Прочитав этот столь интересный исторический труд кн. Гр. Н. Трубецкого можно невольно вынести очень неблагоприятное впечатление о нашем русском казачестве, в особенности казачестве Войска Донского...
Согласно традициям мемуары или воспоминания публикуются либо при жизни автора, либо 100 лет спустя. Но за это время, столько произошло бурных перемен в жизни рядового человека в любой стране мира, что наш век может быть свободно удвоен...
Вступая одним из последних на эту каф едру, я прошу простить меня, что после стольких сведущих и авторитетных людей отнимаю ваше внимание. Если я решаюсь все же это сделать, то, во-первых, потому, что полагаю, что и мнение рядового члена Собора, старающегося по мере сил разобраться в поставленных пред нами вопросах, должно быть принято во внимание, а во-вторых, потому, что я убежден, что вопрос о восстановлении патриаршества может быть решен не одними учеными канонистами...
"ВЕЧЕРНЕЕ ВРЕМЯ"
под редакцией Б. А. Суворина
Ноябрь и декабрь месяцы 1917 года прошли в бесплодных попытках московского Правого Центра изыскать крупные материальные силы для поддержки дела создания Добровольческой Армии, предпринятой в Новочеркасске генералом Алексеевым. Мне пришлось по этому делу дважды ездить из Москвы в Петроград...
Вступив на путь соглашательства с левыми, Каледин руководился мыслью, которая не изжита и в ту минуту, как я пишу эти строки (май 1919 года). Он находил необходимым создать сильную власть, но думал, что при данных условиях это возможно только, если будет под нее подведен широкий демократический фундамент. Сам он шел честно навстречу демократии, и, как человек прямой и благородный, он надеялся найти такое же отношение и у тех, с кем хотел работать, чтобы на основах взаимного доверия и уступок провести принцип сильной власти. Недаром его называли «невольником чести»...
После отъезда Штаба и генерала Алексеева в Ростов, я остался в Новочеркасске и продолжал заведывать отделением Политического отдела, которое здесь занималось главным образом вопросами пропаганды...
Приходилось и нам принимать спешное решение. Выехать со всей семьей из Новочеркасска было немыслимо. Куда и как было ехать? Новочеркасск предполагалось отдать без боя. На него надвигались казаки-большевики, поэтому можно было надеяться, что он не будет подвергнут потоку и разграблению. Но нам, мужчинам, близко стоявшим к организации Добровольческой Армии, нельзя было оставаться. Как ни жутко было расставаться с семьей и покидать ее на полную неизвестность, но выбирать не приходилось...
«Старик Мишан», как я его звал, был необыкновенно доверчив, и не раз я пользовался его слабостью, когда был моложе, врал ему про себя всякие небылицы, а он все принимал к сердцу, журил меня и изводился...
В Москву я приехал по настойчивому приглашению моих друзей Правого Центра. Политическая обстановка за время моего бегства с Дона сложилась следующим образом. Отступление Добровольческой Армии из Ростова совпало с прекращением мирных переговоров между немцами и большевиками и наступлением немцев. Победоносное шествие последних было остановлено капитуляцией большевицкого правительства и миром в Бресте...
Орша была в руках немцев. Со вздохом облегчения мы покинули почву Совдепии, но смешанное чувство избавления и, в то же время, унижения мы испытали, увидев первую германскую каску. Как только подошел поезд, у вагонов стали сновать германские солдаты, продававшие под полою вино, папиросы, шоколад. Скоро мы наслышались рассказов о том, как быстро германские солдаты и офицеры применились к российским нравам взяточничества и спекуляции./.
Пробыв около недели в Киеве, я выехал на пароходе в деревню, где временно поселился П. Н. Милюков, чтобы повидаться и переговорить с ним о наших делах. В Киеве все время проходило в непрерывных свиданиях и разговорах. Сидя на пароходе, постараюсь разобраться в своих наблюдениях...
Из сообщения кн. Григория Николаевича я вижу, что не только в общих чертах, но и почти во всех подробностях наши взгляды на способы вывести Россию из настоящего положения совпадают. Подобно ему, я считаю восстановление государственности и объединение России первой и главной задачей...
Моя оценка положения в Украине разделяется Павлом Николаевичем. По моей просьбе, он формулировал основные свои положения, которые пересылаются Вам за № II...
Нижеизложенное представляет посильную попытку добросовестно разобраться в преобладающих течениях умеренных кругов московского общества и подвести итоги их взглядам на современное положение вещей. Следует оговориться, что события так быстро чередуются и изменяют общую обстановку, что пишущий эти строки не может быть уверен в том, насколько полно его взгляды отражают в данную минуту настроение Москвы, которую он покинул две недели тому назад...
В этот приезд свой в Киев я остановился у Даруси Горчаковой. Моя жена и Костя уже уехали, первая — в Новочеркасск, второй — в Крым к Бутеневым. Восьмого августа я выехал в Новочеркасск через Екатеринослав. Туда ходили курьерские поезда и так скоро, как раньше никогда не ходили. Расписание было составлено немцами. Поезд качало из стороны в сторону от быстрого хода...
Теперь о Добровольческой Армии и Кубани. — Численность армии приблизительно за 40 тысяч. Но эту цифру прошу считать крайне секретной. К тому же, она все время имеет тенденцию к возрастанию. С одной стороны, из Украины, где гораздо больше знают Добровольческую Армию, чем в Великороссии, все время идут добровольцы. Немцы за последнее время чинят препятствия, но их много легче обойти, чем большевиков...
Я вернулся из Екатеринодара в Персиановку за детьми, Николаем и Михаилом и выехал с ними на пароходе из Ростова в Ялту, куда прибыл 16/29 сентября. Моя жена с младшими сыновьями Сережей и Петрушей выехала туда же двумя неделями раньше. В Крыму жили Бутеневы, старики и молодые, и мы решили поселиться вместе с ними. Местность, где мы жили, считалась в городской черте, но на самом деле отстояла от города на две версты, на Симферопольском шоссе, на горе над Ялтой. Мы поселились целой колонией, в близком соседстве одни от других...
Во время моего пребывания в Екатеринодаре я набрался впечатлений, которые навели меня на некоторые неутешительные мысли.
Неприятно было, прежде всего, зрительное впечатление. Екатеринодар был полон офицеров. По главной улице, Красной, они слонялись праздные, целыми толпами, наполняли все кофейни и рестораны, сорили бешенные деньги, в то время как получали ничтожное жалованье, легко проигрывали тысячи рублей в карты...
2.3.3.1. Князь Сергей Петрович Трубецкой (29 августа (9 сентября) 1790, Нижний Новгород — 22 ноября (4 декабря) 1860, Москва) — участник Отечественной войны 1812 года, полковник, дежурный штаб-офицер 4 пехотного корпуса (1825), несостоявшийся «диктатор» декабристов.
Из рода князей Трубецких, правнук генерал-фельдмаршала Никиты Юрьевича Трубецкого . Сын князя Петра Сергеевича Трубецкого (1760—1817) и светлейшей княжны Дарьи Александровны Грузинской (ум. 1796).
Н. А. Бестужев Портрет Трубецкого Сергея Петровича (1790—1860) Бумага, акварель. Начало 30-х годов XIX века
Первоначальное образование получил домашнее — его учителями были приглашённые преподаватели нижегородской гимназии, а также немецкий, английский и французский учителя. В шестнадцать лет переехал в Москву, слушал лекции в университете, одновременно с этим проходил на дому курсы математики и фортификации. Образование продолжил в Париже.
Начал службу в чине подпрапорщика Семёновского полка, через два года произведён в прапорщики, в 1812 году в поручики. Участвовал в сражениях при Бородине, Малоярославце, Люцене, Бауцене, Кульме. В сражении под Лейпцигом ранен в ногу. Во время войн с Наполеоном обратил на себя внимание своей храбростью.
По возвращении из-за границы Трубецкой вступил в масонскую ложу «трёх добродетелей», в 1818—1819 годах был в ней наместным мастером, затем почётным членом. Трубецкой вместе с Александром и Никитой Муравьёвыми, И. Д. Якушкиным, С. И. и М. И. Муравьёвыми-Апостолами пришли в 1816 году, к мысли о необходимости образования тайного общества, которое и составилось в феврале 1816 года под названием «союза спасения» или «истинных и верных сынов отечества»; устав его написал Павел Пестель. Во внешних приемах этого общества чувствовалось ещё влияние масонства.
Сергей Петрович Трубецкой. С миниатюры работы Ж.-Б. Изабэ. Начало 1820-х гг. ВМП, СПб
По показанию Трубецкого, члены «союза спасения» преимущественно говорили «об обязанности подвизаться для пользы отечества, способствовать всему полезному если не содействием, то хотя изъявлением одобрения, стараться пресекать злоупотребления, оглашая предосудительные поступки недостойных общей доверенности чиновников, особенно же стараться усиливать общество приобретением новых надежных членов, разведав прежде о их способностях и нравственных свойствах или даже подвергнув их некоторому испытанию».
Вскоре (в конце 1817 года) «союз спасения» был преобразован и получил название «союза благоденствия», первая часть устава которого была составлена Александром и Михаилом Муравьёвыми, П. Колошиным и князем Трубецким, причем они пользовались уставом немецкого тайного общества «Тугендбунд». Немецкий устав настаивал на освободительных мерах относительно крестьян и требовал, чтобы каждый вступающей в союз обязался в течение того же хозяйственного года освободить своих крестьян и превратить находящуюся в пользования крестьян землю, обремененную барщиной, в свободную собственность, которая могла бы дать им достаточное пропитание. В русском уставе помещикам рекомендовалось только человечное отношение к крестьянам, забота об их просвещении и, в случае возможности, борьба со злоупотреблениями крепостным правом.
С.П. Трубецкой. С рисунка неизвестного художника. 1819-1822 гг. Государственный Эрмитаж
.
Проект второй части устава «союза благоденствия», написанный Трубецким, не был одобрен коренною управою общества и впоследствии уничтожен. Трубецкой вербовал в члены общества даже людей, мало ему знакомых. Так, в 1819 году он обратился к Жуковскому, но тот, возвращая ему устав, сказал, что он «заключает в себе мысль такую благодетельную и такую высокую, что он счастливым бы себя почел, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но что, к несчастию, он не чувствует в себе достаточной к тому силы». Напротив, Н. И. Тургенев принял предложение Трубецкого.
4 марта 1819 года Трубецкой был произведён в капитаны, а спустя два месяца он был назначен старшим адъютантом Генерального штаба. 21 января 1821 года «с оставлением в прежней должности» Сергея Петровича перевели в Преображенский полк, где 1 января 1822 года, он получил звание полковника.
26 июня 1819 года, воспользовавшись болезнью двоюродной сестры Елизаветы Борисовны Куракиной
, урождённой Голицыной (1790-1871 гг.) С. П. Трубецкой вызвался сопровождать её в Париж. Однако, имеется свидетельство М. П. Бестужева-Рюмина о том, что целью поездки была встреча с известными «публицистами», с которыми Трубецкой советовался «об основаниях представительного порядка», разработанных тайным обществом.
В Париже он поселился в доме ещё одной своей двоюродной сестры Татьяны Борисовны Потёмкиной
, урождённой Голицыной (1797-1869 гг.), где прожил до сентября 1821 года.
Татьяна Борисовна Потёмкина, ур. Голицына, двоюродная сестра С.П. Трубецкого. Неизвестный художник. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 3, л. 16.
Время пребывания Трубецкого во Франции совпало с революционными событиями в Европе. Живя в Париже и бывая в Лондоне, Трубецкой был как бы непосредственным очевидцем их. Нет сомнений, что за границей Трубецкой с большим вниманием и заинтересованностью следил за ходом развивающихся событий, и, конечно, они будили надежды на зарождение подобной ситуации в России. Не случайно по возвращении в Россию в сентябре 1821 года, узнав, «что общество оставленное мною, разрушилось и что частично перешло на юг», он, оставаясь убеждённым «в доброте конституционной монархии», включился по восстановлению и активизации деятельности нового тайного общества.
Происхождение, личные качества, успехи на службе, многочисленное влиятельное родство открывали перед Трубецким блестящую карьеру. Его положение ещё более укрепилось после венчания 5 мая 1821 года, в русской церкви во имя Апостолов Петра и Павла при российском посольстве на rue de Malte в Париже, на Екатерине Ивановне Лаваль, старшей дочери управляющего 3-й экспедиции Коллегии иностранных дел, действительного тайного советника, камергера и церемониймейстера двора, графа Жана-Франсуа (Ивана Степановича) Лаваля.
Екатерина Ивановна Трубецкая (родилась 27 ноября 1800 года) (Фототипия с утраченной акварели работы неизвестного художника 1820 года, Ялуторовский музей памяти декабристов)
Дочь французского эмигранта, члена Главного правления училищ, позднее — управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел Ивана Степановича Лаваля
и Александры Григорьевны Лаваль
(урождённой Козицкой) — наследницы капиталов И. С. Мясникова
, хозяйки известного петербургского салона.
