;)

Человечество перешагнуло важный рубеж: сегодня большее количество людей живёт в городах, чем сельских поселениях. Урбанистика, осмысление городского пространства, - интересное направление современной науки. Книгу хочется порекомендовать каждому, кто хотя бы изредка произносит «я – гуманитарий», здесь достаточно высоколобых размышлений и простых открытий, рассказанных местами живо, а временами – канцеляритом высшей пробы. Этот гранит науки разгрызать интересно, даже когда автор упрощает до «...иначе говоря стратегию деконструкции доминирующих дискурсов», - чувствуется, что научный работник очень старался быть доходчивым. Впрочем, лучше унять сарказм, книга-то дельная. Что ж мы, неучи что ли какие, не продерёмся через «бустеризм», «джентрификацию», «эпистемологический»; тем более, что основные понятия вынесены в отдельный глоссарий, можно пополнить свой словарный запас.

Прочитав эту книгу, можно будет с умным видом порассуждать о переносе иркутского китайского рынка «Шанхайка» из центра города на окраину, об автомобильных пробках и проблеме роста свалок, о дауншифтинге и городах, лояльных к велосипедистам. Чувствуется, что исследования об урбанистике публиковали большей частью американские и европейские авторы, а в России – ну, разве что Вячеслав Глазычев. Хотя у него ведь как-то получалось писать о российских городах, а у Трубиной всё один только зарубежный опыт. Да, есть пара абзацев, где упоминается Иркутск, Омск, Москва, но всё же «на местном материале» очень уж мало, чувствуется не исследовательский талант, а компилятивный.

Но это всё не мешает задуматься о затронутых темах, одна из самых поразительных глав – «город и феминизм», есть интересное размышление о том, почему здания облицовывают зеркальными стёклами. Ну а уж за рассказ о том, что существуют люди, которые не любят путешествовать, а предпочитают оседлый образ жизни, седентаризм, - отдельное спасибо. Есть и о психологии горожан, эмоционально экономных и даже бесчувственных (вы тоже не знаете по именам всех соседей в своём подъезде? А в деревне такое немыслимо). Да и в целом прочитать об учёных, которые исследуют городское пространство, крайне интересно. Город в теории и город как географическая точка – настолько же разные понятия, как географическая и политическая карты мира.

«Чикаго – заповедник классической американской культуры: от домов в стиле «прерия» Фрэнка Ллойда Райта до небоскрёбов Мис ван дер Роэ, от блюза и музыки в стиле house до первого в мире колеса обозрения. «Вертикальное» впечатление от города усиливается тем, что он воплощает рождённый в период модерности стиль планирования города по принципу строгой геометрии (решётки): улицы соединены друг с другом под прямым углом, а не петляют, как, например, в Бостоне».

В книге рассматриваются классические и современные теории городов - от классической чикагской школы до сложившейся в последнее десятилетие акторно-сетевой теории. Значимые идеи урбанистической теории воспроизводятся с учетом специфики постсоветских городов и тех сложностей, с которыми сталкиваются исследователи при их изучении.

Книга будет интересна студентам и преподавателям, исследователям и практикам, всем, кого интересует реальность современного города и пути ее постижения.

ВВЕДЕНИЕ. "Их" и "наши" города: сложности изучения
Урбанистическая и социальная теория. Объект исследования по месту жительства и в путешествии: немного о российской урбанистике. Задачи и план книги

ГЛАВА 1. Классические теории города
Уравнение Георга Зиммеля. Эволюционный витализм Зиммеля. Техники жизни в городе. Бремя культуры. Продуктивность антипатии. Значимость исследовательской оптики. Чикаго как место производства урбанистического знания. Городская экология. Критика чикагской школы. Уроки чикагской школы

ГЛАВА 2. Неклассические теории города
Увидеть аквариум: постколониализм и урбанистика. Постколониальные исследования и имперские города. "Неприятная история легко может произойти с ней": феминизм и город. "Город, который американцы любят ненавидеть" и лос-анджелесская школа. Две самые известные школы урбанистов: попытка сопоставления. Урбанистический милленаризм Майка Дэвиса. Марксистский постмодернизм Эда Соджи и Фредерика Джеймисона

ГЛАВА 3. Город и природа
Природа как "другое" города. Город как экосистема. Экологический архитектурный проект The High Line. Диалектика природы и города. Город-сад Эбенезера Ховарда. Социальные исследования науки и технологии (SSS, SST). Глобальные взаимозависимости. Трубы и микробы. Акторно-сетевая теория. Материальность города и социальная теория. Пастор и оспа. Официальные лица и легионелла. Природа и политика. "Умный рост". Экологическая устойчивость городов

ГЛАВА 4. Город и мобильность
Исследования городского транспорта. Мобильность и политическая мобилизация. "Комплекс мобильностей как сплетения путей, ведущих внутрь и вовне": взгляды Анри Лефевра. Поль Вирильо: скорость и политика. Критика седентаризма. Движение как основа перформативного понимания пространства и познания. "Поворот к мобильностям". Мобильность и глобальный финансовый кризис. Мобильные методы: следить за местами и прогуливаться с информантами?

ГЛАВА 5. Город как место экономической деятельности
Становление капитализма в европейских городах: идеи К. Маркса и Ф. Энгельса. Идеи современных марксистов-урбанистов. Изменение экономической роли городов при "позднем" капитализме. Шарон Зукин о символической экономике. Культурная экономика городов. Креативные индустрии и креативный город. Занятость в креативных индустриях Нью-Йорка. Европейский город культуры как бренд. Потребление в городах

ГЛАВА 6. Город и глобализация
Кейнсианство. Теории глобализации. История идеи глобализации. Мировые города и глобальные города. Основные теоретики глобализации. Критика теорий глобальных городов. Глобальные города и государственная политика. Макро/микро, локальное/глобальное. Джентрификация в России и Москве. Джентрификация: как "новая аристократия" преобразила кварталы бедноты. Джентрификация как глобальная стратегия. Брендинг городов

ГЛАВА 7. Городская политика и управление городом
Элитарные и плюралистские модели. Теория машины городского роста. Теории городских режимов. Институциональные теории. Городское правительство и городское управление. Городская политика и глобализация. Городские социальные движения

ГЛАВА 8. Социальные и культурные различия в городе
Чарльз Бут - один из первых исследователей городских различий. Многочисленное разнообразие: Луис Уирт и Аристотель. Послевоенная городская этнография о городских различиях и отношении к ним. Генераторы разнообразия: Джейн Джекобе. Улицы Джейн Джекобе. Город иммигрантов. Социальная сегрегация и поляризация. "Геттоизация" и бедность

ГЛАВА 9. Город и повседневность
Город как место и время повседневности. Улицы как места обитания коллектива: Вальтер Беньямин. Эстетическое и повседневное. Повседневность как пространство спонтанности и сопротивления: Анри Лефевр и Мишель де Серто. Музей наизнанку: "призраки" исчезнувшей повседневности посреди повседневности настоящей. Репрезентируемое и нерепрезентируемое в повседневности

ГЛАВА 10. Город и метафоры
Пространство как означаемое и означающее. "О, узнаю этот лабиринт!" и чувство пространства как вместилища. Что люди делают с метафорами. Метафоры и риторические основания науки. Базар, джунгли, организм и машина: классические метафоры города в русскоязычной Сети. Базар при метро. Организм города.- хрупкость стабильности. Радиоактивные джунгли и инспекторы- лемуры. Город как машина и город машин. Некоторые итоги

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Будущее городов

Список основных понятий и терминов