Граф Иван Степанович Лаваль (1810-е)
Граф Иван Степанович Лаваль (Jean Charles François de Laval de la Loubreriede или la Valle; 1761—19 апреля 1846) — французский эмигрант, приехавший в Россию в начале Французской революции.
Женившись в 1799 году на одной из наследниц мясниковских миллионов, Александре Григорьевне Козицкой, дочери Г. В. Козицкого, бывшего статс-секретаря Екатерины II, и Е. И. Мясниковой, он сделался богатым человеком. От её родителей унаследовали имения и крепостных в Пензенской и Владимирской губернии, горнодобывающий Воскресенский завод на Южном Урале.
Pierre-Narcisse Guérin (1774-1833) Александра Григорьевна Лаваль (1772-1850) (1821)
Старшая дочь статс-секретаря Екатерины II Григория Степановича Козицкого в браке с Екатериной Ивановной, дочерью известного богача Ивана Семёновича Мясникова. Выросла в роскоши, в семье, кичившейся своим богатством.
В возрасте 26 лет, уже после свадьбы младшей сестры Анны с князем А. М. Белосельским-Белозёрским
, влюбилась в французского эмигранта Ивана Степановича Лаваля, служащего министерства иностранных дел. Мать, Екатерина Ивановна, хотя и была сама малообразованная дочь волжского паромщика-старообрядца, согласно семейному преданию, воспротивилась столь неравному браку. Однако влюблённая Александра написала всеподданейшую просьбу и опустила её в специальный ящик, поставленный у дворца императора Павла I.
Павел пожелал разобраться в прошении и потребовал разъяснений от Екатерины Ивановны. Та причиной отказа на брак дочери назвала, что Лаваль: «не нашей веры, неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин». Резолюция императора была краткой:
Он христианин, я его знаю, для Козицкой чин весьма достаточный. Обвенчать через полчаса.
Иван Лаваль и Александра Козицкая немедленно были обвенчаны в приходской церкви без всяких приготовлений.
Графиня Лаваль была известной благотворительницей, в 1838 году она устроила третий приют в Санкт-Петербурге на Петербургской стороне. Он, по повелению императрицы Александры Федоровны (супруги Николая Первого), был назван Лавальским и назначен в заведование почетного члена графини С. И. Борх, ур. Лаваль.
26 февраля 1800 года Лаваль был пожалован в камергеры двора великой княжны Елены Павловны, a 10 октября того же года переведен к Высочайшему двору. Во время пребывания Людовика XVIII в Митаве, Лаваль ссудил его деньгами и за это 21 декабря 1814 года был возведен с нисходящим его потомством, в графское достоинство Французского королевства, признанное за ним в России в 1817 г. В апреле 1819 года Лаваль получил чин тайного советника.
Высокий, необыкновенно худой, «хилого здоровья», граф Лаваль был остроумным собеседником и начитанным человеком.
Екатерина Трубецкая родилась в Киеве. Она получила прекрасное образование, хорошо пела, отменно играла на фортепиано. Ее руки добивались известные в России бароны, графы, князья. Екатерина и её сестры ни в чём не нуждались и не ведали отказа. Они подолгу жили с родителями в Европе.
Портрет сестры Е.И.Трубецкой - графини Зинаиды Ивановны Лебцельтерн
, ур. Лаваль (1801-1873), жены австрийского посланника в России Людвига Лебцельтерна (1776—1854), с дочерью Александриной (1827-1899), в замужестве бвронессы де Карс.(1828)
Графиня Софья Ивановна Борх
(1809-1871), дочь графа И.С.Лаваля от брака с А.Г.Козицкой, сестра княгини Е.И.Трубецкой (1860-е), фрейлина, с 1833 года была замужем за графом Александром Михайловичем Борхом (1804—1867), дипломатом и камергером. София Ивановна занималась благотворительностью, с 1834 года была членом совета Патриотического дамского общества. Ей посвящено стихотворение Ивана Козлова «Разбитый корабль» (1832 г). После смерти матери ей достался особняк на Английской набережной.
Третья сестра Екатерины Ивановны - Александра Ивановна (1811—1886), с 1829 года была замужем за графом Станиславом Осиповичем Корвин-Коссаковским (1795—1872), писателем, художником, церемониймейстером, посланником при мадридском дворе.
По отзывам современников, Екатерина Лаваль не была красавицей — невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом.
Екатерина Ивановна Трубецкая. Фототипия с утраченного портрета работы Леонии Модюи. 1820 г. Иркутский музей декабристов.
Граф Лаваль имел великолепный дом на Английской набережной, около Сената, выдающийся памятник русского классицизма конца XVIII — начала XIX века. В начале 1800-х годов по заказу новой владелицы, графини А. Г. Лаваль, архитектор Тома де Томон переделал дом внутри и снаружи. Главный фасад, обращённый на набережную, он декорировал десятью ионическими трёхчетвертными колоннами на уровне второго и третьего этажа. В настоящее время особняк вошёл в комплекс зданий Конституционного Суда.
Конституционный суд. Дом Лаваль. Английская наб., 4
Стараниями графини А. Г. Лаваль в их доме появились уникальные коллекции живописи, античной скульптуры, собранные ею в поездках по Европе, особенно — в Италии. Многие шедевры мировой культуры нашли свое место в Эрмитаже.
Выставочный зал дома графини Лаваль. Акварель М. Н. Воробьёва (1819)
В этом доме Лаваль устроил великолепный салон. Гости собирались обычно по средам и субботам; иногда их число доходило до 300—400. Рауты, роскошные обеды, вечера с живыми картинами, детские праздники, концерты известных артистов, костюмированные балы, домашние спектакли сменяли друг друга.
Здесь не раз бывали царь Александр I и члены царской фамилии, историк Николай Карамзин, художник Брюллов, писатель и философ Петр Чаадаев, баснописец Иван Крылов, поэты Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, Константин Батюшков, Петр Вяземский, Александр Пушкин и Василий Жуковский, известный политик Михаил Сперанский.
На рождественском балу в 1818 году молодая графиня Екатерина Ивановна долго танцевала с великим князем Николаем Павловичем. И каждый раз, приглашая ее на мазурку или кадриль, он галантно кланялся ей и говорил комплименты… А потом был еще случай — спустя шесть месяцев, на балу у графа Потемкина, они беседовали о древнеримской литературе, о стихах эллинских поэтов Архилоха и Алкея Мессенского, об английских обычаях и русских былинах. Великий князь даже назвал ее тогда "самой просвещенной девицей высшего света".
В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким. От своей кузины княгини Татьяны Борисовны Потемкиной, жившей в столице Франции, Екатерина Ивановна знала, что Трубецкой за участие в Отечественной войне 1812 года награжден многими орденами, имеет два ранения. Трубецкой был на десять лет её старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умён, образован. Карьера его ещё не была закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей.
5 мая 1821 года они обвенчались в Париже и осенью того же года вернулись в Петербург. Теперь уже она была княгиней Трубецкой.
После съезда членов Союза благоденствия в Москве в начале 1821 года общество было объявлено уничтоженным, но на юге Пестель и другие не согласились с этим и немедленно образовали южное общество, в Петербург же северное общество составилось лишь в конце 1822 года. Во главе его стоял Никита Муравьёв, но в конце 1823 года нашли более удобным, для успеха дела, иметь трёх председателей, и к нему присоединили князей Евгения Оболенского и Трубецкого, только что возвратившегося из-за границы. В бумагах Трубецкого был найден впоследствии список (с неважными переменами) проекта конституции Никиты Муравьева, предполагавшего учредить в России монархию ограниченную, причем государю предоставлялась власть подобная той, которою пользуется президент Соединённых Штатов.
Когда в 1823 году в Петербург приезжал Павел Пестель и убедил князя Оболенского признать необходимость республиканского правления в России, то Трубецкой разубедил его в этом, доказав, что республику можно учредить не иначе, как истребив императорскую фамилию, что привело бы в ужас общество и народ.
В январе 1825 года Сергей Петрович получил воинское звание полковника и по высочайшему приказу был назначен дежурным штаб-офицером в 4-й пехотный корпус, который дислоцировался в Киеве. Это открывало ему возможность непосредственного контакта с Южным обществом, позволяло вербовать из числа его членов союзников при разногласиях с Пестелем. Вместе с Трубецким в Киев приехала и Екатерина Ивановна. Здесь они жили до 7 ноября 1825 года в доме одного из руководителей Южного общества Василия Львовича Давыдова .
В октябре 1825 года Трубецкой взял отпуск и 7 ноября 1825 года чета Трубецких покинула Киев и выехала в Петербург. Трубецкой приехал в Петербург около 10 ноября, познакомил Северное общество с привезённым от южан планом, который и был Думой принят. Согласно плану, инициаторами вступления, назначенного на 1826 год, во время майского смотра войск 2-й армии должны были стать южане, а северяне обязывались их поддержать. Однако, в силу изменившейся ситуации, вызванной неожиданной смертью в Таганроге императора Александра I и началом междуцарствия, сразу же возникла необходимость разработки и принятия нового плана, так как в создавшейся обстановке центр восстания перемещался в Петербург. Рылеев показывал: «О болезни покойного государя узнал я накануне присяги государю цесаревичу (то есть 25 ноября) в доме графини Лаваль от Трубецкого. Он прибавил при сем: говорят, опасен; нам надобно съехаться где-нибудь. Я предложил у Оболенского, и мы уговорились на другой день быть там». Но Рылеев заболел, а к полудню 27 ноября стало известно о смерти Александра I и о присяге Константину.
Sergei Petrovich Trubetskoy. Источник Головачев, П. М. Декабристы...М.,
Некоторые находили, что упущен удобный случай к восстанию, но Трубецкой утверждал, что это не беда, что нужно только приготовиться содействовать членам южного общества, если они начнут дело; тем не менее он присоединился к постановлению главных членов северного общества о прекращении его до более благоприятных обстоятельств. Известие, что Константин Павлович не принимает короны, возбудило новые надежды. Трубецкой был выбран диктатором. В своих показаниях он утверждал, что истинным распорядителем был Рылеев, последний же заявил, что Трубецкой «многое предлагал первый и, превосходя его в осторожности, равнялся с ним в деятельности по делам заговора». 8 декабря Трубецкой советовался с Батеньковым относительно предполагаемой революции и будущего государственного устройства.
Они одобрили следующий план, составленный Батеньковым:
1.Приостановить действие самодержавия и назначить временное правительство, которое должно будет учредить в губерниях камеры для избрания депутатов.
2.Стараться установить две палаты, причем члены верхней должны быть назначаемы на всю жизнь. Батеньков (находившийся, вероятно, под влиянием Сперанского, у которого он жил, и который после своей ссылки возлагал надежду на создание наследственной аристократии) желал, чтобы члены верхней палаты были наследственные, но, очевидно, Трубецкой на это не согласился.
3.Употребить для достижения цели войска, которые захотят остаться верными присяге императору Константину. Впоследствии, для утверждения конституционной монархии, предполагалось: учредить провинциальные палаты для местного законодательства и обратить военные поселения в народную стражу.
Трубецкой высказывал предположение, что первоначально войск за них будет мало, но он рассчитывал, что первый полк, который откажется от присяги императору Николаю, будет выведен из казарм, пойдет с барабанным боем к казармам ближайшего полка и, подняв его, будет продолжать шествие к другим соседним полкам; таким образом составится значительная масса, к которой примкнуть и батальоны, находящиеся вне города. 12 декабря кн. Оболенский передал собравшимся у него членам общества, гвардейским офицерам, приказание диктатора — стараться в день, назначенный для присяги, возмутить солдат своих полков и вести их на Сенатскую площадь. На собрании заговорщиков 13 декабря вечером, когда кн. Оболенский и Александр Бестужев высказались за необходимость покушения на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, по показанию Штейнгейля, соглашался на это и выражал желание провозгласить императором малолетнего вел. кн. Александра Николаевича (последнее предлагал и Батеньков в разговоре с Трубецким 8 декабря), но, по свидетельству других, Трубецкой держался в стороне и вполголоса разговаривал с князем Оболенским.
Сам Трубецкой показал, что не может отдать себе ясного отчета в своих поступках и словах в этот вечер. По свидетельству Рылеева, Трубецкой думал о занятии дворца. Трубецкой на следствии заявил о своей надежде, что Николай Павлович не употребит силы для усмирения восставших и вступит с ними в переговоры. Трубецкой в своих «Записках» так излагает планы заговорщиков. Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей.
Общество намеревалось предложить в временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова. Предполагалось срок военной службы для рядовых уменьшить до 15 лет. Временное правление должно было составить проект государственного уложения, в котором главные пункты должны быть учреждение представительного правления по образцу просвещенных европейский государств и освобождение крестьян от крепостной зависимости. По показаниям Трубецкого и Рылеева, в случае неудачи, предполагалось выступить из города и распространить восстание. У Трубецкого был найден набросок манифеста от имени сената об уничтожении прежнего правления и учреждена временного, для созвания депутатов. От времени до времени Трубецким овладевали сомнения в успехе дела, которые он и высказывал Рылееву. Однажды Трубецкой даже просил, чтобы его отпустили в Киев, в 4-й корпус, в штабе которого он служил, чтобы «там что-нибудь сделать». Тем не менее Трубецкой не решился сложить с себя звание диктатора и должен был присутствовать в день 14 декабря на Сенатской площади; но начальство над войсками, участвующими в заговоре, поручено было полковнику Булатову.
Однако в решительный день Трубецкой окончательно растерялся и не явился на Сенатскую площадь. Храбрость свою Трубецкой доказал несомненно во время наполеоновских войн, но, по словам Пущина, он отличался крайней нерешительностью, и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице.
«Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания», — пишет академик М. В. Нечкина. Сами декабристы справедливо расценивали такое поведение Трубецкого как «измену»
Князь Сергей Петрович Трубецкой (1828—1830) Акварель Николая Александровича Бестужева
Тем не менее, деятельность С. П. Трубецкого составляет значительный вклад в развитие освободительного движения и общественной мысли в России. Путь его и всех его товарищей не был безошибочным и лёгким. Они были первыми, и этим всё сказано. Изучение, анализ источников позволивших проследить духовную судьбу и жизненную участь Сергея Петровича, подсказывают вывод о незаслуженно резкой и подчас предвзятой оценке его личности и его роли в восстании 14 декабря 1825 года. Этот вывод вытекает и из материалов о деятельности тайных обществ, и в значительной степени из отношения к Трубецкому его товарищей по борьбе и последующей ссылке, современников, сочувствовавших идеям декабристов. А. Е. Розен, непосредственный участник восстания, знавший многих членов общества и говорящий как бы от имени тех, кто был близко знаком с Трубецким за много лет до начала событий на Сенатской площади, писал что, несмотря на допущенную слабость в день 14 декабря, «все согласятся, что он был всегда муж правдивый, честный, весьма образованный, способный, на которого можно было положиться».
Е. И. Якушкин, сын декабриста, выражая точку зрения, которую мог позаимствовать только от отца или его товарищей, писал в 1855 году, что «поведение его (Трубецкого) 14 декабря, для нас не совсем ясное, не вызывало никаких обвинений против Трубецкого среди его товарищей.
Уже ночью, 14 декабря, Рылеев назвал Трубецкого в числе руководителей, указав, что он «может пояснить и назвать главных из Южного общества». Николай I отдаёт приказ на арест Трубецкого и обыск в его квартире: «По первому показанию насчёт Трубецкого, - писал впоследствии император, - я послал флигель-адъютанта князя Голицына взять его. Князь Голицын не нашёл его…
Князь Голицын скоро возвратился от княгини Белосельской (тётки жены Трубецкого, проживавшей на Невском проспекте, ныне № 41) с донесением, что там Трубецкого не застал и что он переехал в дом Австрийского посла, графа Лебцельтерна, женатого на другой же сестре графини Лаваль. Я немедленно отправил князя Голицына к управляющему Министерством иностранных дел графу Нессельроду с приказанием ехать сию же минуту к графу Лебцельтерну с требованием выдачи Трубецкого, что граф Нессельроде сейчас исполнил....»
Людвиг - Адам Лебцельтерн, свояк декабриста. Художник Маттес. 1822 г. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 5, л. 68.
Об этом же повествует в своих воспоминаниях сестра Екатерины Ивановны Трубецкой Зинаида Ивановна Лебцельтерн: «Мы разошлись между двенадцатью и часом ночи. Между 3-мя и 4-мя часами утра мой муж, граф Лебцельтерн услышал стук в свою дверь и услышал голос Нессельроде, просящего отворить ему…Граф известил Лебцельтерна, что зять мой стал во главе заговорщиков, и что государь хочет его видеть…
Лебцельтерн утверждал, что это вещь не возможная, что у него нет на то никакого доказательства и прибавил, что сейчас он разбудит князя Трубецкого, высказывая при этом надежду, что этим все дело окончательно разъяснится. Он поднялся к князю, который встал совершенно спокойно, оделся и сошёл вниз к ожидавшим его лицам… Сестра моя, страшно взволнованная, старалась не отпускать от себя графа Лебцельтерна… Сестра пришла завтракать с нами, она была грустна и взволнована, но довольно в общем спокойна. Мы утешали её как могли, не допуская ни минуты, что обвинения против её мужа, могли быть истинными».
Арестован С. П. Трубецкой был в ночь с 14 на 15 декабря и сразу отвезён в Зимний дворец. Император вышел к нему и сказал, указывая на лоб Трубецкого: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой! Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью! Ваша участь будет ужасная!».
Императору было очень неприятно участие в заговоре члена такой знатной фамилии, находившегося к тому же в свойстве с австрийским посланником. Когда несколько позднее государю отнесли показание, написанное Трубецким, и позвали его самого, император Николай воскликнул: «Вы знаете, что я могу вас сейчас расстрелять!», но затем приказал Трубецкому написать жене: «Я буду жив и здоров». 28-го марта 1826 года в каземат к Трубецкому вошёл генерал-адъютант Бенкендорф и требовал от имени государя, чтобы он открыл, какие у него были сношения со Сперанским; при этом Бенкендорф обещал, что всё сказанное останется в секрете, что Сперанский ни в каком случае не пострадает, и что государь хочет только знать, в какой степени он может ему доверять. Трубецкой отвечал, что встречал Сперанского в светском обществе, но никаких особенных отношений к нему не имеет. Тогда Бенкендорф сказал Трубецкому, будто бы он рассказывал о своем разговоре со Сперанским и будто бы даже советовался с ним о будущей конституции в России. Трубецкой решительно отрицал это.
По требованию Бенкендорфа Трубецкой записал какой-то разговор о Сперанском и Магницком, который у него был с Г. Батеньковым и К. Рылеевым, и отправил пакет в собственные руки Бенкендорфа. Очевидно, к этому случаю имеет отношение одно место в необнародованном в своё время приложении к донесению следственной комиссия, где говорится, что руководители Северного общества предполагали сделать членами временного правительства адмирала Мордвинова и тайного советника Сперанского: «первый … изъявлял мнения, противные предположениям министерств, а второго они (по словам кн. Трубецкого) считали не врагом новостей». Верховный суд приговорил Трубецкого к смертной казни отсечением головы.
По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Срок пожизненной каторги по манифесту от 22 августа 1826 года в честь коронации сокращался до 20 лет с последующим пожизненным поселением в Сибири. В 1832 году срок каторги был сокращён до 15 лет, а в 1835 году — до 13.
Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не колебалась бы сделать то же!»
Н.Бестужев. Екатерина Ивановна Трубецкая (27 ноября 1800, Киев — 14 октября 1854, Иркутск) (1828), урождённая графиня Лаваль — жена декабриста С. П. Трубецкого, которая последовала за ним в Сибирь. Героиня поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины».
Событие 14-го декабря и отправление в Сибирь князя Сергея Петровича служили только поводом к развитию тех сил души, коими одарена была Екатерина Ивановна и которые она так прекрасно умела употребить для достижения высокой цели исполнения супружеского долга в отношении к тому, с коим соединена была узами любви вечной, ничем не разрушимой; она просила как высшей милости следовать за мужем и разделять его участь и получила высочайшее дозволение и, вопреки настоянию матери, которая не хотела её отпускать, отправилась в дальний путь <…> Соединившись временно с мужем в Николаевском заводе, она с того времени не покидала нас и была во всё время нашей общей жизни нашим ангелом-хранителем.
Трубецкая первая из жён декабристов добилась решения выехать в Сибирь. 27 июля 1826 года в сопровождении секретаря графа Лаваля швейцарца Карла Воше Екатерина Ивановна отправилась в Сибирь вслед за мужем, отправленным на каторгу 24 июля 1826 г.
Екатерина Ивановна прибыла в Иркутск 16 сентября 1826 года, преодолев 5725 верст тяжелейшего пути. Здесь она остановилась в доме Е.А. Кузнецова, немало сделавшего уже для ее мужа и его товарищей. Он познакомил Екатерину Ивановну с чиновником Жульяни, который известил Сергея Петровича и его товарищей о приезде княгини и сообщил ей последние новости о ссыльных, отправленных к тому времени на ближайшие к Иркутску заводы. Супруги уже строили планы устройства в Николаевском заводе, но возвращение в город гражданского губернатора И.Б. Цейдлера и получение им инструкций генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского изменили судьбу декабристов.
8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и С. П. Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Некоторое время Трубецкая не знала, куда отправили мужа. По воспоминаниям Оболенского, Екатерина Ивановна обращалась к начальству с тем, чтобы было разрешено ей следовать за Сергеем Петровичем и «долго томили её разными уклончивыми ответами». В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев — губернатор Цейдлер получил из Петербурга предписание уговорить её вернуться назад. Однако Екатерина Ивановна была тверда в своём решении. Тогда же в Иркутск приехала Мария Николаевна Волконская.
Пресс-бювар, принадлежавший Е.И.Трубецкой. 1-я пол. XIX в.
Наконец, им предоставили положение о жёнах ссыльно-каторжных и о правилах, на которых они допускаются на заводы. Во-первых, они должны отказаться от пользования теми правами, которые принадлежали им по званию и состоянию. Во-вторых, они не могут ни получать, ни отправлять писем и денег иначе, как через заводское начальство. Далее, свидание с мужьями дозволяется им только по воле того же начальства и в том месте, которое им же будет определено.
— Е. П. Оболенский. Мемуары декабристов. Северное общество. Составление проф. В. А. Фёдорова
Трубецкая и Волконская подписали эти условия и им разрешили следовать за мужьями. 19 января 1827 г. Екатерина Ивановна отправилась в Благодатский рудник.
Н.П. Репин. Декабристы на мельнице в Чите. 1827 - 1830. Изображены: у ручной мельницы С.П. Трубецкой (со спины), П.А. Муханов и В.А. Бечаснов, в глубине - И.Д. Якушкин. В середине комнаты беседуют Н.И. Лорер (со спины), П.В. Аврамов и Н.П. Репин (с трубкой). Слева читает Е.П. Оболенский, в дверях - М.А. Фонвизин
10 февраля 1827 года в Благодатском руднике Трубецкой наконец позволили увидеть мужа. Трубецкая сняла домик на Благодатском руднике. В декабрьскую стужу, когда заключенных гнали на работу, она передала им однажды все теплые вещи, даже тесемки от своих меховых сапожек — пришила их к шапке-ушанке одного из каторжников. Потом отморозила ноги, долго болела. Много ей пришлось тогда пережить: издевательства и грубость конвоиров, насмешки начальника нерчинских заводов Бурнашева и горного офицера Рика, оскорбления генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского. Но духом она никогда не падала; на душе было светло, радостно: она снова с мужем! Два раза в неделю!
Дамская улица.Главная улица в Чите. Слева дом Е.И. Трубецкой, направо дом А.Г. Муравьевой. Акварель Н.А. Бестужева. 1829 - 1830 гг.
Дом Екатерины Ивановны Трубецкой в Петровском Заводе
В 1828 году с Трубецкого, как и с других декабристов, сняли кандалы, а еще через год — разрешили видеться с женой у нее на квартире, куда Сергея Петровича сопровождал конвойный.
В 1830 году у Трубецких родилась дочь Александра. До этого детей у них не было. Екатерина Ивановна много раз ездила лечиться на воды в Баден-Баден, но это не дало результатов. А вот здесь, в далекой и холодной Сибири, среди невзгод и тяжких испытаний, она вдруг стала рожать одного ребенка за другим. Удивительная штука жизнь! Семерых детей подарила Екатерина Ивановна Трубецкому; условия, правда, были жестокие, трое умерли, а вот дочери Александра, Елизавета, Зинаида и сын Иван — выжили. Они стали высокообразованными, уважаемыми людьми.
В конце 1839 г. истек срок каторги для Сергея Петровича. Трубецкие получили приказ выехать на поселение в с. Оек в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира, прожившего всего год. Эта первая для четы Трубецких утрата была особенно тяжелой.
Получив от матери деньги на строительство дома, Екатерина Ивановна решила обустроиться в Оеке весьма основательно. Помощь графини Лаваль была иногда довольно щедрой, но нерегулярной, и в целом бюджет семьи Трубецких был очень скромен. Чтобы свести концы с концами, пришлось обзавестись большим огородом и домашним скотом. Занятия хозяйством, помощь местным крестьянам помогали отвлечься от горестных дум, а их было немало. В сентябре 1840 г. умер второй сын Никита. Все меньше оставалось у княгини надежд, сил и здоровья. Все чаще она страдала приступами ревматизма. 28 января 1842 г., опасаясь скорой смерти, Екатерина Ивановна написала завещание, в котором просила своих сестер позаботиться о детях и муже.
В 1842 году Трубецкой получил извещение от генерал-губернатора Восточной Сибири Руперта, что Николай I, по случаю бракосочетания наследника цесаревича, соизволил обратить внимание на поступки жён осуждённых в 1826 году, последовавших за ними в заточение, и пожелал оказать своё милосердие детям их, родившимся в Сибири. Комитет, которому повелено было изыскать средства исполнить волю императора, положил: по достижении детьми узаконенного возраста принять их для воспитания в одно из казённых заведений, учрежденных для дворянского сословия, если отцы будут на то согласны; при выпуске же возвратить им утраченные их отцами права, если они поведением своим и успехами в науках окажутся того достойными, но вместе с тем лишить их фамильного имени их отцов, приказав именовать по отечеству. На это извещение Трубецкой отвечал Руперту: «Смею уповать, что государь император по милосердию своему не допустит наложить на чела матерей не заслуженное ими пятно и лишением детей фамильного имени отцов причислить их к незаконнорожденным. Касательно же согласия моего на помещение детей моих в казенное заведение, я в положении моем не дерзаю взять на себя решение судьбы их; но не должен скрыть, что разлука навек дочерей с их матерью будет для неё смертельным ударом». Дочери Трубецкого остались при родителях.
Позже правительство пошло на уступки, и в 1845 г. их дочери Елизавета и Зинаида поступили в Девичий институт, "записанные" как внучки графини Лаваль, но под своей фамилией. Сын Иван, родившийся в июне 1843 г., позже стал учеником иркутской гимназии. Получившие от родителей начальное образование дети Трубецких и в казенных заведениях учились легко и успешно. Старшая дочь Саша сдала экзамен за курс Девичьего института экстерном, а Лиза и Зина по окончании его получили золотые медали. Из семерых детей Трубецких только четверо выросли и покинули Сибирь. Последняя дочь Софья, родившаяся через год после Ивана, прожила только 13 месяцев.
Неизвестный художник. Групповой портрет дочерей Трубецких. (1850-е)
Рождение детей, их утрата подрывали силы Екатерины Ивановны. Осенью 1845 года Екатерина Ивановна Трубецкая через своих родственников получила разрешение поселиться в Иркутске; её здоровье и здоровье детей требовало постоянного наблюдения врача. Сергею Петровичу было «высочайше» разрешено по временам навещать семью с позволения генерал-губернатора Восточной Сибири, которое давалось ему «с должной осмотрительностью».
Ещё до того, в марте 1845 года, Трубецкие обратились с просьбой разрешить им переехать из Оёка в Урик и купить там дом, принадлежавший ранее уехавшему в Тобольск А.М. Муравьёву. Однако перевод не состоялся, поскольку было получено разрешение на переезд Трубецкой в Иркутск. Два года декабрист мог только навещать семью, а к 1847 году фактически поселился в Иркутске. Оёкский дом он подарил пастуху Верхозину по прозвищу Зрила. Потомки его вспоминали, что их дед никогда не называл Трубецкого хозяином, а всегда говорил: «у нас с Трубецким» или «мы с Трубецким». А.Г. Лаваль купила для Трубецких дом в Иркутске - бывшую дачу губернатора Цейдлера близ Знаменского монастыря, за рекой Ушаковкой, с обширным садом при доме. М.Н. Волконская писала своей сестре Е.Н. Орловой 10 мая 1848 г. о том, что Трубецкие купили дачу Цейдлера, «которую мне так хотелось приобрести из-за прекрасного сада».
Дом этот вскоре стал известен в Иркутске и окрестностях благодаря безграничной доброте его хозяйки. Странники, бездомные, нищие всегда находили здесь приют и внимание. О том, что дом Трубецких всегда "набит слепыми, хромыми и всякими калеками", писал декабрист А.Н. Сутгоф в письме к И.И. Пущину.
Дом Трубецких, как и дом Волконских, был настоящим центром встреч и общения декабристов, живших на поселении вблизи Иркутска. "Обе хозяйки - Трубецкая и Волконская - своим умом и образованием, а Трубецкая - и своею необыкновенной сердечностью были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию", - писал позднее в своих воспоминаниях воспитанник декабристов и частый гость в их домах Н.А. Белоголовый. Даже сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев с супругой бывал в гостеприимном доме княгини, тем более, что его жена была француженкой по происхождению, что, безусловно, сближало ее с наполовину француженкой Екатериной Ивановной.
Дом Трубецких в Знаменском предместье Иркутска (сгорел в 1908 г.)
Кроме заботы о детях, на плечах Е.И. Трубецкой лежала забота о воспитанниках, которые как бы сами собой появлялись в ее доме. В их семье воспитывалась дочь М.К. Кюхельбекера Анна (1834 - ? гг.), в 1852 году вышедшая замуж за Викентия Карловича Мишовта, чиновника Главного управления Восточной Сибири. Сохранилось письмо Анны Мишовт к Сергею Петровичу за 1857 год, полное признательности и любви к нему и ко всем членам семьи. Вторая дочь М.К. Кюхельбекера, Юстина (1836 - ? гг.), хотя и была определена в сиротский дом, большую часть времени проводила у Трубецких. У них же воспитывался сын ссыльнопоселенца А.Л. Кучевского (1787-1871 гг.) Фёдор, жила старшая дочь бедного чиновника Неустроева Мария, ровесница Саши Трубецкой, и ещё одна подружка старших девочек Трубецких Анна (по неподтверждённым источникам - сестра декабриста Бечасного).
Дом-музей С.П.Трубецкого на ул. Дзержинского (Арсенальской) в начале 70-х гг. XX в.
Печаль и радость в жизни княгини всегда были рядом. В январе 1846 г. до Иркутска дошло известие о кончине И.С. Лаваля. Последние полгода старый граф был очень болен, и его жена пыталась добиться разрешения царя на свидание дочери с умирающим отцом, но все старания Александры Григорьевны оказались напрасными. Николай I был верен своей клятве и, пока был жив, не позволил ступить на землю европейской России никому из "своих друзей 14 декабря" и их близких. Четыре года спустя, в 1850 г., скончалась и мать декабристки, так и не увидев ни своей старшей дочери, ни внуков, рожденных в Сибири.
В 1851 году в Иркутск приехал сын декабриста В.Л. Давыдова Пётр Васильевич (1825г. - 1912 г., Симферополь), отставной поручик лейб-гвардии Конного полка, чтобы познакомиться с друзьями своих родителей, а 19 января 1852 года состоялась его свадьба с Елизаветой Сергеевной Трубецкой.
Вслед за Елизаветой, 12 апреля 1852 года, вышла замуж и Александра Трубецкая - за кяхтинского градоначальника Н.Р. Ребиндера (1810 - 1865 гг., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с С.П. Трубецким). При первом сватовстве Ребиндеру было отказано. Он был вдвое старше своей избранницы, имел двенадцатилетнюю дочь от первого брака Надежду (1840 - ? гг.). Однако Трубецкие видели в нём достойного, честного и благородного человека, сочувствовавшего идеям декабристов, что само по себе являлось в их глазах достаточной рекомендацией для того, чтобы принять его в свою семью. Я.Д. Казимирский писал И.П. Корнилову: «Градоначальник кяхтинский Ребиндер приезжал на днях сюда. Ещё молод, ваших лет. Вдовец и недурён собою, ловок, образован; очень деловой и благонамеренный человек, характера весьма сурьёзного, но в обращении весьма любезного». После свадьбы супруги Ребиндер уехали в Кяхту.
из книги "Жены декабристов". сборник историко-бытовых статей. Составил В.И.Покровский. 1906
“Екатерина Ивановна Трубецкая, - вспоминал декабрист Андрей Евгеньевич Розен, - была некрасива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит, - так что твоя краса и глаза - просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все бы слушал ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии”.
“Екатерина Ивановна воистину очаровательна, - писал Якушкину Матвей Муравьев-Апостол, - и соединяет со значительным умом и развитием неистощимый запас доброты…”
Екатерина Ивановна радовалась счастью своих детей, но ее собственных сил и здоровья становилось все меньше. Все реже княгиня выходила из дома, ревматические боли заставили ее передвигаться в деревянном кресле на колесах. Только забота мужа и детей продлили земные дни Екатерины Ивановны. Незадолго до кончины в жизни декабристки произошла встреча, которая не могла не взволновать ее душу, не пробудить воспоминаний о прежней, досибирской жизни. Летом 1854 г. в Иркутск навестить опального брата приехала княгиня Софья Григорьевна Волконская. Трудно представить, какие чувства испытала княгиня, какие воспоминания ожили в ее сердце, когда здесь, в "крае изгнания", она увидела эту женщину, бывшую когда-то посаженой матерью на ее свадьбе. Именно Софья Григорьевна вела ее под венец в Париже в 1821 г. Эта встреча стала последним эхом, отголоском тех счастливых давних лет, когда ничто не предвещало ни испытаний, ни страданий, ни сожалений.
Всю весну и лето 1854 г. Екатерина Ивановна проболела, к болям в желудке, недвижимости в ногах прибавился ещё сухой тяжелый кашель, появилась язва, болезненная, незаживающая, по всей видимости, раковая метастаза. В 7 часов утра 14 октября 1854 г. она скончалась на руках мужа и детей.
В последний путь жену "государственного преступника" провожал весь Иркутск. Влиятельные чиновники во главе с генерал-губернатором и отверженные бедняки, все пришли проститься с княгиней. Современники писали, что такие многолюдные похороны Иркутск видел впервые. Гроб с телом покойной несли монахини женского Знаменского монастыря, в стенах которого и нашла свой последний приют Екатерина Ивановна Трубецкая. Ее похоронили рядом с умершими ранее детьми Никитой и Софьей.
Могила жены Трубецкого С.П. Софии и их малолетних детей в Иркутске. Надпись: "Здесь похоронена жена декабриста С.П.Трубецкого Екатерина Ивановна. Ум.11 октября 1854 и ее дети Никита, Владимир и Софья.
Поступками Трубецкой восхищались современники. Поэт Некрасов воспел ее в своей знаменитой поэме "Русские женщины", а польский писатель Словацкий посвятил ей роман "Ангелли", который в 1833 году был переведен на французский язык и опубликован в Париже. Письма Трубецкой из Сибири в Петербург — матери и сестре Зинаиде — читал со слезами весь высший свет столицы империи; письма эти переписывались, передавались из рук в руки.
Французский путешественник и литератор маркиз Кюстин опубликовал в 1839 году в своей наделавшей много шуму в Европе книге "Николаевская Россия" письмо Трубецкой из Сибири в Петербург, Николаю I, которое заканчивалось словами: "Я очень несчастна, но если бы мне было суждено пережить все снова, я поступила бы точно так же…". В этих словах вся Трубецкая! Ни лишения, ни жгучие сибирские морозы, болезни и неудобства, отмороженные ноги и оскорбления со стороны чиновников разных рангов, ничто не могло поколебать ее веры в правильность выбранного пути.
Трубецкой пережил жену. По амнистии императора Александра II от 22 августа 1856 года, Трубецкой был восстановлен в правах дворянства.
Багаж Трубецкого при отъезде из Иркутска состоял из 15 ящиков общим весом в 119 пудов. Из них в 11 ящиках (более 100 пудов) были книги, 1 ящик - с книгами И.Д. Якушкина, 1 ящик на 7 пудов был с бумагами, письмами, портретами.
Власти потребовали от С.П. Трубецкого точных сведений о пути его дальнейшего следования и месте предполагаемого поселения в России. Гнев старого декабриста против полицейского надзора нашёл отражение в официальном протесте и резких письмах иркутскому исправнику Д.Н. Гурьеву, а так же в письмах к дочери Александре и сестре Е.П. Потёмкиной.
О пути своего следования из Сибири С.П. Трубецкой сообщал свояченице З.И.Лебцельтерн 16/28 марта 1857 года: «Я покинул Иркутск имея с собой Сашенькиного ребёнка (Николая Ребиндера), я часто должен был останавливаться в пути и достиг Нижнего лишь 8-го января (1857 г.). Тут я нашёл мою сестру (Е.П. Потёмкину), приехавшую ко мне на встречу. Приехав в Москву, я нашёл уже там брата Никиту с женой (Александрой Александровой Нелидовой) и дочерью (Александрой) и сестру твою Софью (Софья Ивановна Борх, урождённая Лаваль) с двумя детьми (Марией и Юрием)…»
Княгиня Мария Александровна Голицына, урождённая Борх, так описывает эту сцену в своих «Записках»: « С утра, несмотря на сильный холод, все их родственники, в ожидании, собрались на заставе… Когда они подъехали, все молча бросились в обьятия друг друга...
...Они возвращались примирённые, без всякого злопамятства за прошедшее, но также и без всяких иллюзий, не ожидая для себя от жизни ничего, пользуясь прощением лишь для детей (Указом от 30 августа 1856 года детям Трубецкого было «даровано» дворянство и княжеский титул), желая, чтобы они снова получили в обществе права, утраченные некогда гражданской смертью их родителей. ».
Местом жительства С.П. Трубецкой избрал Киев, где обосновались Ребиндеры.
Из писем и других источников видно, что Трубецкой в Киеве в свои 67 лет вёл очень деятельный образ жизни. Он активно переписывался с друзьями, родными, возобновил работу над записками по истории тайных обществ, по настоянию Е.И. Якушкина составил замечания на записки Штейнгейля и Оболенского, вёл дневник, готовил сына Ивана и воспитанника Фёдора Кучевского в гимназию.
С.П.Трубецкой. Фото С.Левицкого. 1860 г.
В феврале 1859 года Н.Р. Ребиндер выехал в Петербург в связи с назначением на должность директора департамента народного посвящения. 29 июля А.С. Ребиндер в сопровождении отца, которому было разрешено поселиться в Москве, отправилась к мужу. Ваня и Федя выехали вслед за ними. В Москву прибыли 19 августа, Сергей Петрович поселился с детьми вначале у своей сестры Е.П. Потёмкиной на Пречистенке(ныне, №21), затем в доме Стромиловой на углу Трубниковского и Дурновского переулков, где прожил до 1 сентября 1860 года
Трубецкой умер в Москве 22 ноября 1860 года на руках сына Ивана и декабриста Батенькова. Похоронен Сергей Петрович на кладбище Новодевичьего монастыря, неподалеку от Смоленского собора Москвы.
Могилы С. П. Трубецкого и его сына Ивана
Всего у Трубецких было четыре дочери и три сына:
2.3.3.1.1. Александра Сергеевна (2.2.1830, Чита — 30.7.1860, Дрезден; похоронена в С.-Петербурге), умерла от чахотки, с 1852 года жена Н. Р. Ребиндера (1810—1865).
сын Сергей (31.03.1851г. - 9.08.1882 г., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с И.С. Трубецким),
сын Николай (1854 - 1872 гг., умер от кори в Риме, где и похоронен на кладбище Тестаччо)
и дочь Екатерина (1857 - 1920 гг.).
У Ребиндеров был ещё ребенок, родившийся и умерший в январе 1857 года.
2.3.3.1.2. Елизавета Сергеевна (16.1.1834, Петровский завод — 11.2.1918, Симферополь), замужем за П. В. Давыдовым (1825—1912), сыном декабриста В. Л. Давыдова .
Елизавета Сергеевна Давыдова (ур. Трубецкая), дочь декабристки. С фотографии 1860-х гг. ГИМ. Елизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМЕлизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМ
Пётр Васильевич Давыдов, сын декабриста В.Л. Давыдова и зять декабриста С.П. Трубецкого. Акварель работы В.И. Гау. 1852 год.
29 сентября 1852 года у Давыдовых родился сын, названный Василием (ск. в 1900 г.), а в 1854 году - дочь Екатерина (ск. в 1922 г.), в начале сентября 1857 г. - сын Сергей, умерший 31 декабря того же года и 3 декабря 1858 г. - дочь Зинаида
2.3.3.1.3. Никита Сергеевич (10.12.1835, Петровский завод — 15.9.1840, с. Оёк; похоронен в Иркутске)
2.3.3.1.4. Зинаида Сергеевна (6.5.1837, Петровский завод — 11.7.1924, Орёл), жена Н. Д. Свербеева (1829—1859), его брат А. Д. Свербеев.
Свербеева З. С. (дочь декабриста С.П. Трубецкого)
30 апреля 1856 года в Преображенской церкви, состоялась венчание младшей дочери Трубецкого Зинаиды с Николаем Дмитриевичем Свербеевым (1829г.-1860г., Орёл), выпускником Московского университета, родственником Е.П. Оболенского. Из глухих намёков в письмах Трубецкого к З.И. Лебцельтерн и И.Д. Якушкина к В.И. Якушкину за октябрь 1854 - февраль 1855 годов, а так же из письма Свербеева к Трубецкому от 25 марта 1855 года следует, что поведение Свербеева, увлечение которого Зиной началось ещё в 1852 году, несколько изменилось после смерти Е.И. Трубецкой, когда Зинаиде угрожало превращение из богатой наследницы в бесприданницу (Екатерина Ивановна не оставила завещания). Это вызвало настороженность Трубецкого, и Свербееву было отказано. В.И. Якушкин писал И.И. Пущину 28 октября 1854 года: «Жар многих женихов начинает остывать. Свербеич (Свербеев Н.Д.) последнее время вёл себя так дико и непристойно, что из рук вон; отца это очень оскорбляло, и он шпиговал при всяком случае, но, кажется без пользы, по крайней мере видимой». Определённую роль в отказе Трубецкого сыграл и В.И. Якушкин, также претендовавший на руку Зины. Однако Н.Д. Свербеев сумел «оправдаться» перед Трубецким и его дочерью, и помолвка состоялась. И.Д. Якушкин, «известившись, что дело по моим отношениям к семейству Трубецких, не заладилось», обиделся и хотел съехать из дома Сергея Петровича, где он в это время жил. Трубецкой постарался загладить возникшую неловкость, посвятив старого друга во все подробности этого сватовства, в котором решающую роль, по - видимому, сыграло предпочтение, оказанное Зинаидой Сергеевной Свербееву.
Сергей Васильевич Трубецкой (1814-1859) принадлежал к числу друзей Лермонтова, был секундантом на дуэли поэта с Мартыновым . О теплом дружеском отношении к нему поэта свидетельствует датируемая серединой апреля 1841 года запись в дневнике Ю. Ф. Самарина.
«Помню его [Лермонтова] поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой... Его голос дрожал, он был готов прослезиться...» Биографические сведения о Сергее Васильевиче Трубецком есть в книге С. А. Панчулидзева «История кавалергардов».
«Кн. Сергей Васильевич Трубецкой... в службу вступил 5 сентября 1833 г. из камер-пажей корнетом в кавалергардский полк; 12 сентября 1834 г. «за известную его импер. высочеству шалость» отправлен в л-гв. Гродненский гусарский полк, откуда возвращен в кавалергарды 12 декабря того же года. 27 октября 1835 года «за причинение ночью в Новой деревне с двумя другими офицерами беспорядка и по жалобе жителей» переведен тем же чином в Орденский кирасирский полк, в 1836 г. произведен поручиком, в 1837 г. переведен корнетом в л-гв. кирасирский ее величества полк; 13 января 1840 г. назначен состоять по кавалерии, с прикомандированием к Гребенскому казачьему полку; участвовал в экспедиции ген. Галафеева и в деле при р. Валерике (11 июля 1840 г.) ранен пулею в грудь; в 1842 г. переведен в Апшеронский пехотный полк; 18 марта 1843 года уволен от службы за болезнью, с определением к статским делам. Был женат на Екатерине Петровне Пушкиной, у них дочь София».
Приведенная выписка отражает невзгоды, настигавшие Трубецкого во время пребывания его в разных гвардейских и армейских полках. В том же источнике мы находим объяснение причин этих невзгод. Граф П. X. Граббе, командовавший войсками на Кавказской Линии и в Черномории, так отзывается о С. В. Трубецком: «С умом, образованием, наружностью, связями по родству, он прокутил почти всю жизнь, как наиболее случается у нас с людьми, счастливее других одаренными».
«Он был из тех остроумных, веселых и добрых малых, которые весь свой век остаются Мишей, или Сашей, или Колей. Он и остался Сережей до конца и был особенно несчастлив или неудачлив... Конечно, он был кругом виноват во всех своих неудачах, но его шалости, как ни были они непростительны, сходят с рук многим, которые не стоят бедного Сергея Трубецкого. В первой молодости он был необычайно красив, ловок, весел и блистателен во всех отношениях, как по наружности, так и по уму, и у него было теплое, доброе сердце и та юношеская беспечность с каким-то ухарством, которая граничит с отвагой и потому, может быть, пленяет. Он был сорвиголова, ему было море по колено, увы, по той причине, к которой относится эта поговорка, и кончил жизнь беспорядочно, как провел ее, но он никогда не был злым, ни корыстолюбивым... Жаль такой даровитой натуры, погибшей из-за ничего...»
Чтобы иметь представление о «шалостях» Трубецкого, о которых рассказывает Блудова, воспользуемся штрафным журналом кавалергардского полка:
Не говоря о проступках обычного характера: курение не вовремя трубки перед фронтом полка, прогулки рядом с подпрапорщиком, отлучки с места дежурства и т. п., остановимся только на двух случаях, наиболее характерных для Трубецкого.
Первый проступок, совершенный им совместно с штаб-ротмистром Кротковым, так описан в штрафном журнале под датою 14 августа 1834 года:
«11 числа сего месяца, узнав, что графиня Бобринская с гостями должны были гулять на лодках по Большой Неве и Черной речке, вознамерились в шутку ехать им навстречу с зажженными факелами и пустым гробом...»
Последствием этой шутки для обоих ее участников был арест с содержанием на гауптвахте. Второй случай «шалости» с участием еще двух офицеров, упоминаемый Паичулидзевым и послуживший причиной перевода Трубецкого в армейский полк, изложен в записи от 1 сентября 1835 года: «За то, что после вечерней зори во втором часу на улице в Новой деревне производили разные игры не с должной тишиной, арестованы с содержанием на гауптвахте впредь до приказания». О рискованной выходке С. В. Трубецкого в кисловодской ресторации 22 августа 1840 года на балу, проходившем по случаю дня коронации Николая I, вспоминает Э. А. Шан-Гирей:
«В то время, в торжественные дни все военные должны были быть в мундирах, а так как молодежь, отпускаемая из экспедиций на самое короткое время отдохнуть на Воды, мундиров не имела, то и участвовать в парадном балу не могла, что и случилось именно 22 августа (день коронации) 1840 г. Молодые люди, в числе которых был и Лермонтов, стояли на балконе у окна... В конце вечера, во время мазурки, один из не имевших права входа на бал, именно князь Трубецкой, храбро вошел и торжественно пройдя всю залу, пригласил девицу сделать с ним один тур мазурки, на что она охотно согласилась. Затем, доведя ее до места, он также промаршировал обратно и был встречен аплодисментами товарищей за свой героический подвиг, и дверь снова затворилась. Много смеялись этой смелой выходке и только; а кн. Трубецкой (тот самый, который был в 1841 г. во время дуэли Лермонтова) мог бы поплатиться и гауптвахтой».
Такую же склонность к риску Трубецкой проявил и в 1841 году. Мы знаем об этом из позднейших пояснений по поводу обстоятельств дуэли, сообщенных А. И. Васильчиковым Висковатому
«Собственно секундантами, - вспоминал Васильчиков,- были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я - Лермонтова. Других мы скрыли. Трубецкой приехал без отпуска и мог поплатиться серьезнее». Принимая на себя обязанности секунданта, С. В. Трубецкой заведомо рисковал, так как это могло закончиться для него крайне неблагоприятно. Интересные сведения о С. В. Трубецком мы находим в статье Э. Г. Герштейн «Лермонтов и кружок шестнадцати».
«С. В. Трубецкой,- пишет она,- интересен для нас тем, что Лермонтов выбрал его своим секундантом на дуэли с Мартыновым. Кроме того, Трубецкой был тесно связан дружбой с Н. А. Жерве. Упоминая историю высылки Жерве в 1835 г., я уже говорила, что высланный одновременно с ним Трубецкой был взят под секретный надзор. Со времени этой высылки вплоть до смерти Трубецкого его судьба проходила под знаком особого нерасположения к нему Николая I и всех «верхов». Это выясняется из переписки секретной части инспекторского департамента. В январе 1840 г. Трубецкой вторично высылается, на этот раз на Кавказ. Вместе с Лермонтовым и членами «кружка шестнадцати» он участвовал в сражении при р. Валерик и был здесь тяжело ранен. Несмотря на это, в награде ему было так же, как и Лермонтову, отказано. В феврале 1841 г. он приезжает в отпуск в Петербург для прощания с умирающим отцом и лечения раны. Николай I лично налагает на него домашний арест. Во все время пребывания Лермонтова и его друзей по «кружку шестнадцати» в Петербурге Трубецкой безвыходно находился дома, «не смея ни под каким предлогом никуда отлучаться», а в апреле, следуя «высочайшему повелению» царя, еще больной, был отправлен назад на Кавказ. Здесь он поселился вместе с Лермонтовым и через месяц был его секундантом на дуэли с Мартыновым».
Здесь теперь приведено примерно все, что до,сего времени было известно о С. В. Трубецком.94 В дополнение к этим сведениям можно еще упомянуть о двух относящихся к нему неопубликованных архивных документах.
«В приятной уверенности,- пишет старик Трубецкой,- что Ваше превосходительство не забыли еще меня, вашего прежнего товарища, и в лестной по сему надежде на дружеское ко мне благорасположение, я обращаюсь теперь к вам и поручаю сына моего поручика князя Сергея Трубецкого в милостивое покровительство ваше; покорнейше и убедительнейше прошу принять его с милостивым участием. Желание служить под "Начальством вашим и воспользоваться случаями к отличию на военном поприще побудило молодого человека перейти в Кавказский корпус, и в сем положении моему отеческому сердцу остается только утешать себя приятною мыслью, что он найдет в вас покровителя, отца-командира и заслужит ваше внимание»...
Второй документ - приказ по войскам Кавказской Линии от 8 февраля 1840 года о зачислении кн. С. В. Трубецкого на службу.
Вот его текст: «Назначаются: лейб-гвардии кирасирского его величества полка корнет князь Трубецкой состоять по кавалерии поручиком с прикомандированием к Кавказскому Линейному казачьему войску».
Оба документа ставят под сомнение утверждение Э. Г. Герштейн, что в январе 1840 года Трубецкой был вторично выслан на Кавказ
Невозможно предположить, чтобы отец С. В. Трубецкого, говоря о своем высланном на Кавказ сыне, мог писать, что «желание служить под начальством вашим и воспользоваться случаями к отличию на военном поприще понудило молодого человека перейти в Кавказский корпус». Старику Трубецкому было, конечно, хорошо известно, что командующий войсками на Кавказской Линии генерал Граббе не мог не знать, на каких основаниях прибывает к нему тот или другой офицер и потому едва ли князь решился бы ввести генерала в заблуждение.
О том, что С. В. Трубецкой поехал в 1840 году на Кавказ добровольно, можно заключить и из приведенного выше приказа по Линии, в котором не только нет никакого намека на ссылку, но даже отмечено повышение в чине, чего при ссылке не могло быть. Приказ этот, последовавший вслед за письмом старого князя, может также свидетельствовать, как внимательно отнесся Граббе к своему прежнему сослуживцу.
Старинная княжеская фамилия Трубецких выдвинула в новейшей истории России признанных мыслителем, религиозных и общественных деятелей. В этом ряду славных имен несколько в затенении находится известность Григория Николаевича Трубецкого (14. IX. 1873 – 6. I. 1930) - дипломата, церковного и государственного политика, публициста. Лишь в последнее время творческое наследие князя стало привлекать внимание историков, исследователей культурных и религиозных процессов переломной эпохи, обнимающей собою предвоенные и первые послереволюционные годы. Тексты его писаний собраны и уже обнародованы в виде книг: "Годы смут и надежд 1917–1919". Монреаль. 1981; "Русская дипломатия 1914–1917 гг. и война на Балканах". Монреаль, 1983. Памяти Г.Н. Трубецкого когда-то был издан сборник воспоминаний (Париж, 1930). Так что биография этой яркой личности, характер дипломатической и церковной деятельности князя представлены в литературе достаточно полно. Вкратце имеющиеся сведения таковы.
После окончания историко-филологического факультета Московского университета князь Г.Н. Трубецкой поступил на службу в Министерство иностранных дел и был назначен атташе в Константинополь. С 1901 г. он служит в чине первого секретаря посольства, занимаясь к тому же разысканием древностей Ближнего Востока. Его статьи по "истории Константинопольской патриархии стали появляться на страницах "Вестника Европы", журнала либерального, но не чуждого и русских интересов.
Десять лет провел кн. Трубецкой в Константинополе. В 1906 г. он оставил дипломатическую службу и переехал в Москву, где вместе со своим братом Евгением Николаевичем приступил к изданию "Московского еженедельника", поставив своей целью объединить и синтезировать государственность с интеллигентскими исканиями.
Подвижник исторической культуры, убежденный монархист, приверженец религиозных и глубоко нравственных ценностей, он в то же время заявил о себе как конституционалист и проповедник программы либерального империализма. Эти его взгляда отображены в изданных им сборниках "Великая Россия". Шесть лет спустя, в 1912 г., Григорий Николаевич вернулся служить в Министерство иностранных дел советником по ближневосточным делам. Появилась надежда оживить замиравший интерес к судьбе зарубежных славян.
В начале Первой мировой войны кн. Г.Н. Трубецкой был определен посланником Императорского Двора в Сербию. Ему пришлось посетить эту страну в пору самых горестных испытаний. После австрийского наступления на Белград сербское правительство вместе с дипломатическими представительствами переместилось на остров Корфу. Кн. Трубецкой был отозван в Петербург, где ему предложили возглавить ближневосточный отдел министерства. Февральский переворот, вспышки насилия, а затем большевистский террор вынудили Григория Николаевича перейти к активному сопротивлению: в конце декабря 1917 г. он отправляется в Новочеркасск, входит в первый Совет Добровольческой армии, собирает русские силы для отпора большевизации России. В феврале 1918 г. кн. Трубецкой снова в Москве, здесь он вошел в самое тесное общение с иерархами, собранными со всей страны на Священный Собор Русской Православной Церкви. Сам Григорий Николаевич, выбранный на Собор от Действующей армии, участвовал в его работе со дня открытия, и даже выступал на одном из первых заседаний, 17 августа 1917 г. с приветственной речью, в которой заявил: "Мы верим, что дух христолюбивого воинства не вовсе отлетел из рядов Армии, и что с помощью доблестных сынов ее воскреснет свободная Русь. Позвольте же просить Поместный Собор своими молитвами поддержать Армию, возжечь тот пламень веры, который нужен нам". (Деяния Священного Собора Православной Русской Церкви. Кн. 1, вып. 2, М., 1918. С. 48). Затем последовал отъезд на Дон для организации вооруженного сопротивления большевикам, и участвовать в заседаниях далее не привелось. Возобновилось соборное общение лишь Великим постом 1918 г.
На развернувшемся фронте Гражданской войны кн. Г.Н. Трубецкой встал в ряды Белого движения и принял в походах самое кровное участие. Возглавив в правительстве генерала Деникина Управление по делам исповеданий, он оказался для многих православных на передовой и в тылу живой совестью - так умел создавать атмосферу доброжелательства и ласки к людям. От его духовного жара и тихого сияния действительно согревалась душа. Один из современников князя так после скажет о нем: "Он был совестью и в общественных делах; он был чрезвычайно терпелив, добр и снисходителен с людьми - не из слабости, а из любви; он с широкой любовью относился к людям - но всегда был определенен и ясен в своих суждениях, особенно во всем, что касается совести. Такие люди являются живым свидетельством о Боге, в них исполняются слова молитвы: "да святится имя Твое". (Газета "Россия и Славянство", Париж, 1930, 18 янв.). Только к гонителям Церкви, а впоследствии еще и к обновленцам относился он с непримиримой строгостью. В противобольшевицкой борьбе кн. Трубецкой потерял сына Константина (1903–1921), погиб на Перекопе, и многих близких ему людей.
В 1920 г. Григорий Николаевич вошел в состав правительства генерала Врангеля, возглавив Отдел внешних сношений. Началось героическое крымское стояние, отмеченное как удачами, так и предательством союзников, завершившееся крушением Армии. После эвакуации из Крыма кн. Г.Н. Трубецкой поначалу поселился с семьей около Вены, а в конце 1923 г. переехал во Францию, в Кламар. Здесь он на своей усадьбе переоборудовал капитальную садовую беседку в домовую церковь, в которой и началась служба к радости всех верующих русской колонии. В церкви в нем умер дипломат. А.В. Карташев потом на поминках по князю скажет: "Тихий, миролюбивый, благостный и добрый - он был как бы старцем между нами, а не мирским человеком. Не мирянин, а служитель Церкви. Чтец и певец в своей домовой церкви в Кламаре - это было символом его русской церковной души. Патетический нерв его души и в Зарубежье несомненно был церковный. Со времени вхождения Григория Николаевича во Всероссийский Церковный Собор 1917 г. в качестве его члена, он как бы принял посвящение в церковное служение". ("Россия и Славянство", 11 января 1930 г.).
Искренний последователь патриарха Тихона, он верно соблюдал и его святительские заветы, тяжело переживал внутрицерковный раскол, звал всех встать на путь объединенного церковного делания.
Прямо скажем: за годы эмиграции кн. Трубецкой особенно близко подошел к проблемам жизни и судеб Православия. Здесь им создано обстоятельное исследование "Пропаганда безбожия и защита веры в советской России". К опыту его государственного разумения часто обращался великий князь Николай Николаевич, олицетворявший собой остатки Императорской России. Ни в какие партии русского Зарубежья кн. Трубецкой не входил, но некоторым идеологическим исканиям сочувствовал: не чужд был евразийству и интерконфессиональному сближению. В исторической перспективе все эти искания оказались вредными для русского дела.
Но в воскресение России кн. Г.Н. Трубецкой верил и крепко, буквально накануне дня своей смерти он выразил эту веру так: "Победим самих себя, свое малодушие и неверие и сподобимся, чтобы в сердцах наших зажглась Вифлеемская звезда и раздалось славословие Ангелов". (Памяти кн. Г.Н. Трубецкого. Сборник статей. Париж, 1930. С. 33.). Скончался Григорий Николаевич в Рождественский сочельник на чужбине, в Кламаре.
Записка кн. Г.Н. Трубецкого "Поездка в Оптину Пустынь" занимает заключительные страницы его книги "Русская дипломатия 1914–1917 гг. и война на Балканах".
© Все права защищены
В истории нашей страны, на рубеже XIX и XX веков пророком был князь Сергей Николаевич Трубецкой [ 7_1 , 7_2 ].
6 июня 1905 г. князь Сергей Николаевич Трубецкой стоял в Александрийском дворце в Петергофе перед Николаем II и от имени делегации Земств говорил ему о положении в стране. Ситуация в стране была ужасна. В январе пал Порт-Артур . 9 января - расстреляна мирная демонстрация у Зимнего дворца. В мае - Цусима - погиб российский военный флот. Забастовки рабочих, волнения студентов, бунты крестьян.
Катастрофической была ситуация с университетами. Студенты волновались . Жандармы и казаки избивали их на демонстрациях. Зачинщиков отдавали в солдаты. Волнения нарастали. Речь С. Н. о ситуации в стране, о бесполезности репрессий, о необходимости участия народных представителей в управлении страной, потрясла царя.
Он обещал положительно откликнуться на прозвучавшие призывы. А потом он подошел к Трубецкому и благодарил его за сказанные слова. Но, кроме того, он спросил, можно ли рассчитывать на возобновление занятий в университете и удивился, что "кучка забастовщиков терроризирует большинство, желающих заниматься". С. Н. сказал, что причина беспорядков кроется в общем недовольстве. Николай попросил С. Н. составить докладную записку и представить ему ее через министра двора барона Фредерикса .
С.Н. Трубецкой написал свои соображения по "университетскому вопросу" (они были поданы 21 июня 1905 г.). Главным в них был призыв предоставить (вернуть!) университетам автономию. Дать профессорам право самим исправить ситуацию, убедить студентов в первостепенной важности академических занятий и несовместимости этих занятий с революционными волнениями. ...Основное свое обещание - созвать народных представителей, представителей всех слоев общества, а не только двух сословий - дворянства и крестьянства - царь не выполнил.
Прошло около двух месяцев. Казалось, что Николай II , как было уже не раз, не выполнит обещания и по "университетскому вопросу". Но, вопреки этим ожиданиям, царь принял решение согласиться с предложениями С. Н. Трубецкого. Университетам предоставлялась автономия и право избирать ректора . Трубецкого выбрали ректором Московского Университета . Он был на этом посту 28 дней и умер от инсульта в С.-Петербурге на заседании у министра просвещения. Гроб с его телом в Петербурге провожали до вокзала многие тысячи людей. Похороны в Москве стали, как сейчас говорят, общенациональным событием. Так выглядит "конспект" этих событий.
Сколько же трагических обстоятельств скрывается за этим конспектом! Почему так взволновала эта смерть жителей страны? Я думаю, дело в ощущении возможной, но не реализованной исторической роли этого человека, ощущения, что если бы Сергей Николаевич Трубецкой не умер в 1905 г. - история России могла быть другой.
Что это было в Александрийском дворце? Два человека, два представителя древних российских родов - Трубецких и Романовых - князь С. Н. Трубецкой и царь Н.А. Романов - стояли друг перед другом. Князь пытался убедить царя изменить курс - перейти от режима подавления к сотрудничеству со своим народом. Дать возможность представителям всех слоев народа участвовать в управлении государством. Дать свободу печати. Снять сословные ограничения. Князь был сторонником "идеального самодержавия", основанного на единении царя и народа. Если бы царь последовал этому потрясшему его впечатлению - у нас была бы другая история. Кем были эти два человека, от которых зависела судьба России? Сергей Николаевич Трубецкой родился 4 августа 1862 г. 5 октября следующего 1863 г. родился его брат Трубецкой Евгений . Братья были очень близки друг другу, семье было еще 3 брата и 8 сестер. Большая роль в семье принадлежала матери Софье Алексеевне (Лопухиной) , убежденной "в равенстве людей перед Богом". Это были годы после отмены крепостного права, и идеология гуманизма соответствовала общему настроению культурного общества. Большое место в жизни семьи принадлежало музыке.
Осенью 1874 г. Сергей поступил в 3-й класс московской частной гимназии Ф. И. Креймана, в 1877 г., в связи с назначением отца калужским вице-губернатором , перешел в калужскую казенную гимназию , которую окончил в 1881 г.
В гимназические годы зачитывался Дарвином и Спенсером, на совет матери жить больше сердцем, отвечал: "Что такое сердце, мама: это полый мускул, разгоняющий кровь вниз и вверх по телу" (Трубецкой Е. Н. Воспоминания.). В эти годы они с братом пережили острый психологический кризис - отвергли религию. Однако через некоторое время они вновь стали глубоко верующими людьми. Биографы отмечают влияние на братьев книг по философии (4 тома "Истории новой философии" К. Фишера) и особенно религиозных брошюр А.С. Хомякова .
Николай Александрович Романов родился в 1868 г. Ему было 13 лет, когда был убит его дед - царь Александр II . Его юность прошла в обстановке постоянного страха и опасений новых покушений на жизнь членов его семьи, и попыток борьбы с террором (сейчас мы говорим о борьбе с "терроризмом"...). Его отец - Александр III - был постоянной целью террористов. Эта атмосфера страха и неуверенности, эти события, поиски путей преодоления революционных настроений, сильно повлияли на характер будущего царя - Николая II.
Естественно, что эта атмосфера влияла и на братьев Трубецких. С. Н. искал ответы на главные проблемы человеческой жизни в религии, в философских основаниях религиозной идеологии. Николай II - считал своей главной задачей сохранение устоев самодержавия. С. Н. искал ответы на "вечные", "наивные" вопросы: Имеет ли какой-нибудь разумный смысл человеческая жизнь, и если да, то в чем он заключается?
Имеет ли разумный смысл и разумную цель вся человеческая деятельность, вся история человечества, и в чем этот смысл и цель? Имеет ли, наконец, смысл весь мировой процесс, имеет ли смысл существование вообще? Этим вопросам посвящена его основная книга "Учение о Логосе в его истории".
Он полагает, что:
Человек не может мыслить свою судьбу независимо от судьбы человечества, того высшего собирательного целого, в котором он живет, и в котором раскрывается полный смысл жизни. Эволюция личности и общества и их разумный прогресс взаимно обусловливают друг друга. Какова же цель этого прогресса? С. Н. пишет:
Для многих мыслителей совершенное культурное государство, правовой разумный союз людей и является идеальной целью человечества. Государство есть сверхличное нравственное существо, воплощение объективного, собирательного разума: это Левиафан Гоббса, земное божество Гегеля. Для других государство является лишь ступенью в объединении или собирании человечества в единое целое, в единое Великое Существо, le Grand Etre, как называл его Конт. Но в каком образе явится Великое Существо грядущего человечества? В образе одухотворенного Человека, "Сына человеческого", который будет "пасти народы", или в образе многоголового "зверя", нового всемирного дракона, который растопчет народы, поглотит их и поработит себе все.
Я останавливаюсь - слишком серьезны и глубоки вопросы о смысле жизни и существовании нашего мира вообще, чтобы рассматривать их в моей книге. Вовсе не очевидны ответы на эти вопросы. На эти вопросы С. Н. риторически отвечает вопросом - альтернативой: или "Сын человеческий" или "Дракон, который растопчет, поглотит, поработит все". Решение этой альтернативы зависит от направления истории - путь, по которому пойдет человечество, зависит от хода конкретных исторических событий...
Так от идеальной философии, от размышлений о смысле жизни становится актуальным переход к активной общественной деятельности - к попытке направить ход истории к "Сыну человеческому", а не к "Дракону", и С. Н. начинает эту деятельность.
Героический идеализм! Высокими идеями, словом, можно повлиять лишь на очень малую, одухотворенную часть "человечества". Не эта часть делает историю! Мы знаем, что в дальнейшем победил дракон. В ходе ужасной Первой Мировой войны и последовавших революций погибли миллионы людей. Победили наиболее жестокие деятели мировой истории - фашисты и большевики. Погибла Российская империя. Были зверски убиты царь Николай II и вся его семья - жена, дочери, сын - и верные им слуги, в том числе и личный врач Е.С.Боткин . (Сын С.П.Боткина!) Погибла Российская империя. Погибло множество близких С. Н. Трубецкому людей. Расстрелян его сын Владимир (Сергеевич) , арестованы и погибли его внучки княжны и прошли через каторжные концлагеря его внуки Трубецкой Григорий Владимирович и Трубецкой Андрей Владимирович). В Советском Союзе были отправлены на каторгу многие миллионы, расстреляны миллионы невинных людей, уничтожено крестьянство. А в Германии Дракон применил в Первой Мировой войне отравляющие вещества для убийств на фронте, а во 2-й - создал лагеря смерти для пленных и мирных жителей, и впервые в истории целенаправленно уничтожил десятки тысяч детей...
Пророком Сергей Николаевич Трубецкой. Вся его жизнь в те годы - жизнь пророка.
Он видит надвигающуюся катастрофу. Он видит выход. Он пытается сообщить о грядущих событиях царю и обществу. Пророков редко слышат цари... Стихотворение Блока "На поле Куликовом" кончается словами: Теперь твой час настал. - Молись! Для Николая Александровича Романова этот час настал после неожиданной смерти его отца Александра III 20 октября 1894 г. Он стал царем Николаем II. Новый царь Николай И не был готов к трудной роли самодержца. Его почти не знала страна. Возникли надежды на либеральные перемены. Об этом времени замечательно пишет О.С. Трубецкая - сестра Сергея Николаевича - в книге "Князь С. Н. Трубецкой. Воспоминания сестры" , изданной в 1953 г. в Нью-Йорке издательством имени Чехова. Мне дал эту книгу Михаил Андреевич Трубецкой - сын моего университетского друга Андрея Владимировича Трубецкого - внука Сергея Николаевича. Это очень ценная и редкая книга и я почти без изменений привожу оттуда большие отрывки текста. О. С. Трубецкая:
"Вступление на престол государя Николая II, облик которого был еще совершенно неясен, оживило во многих надежду на перемену курса. Из земских собраний посыпались адреса с заявлением чаяний и надежд, что голос народа получит возможность свободно восходить до царя, что исчезнут средостения между царем и народом, и что общественные силы будут призваны к совместной работе с правительством и т. п. Москва оживилась, в обществе стали циркулировать земские адреса, из коих Тверской пользовался особым вниманием и успехом. Но этому оживлению и надеждам скоро пришел конец: речь государя земским представителям, собравшимся в Петербурге 17 января 1895 г., облетела всю страну и произвела на всех самое тягостное впечатление: при том конец речи, сказанный в повышенном тоне, прямо оскорбил многих из присутствовавших" [ 7_1 ]. В конце своей речи Николай II назвал "бессмысленными мечтаниями" надежды на участие представителей земства в делах государства: Мне известно, что в последние времена слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представительства земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный Родитель. В ответ на эту речь царю было послано множество посланий и протестов земских организаций. Наиболее ярким было "Открытое письмо", "ходившее по рукам". Мне кажется текст этого письма очень актуальным и в наши дни. и, как и в других главах этой книги, важно услышать подлинные слова - тексты и стиль того времени. Вот текст "Открытого письма" (все из той же книги [ 7_1 ]). Вчитайтесь в него:
Студенческие волнения возрастали. К 1899 г. они охватили практически все высшие учебные заведения России. Для анализа причин этих волнений была создана правительственная комиссия во главе с министром народного просвещения - бывшим военным министром - генералом П. С. Вановским (человеком уважаемым). Казалось, был поставлен вопрос об университетской реформе. Многие профессора готовы были обсуждать эти проблемы. С. Н. полагал необходимым провозглашение автономии университета. Свободное обсуждение этих проблем в печати было запрещено. Однако после опубликования выводов комиссии Вановского, где было отмечено "неудовольствие Государя тем, что "профессура не смогла приобрести достаточного авторитета и морального влияния, чтобы разъяснить студентам границы их прав и обязанностей", казалось, что такое обсуждение становится возможным. С. Н. написал ряд статьей в "Петербургских ведомостях" по проблемам свободы печати и университетской автономии. ...Наиболее острые его статьи в печать не пустили.
О.Н. Трубецкая приводит часть текста его, не пропущенной цензурой, статьи "На рубеже":
Существует самодержавие полицейских чинов, самодержавие земских начальников, губернаторов, столоначальников и министров. Единого царского самодержавия в собственном смысле не существует и не может существовать. Царь, который при современном положении государственной жизни и государственного хозяйства может знать о пользе и нуждах народа, о состоянии страны и различных отраслей государственного управления лишь то, что не считают нужным от него скрывать, или то, что может дойти до него через посредство сложной системы бюрократических фильтров, ограничен в своей державной власти более существенным образом, нежели монарх, осведомленный о пользе и нуждах страны непосредственно ее избранными представителями, как это сознавали еще в старину великие московские государи. Царь, который не имеет возможности контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам страны, ему неизвестным, ограничен в своих державных правах той же бюрократией, которая сковывает его. Он не может быть признан самодержавным государем: не он держит власть, его держит всевластная бюрократия, опутавшая его своими бесчисленными щупальцами. Он не может быть признан державным хозяином страны, которую он не может знать, и в которой каждый из его слуг хозяйничает безнаказанно, по- своему прикрываясь его самодержавием. И чем больше кричат они об его самодержавии, о чудесном, божественном учреждении, необходимом для России, тем теснее затягивают они мертвую петлю, связывающую царя и народ. Чем выше превозносят они царскую власть, которую они ложно и кощунственно обоготворяют, тем дальше удаляют они ее от народа и от государства.
Сам С. Н. за самодержавие, он продолжает: А между тем народу нужен не истукан Навуходоносора, не мнимое мифологическое самодержавие, которое в действительности не существует, а действительно могущественная и живая царская власть, свободная, зиждующая, дающая порядок и право, гарантирующая законность и свободу, а не произвол и бесправие. Долг верноподданного состоит не в том, чтоб кадить истукану самодержавия. А в том, чтобы обличать ложь его мнимых жрецов, которые приносят ему в жертву и народ и живого царя (Собр. соч. Т. 1. С. 466-468.)
"...9 февраля 1901 г. московские студенты вынесли резолюцию о необходимости вступить на путь общественно-политической борьбы, и открыто признать всю несостоятельность борьбы за академическую свободу в несвободном государстве..." Московские студенты поплатились за сходку ссылкой в Сибирь. С. Н. отправился в Петербург хлопотать за своих учеников. Он обратился к министру Вановскому. А тот оказался бессильным не только остановить это решение, ему было отказано даже в аудиенции (у царя...) и это только усилило брожение в среде студенчества... С осени 1901 г. беспорядки возобновились во всех высших учебных заведениях и по самому ничтожному поводу (так пишет О. Н. Трубецкая) - вследствие статьи кн. Мещерского в "Гражданине" о взаимоотношениях между мужской женской учащейся молодежью. Статья была принята как оскорбление... и студенты и курсистки требовали удовлетворения от кн. Мещерского. Ввиду того, что директор Московских Женских курсов проф. В.И. Герье не выступил в печати против Мещерского, студенты готовились устроить против Герье враждебную демонстрацию. С. Н. удалось воздействовать на студентов для предотвращения скандала, который они собирались устроить Герье... Как ему это удалось? В чем секрет эффективности его речей? Я думаю, главное его оружие - искренность. Это можно видеть на этом примере. Вот еще один необходимый отрывок из книги О. С. Трубецкой:
"25 октября 1901 г. после лекции С. Н. пригласил студентов, желающих поговорить с ним по делу профессора Герье в малую словесную аудиторию.
К сожалению, я слышал, что среди студентов всех курсов и факультетов господствует довольно интенсивное возбуждение. Всякие студенческие беспорядки крайне меня тревожат, всегда горячо принимаешь их к сердцу: волнуешься за судьбу университета, за то, что многие пострадают в результате фактически. Но здесь я не знаю... Больно за наше студенчество, потому что, в самом деле, как предположить такой недостойный поступок! Человек, который с университетской скамьи идет одной прямой дорогой, поддерживая честь университета, отстаивая его автономию, отстаивая корпоративные права студентов и заступаясь за старый "Союзный совет", человек, которого чуть не выставляли за это заступничество. Который никогда не менял своих убеждений, и вдруг!., за что же его так незаслуженно оскорблять?
Неужели за то, что он не стал полемизировать с одним из самых гнусных органов... Нельзя забыть заслуг Владимира Ивановича и перед женским образованием, которые во всяком случае громадны.
Вы не можете представить себе, какая агитация ведется против ( женских) курсов , и какие пустые иногда поводы выставляет правительство к их закрытию. В этом отношении на В. И. Герье падала тяжелая обязанность отстаивать их, и многие действия Владимира Ивановича вызываются вечным страхом за их существование.
Мне кажется, что наша прямая обязанность помешать готовящейся демонстрации.
Я уверен, что, будь это в руках студентов Филологического факультета, большинство было бы за него... Когда-то и я был студентом, и у меня были очень крупные столкновения с ним, из-за чего я даже ушел с исторического отделения... Но потом я оценил его. Не знаю, что я готов был бы сделать, чтобы помешать скандалу, Для московского университета, и я уверен, что большинство филологов, не только те, которые здесь, но и все бывшие питомцы нашего факультета, нас за него осудят. Дело в том, что студенты других факультетов часто совершенно не имеют понятия ни о Владимире Ивановиче Герье, ни о его деятельности. Мне кажется, надо действовать в том направлении, чтобы знакомить студентов с истинным положением дела. Скажу прямо, у человека этого не было ни разу случая, чтобы он изменил своему университетскому долгу! - Ведь не у всех профессоров такая достойся репутация. Но он не только не изменял, он никогда не был индифферентен, он всегда шел во главе, и вдруг студенты собираются осрамить на старости этого человека. Об этом даже тяжело подумать. Против кого же хотят протестовать? Против Мещерского или против Герье?
Нельзя смешивать такие противоположные личности: Герье и Мещерский. Есть лица, с которыми нельзя полемизировать. Я себя спрашивал: будь я на месте Герье, как бы я поступил? Может быть, если бы у меня были слушательницы, которые меня бы просили об этом, я бы и уступил, но сам по себе я этого не сделал бы. Ведь в самом деле, вы, вероятно, не читаете "Гражданина"? Полемизировать же с ним все едино, что полемизировать с "Московскими Ведомостями" по университетскому вопросу. И не нападаете же вы на каждого из нас за то, что мы с ними не полемизируем, потому что там каждый день черт знает что пишут.
Я не осудил бы В. И. Герье, если бы он, уступая требованиям, написал в опровержение Мещерского, но это бы доказывал нехорошее: человек должен делать то, в чем убежден, а ведь это - насилие.
Мне кажется, что студенчество может избрать другой способ: заявить протест Мещерскому. И это было бы естественно... должно обратиться теперь же к отдельным профессорам: пусть говорят со своими слушателями. Пусть обсудят вместе этот вопрос...
Под впечатлением этой речи тотчас же сорганизовалась группа студентов, задавшихся целью предотвратить беспорядки... Это удалось им не без трудной борьбы... благодаря дружному содействию наиболее популярных профессоров, непосредственно от себя обращавшихся к студенчеству, удалось направить недовольство в другое русло, организовать курсовые собрания для выработки формы протеста по адресу Мещерского. Была учреждена специально разрешенная комиссия профессоров под председательством П. Г. Виноградова, которая совместно с выборными представителями от студенчества выработала форму протеста: но министерство оставило это дело без удовлетворения..."
Опять было выбрано насилие. Профессора, поддержавшие студентов оказались в трудном положении... "... П.Г.Виноградов , чувствуя, что почва уходит из под ног, и что моральный авторитет профессоров не может не пострадать от той комедии, которую им пришлось разыграть... решил покинуть Московский Университет и уехать за границу... Он видел университет накануне величайшего кризиса и не находил слов для осуждения тактики правительства, слепо и сознательно роющего могилу будущей русской культуре. В таком же состоянии был и С.Н. Он буквально метался, не находя себе места: ездил к Виноградову, уговаривая его не уходить, наконец, сам собирался в отчаянии и тоске бросить университет... и все- таки остался".
Царское правительство продолжило подавление: 29 декабря 1901 г. вышли знаменитые "Временные правила"... Правила эти вводили постоянный контроль инспекции, возлагали функции полицейского характера на профессоров и студентов, вводили мелочную регламентацию и вполне игнорировали существующие курсовые и студенческие организации. Совет университета единодушно высказался против применения этих правил, а студенчество решило собрать общую сходку 3 февраля с целью составления резолюции с ясно выраженным политическим характером требований. Во всех высших учебных заведениях страны начались "беспорядки". Разумеется, не все студенчество хотело принимать в них участие, и многие тяготились невозможностью заниматься. После истории с Герье на старших курсах Филологического факультета стала крепнуть и усиливаться партия сторонников академической свободы, которая стала известна среди студентов под именем партии "академистов" или "академической". Сергей Николаевич вступил в самое тесное дружеское общение со сторонниками этой партии, читал их бюллетени и высказывал свое мнение о них. Одновременно и в Петербурге зародилась партия "Университет для науки" . Возмущенные "Временными правилами" , московские академисты считали забастовку в занятиях вполне допустимым приемом борьбы, петербургские же безусловно отвергали ее, и Сергей Николаевич старался убедить и московских академистов в недопустимости такого анти-академического средства борьбы.
Он полагал, что нужно не разделять, не дезорганизовывать, не противиться естественному стремлению к взаимному общению, а наоборот, сплотить студенчество в организацию чисто академическую, нравственно сильную, солидарную с университетом, объединить его во имя высшей цели - наилучшего подготовления к общему служению родной земле.
24 февраля 1902 г. С. Н. собрал у себя на квартире совещание из представителей академической партии и нескольких профессоров, и здесь было выработано некоторое соглашение по вопросу о дальнейшем возобновлении занятий. Главным результатом этих совещаний было основание Историко-филологического общества, которое было встречено горячим сочувствием со стороны студентов... Уже в марте общество насчитывало до 800 членов...Утверждение устава Студенческого Историко-филологического Общества произошло в марте 1902 г., и на первом собрании С. Н. единогласно был выбран председателем, и А. А. Анисимов секретарем Общества. Публичное же торжественное открытие Общества состоялось осенью 6 октября в совершенно переполненной Большой Физической аудитории Московского Университета. В речи своей С. Н. говорил студентам, что судьба Общества всецело в их руках. Он считал, что такое общество необходимо для того, чтобы "университет исполнил свою настоящую миссию и сделал науку реальной и живительной общественной силой, созидающей и образующей, которая простирает свое действие на все слои народа, поднимает и просвещает самые низшие из них". (Как актуальна эта задача и сто лет спустя! Как упал у нас престиж высокой науки в наше время...) Этот романтическая, идеальная, утопическая цель соответствовала романтическому, идеальному настроению юношества, и идеи С. Н. Трубецкого повлияли на многих студентов. Историко-филологическое общество, согласно принятому уставу, предназна-ось не только для историков и филологов, но для всех студентов, желающих полнить свое образование в области наук гуманитарных, философских, общественных и юридических. В уставе была предусмотрена возможность создания любого числа секций. С- Н. говорил в речи на открытии Общества:
Вам дана академическая организация, свободная, ничем не стесненная, широкая, соответствующая уставу, который вы сами выработали; вам дана возможность широкой академической деятельности в стенах университета; вам даны обширные средства для достижения ваших целей... но вместе с тем вам предстоит показать перед университетом, насколько вы зрелы в смысле общественном, и насколько свободная академическая организация представляет более прочные гарантии порядка, чем всякая другая. Я ( С.Ш.) подчеркнул здесь слова, содержащие главную идею в обсуждаемой альтернативе: свободная академическая организация университета, как гарантия поддержания порядка...
Речь С. Н. была встречена сотнями студентов бурными аплодисментами. (И я бы на их месте вел себя также. Я легко представляю себя в этой - Большой Физической - аудитории во дворе "старого" Университета на Моховой. Мы слушали в этой аудитории лекции по физике через 45 лет после этих событий, в 1946-1948 гг. ...Как замечательно читал нам их профессор Евгений Иванович Кондорский ...). "Успех Общества превзошел все ожидания. Вскоре после своего основания оно разбилось на многочисленные секции, где занятия шли вплоть до волнений 1905 г." С. Н. был увлечен деятельностью этого общества. Сочетал свои религиозно-философские исследования с педагогической деятельностью. Он осуществлял свой идеал - непосредственное тесное общение профессора и студентов в исследованиях глубоких проблем бытия. Наверное, кульминацией этой деятельности была поездка С. Н. во главе большой группы студентов в Грецию , в страну с памятниками древней Эллады.
Это Общество имело большое значение в жизни страны в те годы. Реакционные "Временные правила" провоцировали студентов, вызывая протесты и волнения. В этой обстановке возможность углубленных занятий "академической наукой" была очень привлекательна для многих студентов- "академистов" и была важной альтернативой. (Это в советское время общества такого рода преследовали. Участников философских кружков и обществ ожидал неизбежный арест и хорошо, если дело ограничивалось тюрьмой и концлагерем, а не завершалось расстрелом. См. главу "В. П. Эфроимсон" , биографии Д. С. Лихачева , моего отца - Э. Г. Шноля - и тысяч других.)
Однако ситуация в стране все более осложнялась. Разгорался террор. В 1901 г. был убит министр просвещения Н. П. Боголепов ; в 1902 г. - убит министр внутренних дел Д. С. Сипягин ; в 1904 г. - убит министр внутренних дел В. К. Плеве и генерал-губернатор Финляндии Н. И. Бобриков; в 1905 г. - великий князь Сергей Александрович и еще многие.
Напряжение в обществе стало "запредельным". Нужно было резко изменить "вектор" взаимодействия правительства и народа. Насилие вызывало лишь насилие. Вопреки этому 9 января 1905 г. стало "Кровавым воскресеньем" - войска стреляли в безоружную демонстрацию рабочих, шедших с петицией к царю. Друг С. Н. Трубецкого Владимир Иванович Вернадский в письме об этом времени: События идут быстро и иногда кажется, точно направляются невидимой рукой... Самодержавная бюрократия не является носительницей интересов русского государства; страна истощена плохим ведением дел. В обществе издавна подавляются гражданские чувства: русские граждане, взрослые мыслящие мужи, способные к государственному строительству, отбиты от русской жизни; полная интеллектуальной, оригинальной жизни русская образованная интеллигенция живет в стране в качестве иностранцев, ибо только этим путем она достигает некоторого спокойствия и получает право на существование. Но в такие моменты отсутствие привычки к гражданскому чувству сказывается особенно тяжело. Наконец, в стране изменнической деятельностью полиции истираются сотни и тысячи людей, среди которых гибнут бесцельно и бесплодно личности, которые Должны были бы явиться оплотом страны, и которые вновь не могут народиться или не могут быть заменены... И так уже десятки лет и кругом подымается все большая ненависть, сдерживаемая лишь грубой полицейской силой; с каждым Днем теряющая последнее уважение. При таких обстоятельствах сможем ли мы сдержать легкомысленной и невежественной политикой правительства тронутый Восток? Или мы стоим перед крахом, в котором будут сломлены живые силы нашего народа, как гибли не раз в истории человечества сильные и мощные общественные организации...
Также как и Вы, я от всей души, всеми фибрами моего существа желаю победы русскому государству и для этого готов сделать что могу... Я физически не в состоянии радоваться русским поражениям... Настроение здесь тяжелое, так как война только начинает накладывать свою печать на жизнь, и кругом усиливается реакция, масса обысков, арестов, грубых и диких нарушений самых элементарных условий человеческого существования.
"1 сентября, к вечеру, брат Сергей Николаевич выехал из Меньшова в Москву и прямо с поезда проехал к Николаю Васильевичу Давыдову , У которого в это время собралось несколько человек профессоров: В. И. Вернадский, П. И. Новгородцев, А. А. Мануйлов, Б. К. Млодзеевский, М. К. Спижарный, А. Б. Фохт и В. М. Хвостов. Н. В. Давыдов рассказывает, что С. Н. долго не приезжал, так как поезд почему-то опоздал.
"Раздался звонок у входной двери: было ясно, что это - Трубецкой; все мы примолкли и в великом волнении ждали его появления, а когда он вошел, то все, не сговариваясь, по какому-то общему неудержимому побуждению, встретили его аплодисментами". На следующий день состоялись выборы: в результате оказалось, что С. Н. получил 56 избирательных и 20 неизбирательных шаров, ответ на шумные, долго не смолкавшие аплодисменты и приветствия С. Н. сказал:
Вы оказали, господа, мне великую честь и возложили на меня великую обязанность избрав меня ректором в такой тяжелый и трудный момент. Я высоко ценю ту честь и понимаю всю возлагаемую на меня ответственность и сознаю все трудности, выпадающие на мою долю. Положение в высшей степени трудное, но не безнадежное. Мы должны верить делу, которому служим. Мы отстоим университет, если мы сплотимся. Чего бояться нам? Университет одержал великую нравственную победу. Мы получили разом то, чего ждали: мы победили силы реакции. Неужели бояться нам общества, нашей молодежи. Ведь не останутся же они слепыми к торжеству светлого начала в Университете. Правда, все бушует вокруг... волны захлестывают: мы ждем, чтоб они успокоились. Мы можем пожелать, чтобы разумные требования русского общества получили желательное удовлетворение. Будем верить в наше дело и нашу молодежь. Та преграда, которая нам раньше мешала дать молодежи свободно организоваться и войти с ней в правильные сношения, теперь пала. Тот порядок, который нельзя было ранее осуществить, получил возможность осуществления. Мы должны осуществить его совокупными нашими усилиями. Нам надо быть солидарными и верить в себя, в молодежь, и в святое дело, которому мы служим! Я прошу, я требую от вас деятельной мне помощи. Совет ныне есть хозяин Университета!
Гром несмолкаемых рукоплесканий, совершенно необычных в деловых светских заседаниях, был ему ответом.
"Все были потрясены до глубины души, вспоминает П. Новгородцев , и подходили к нему, чтобы поблагодарить, пожать руку и сказать, что верят, как и он, в светлые дни университета, в силу товарищеской солидарности и любви молодежи. Но то, что говорил он об университете, не говорил ли он обо всей России?.. И разве он не имел основания так говорить?.. Ни для кого не тайна, что требования университетов были удовлетворены только благодаря его нравственному влиянию. Как же мог он не верить в силу светлого начала по отношению ко всей России?"
Чрезвычайное напряжение этих дней еще больше подорвало его здоровье. Ольга Николаевна восприняла его выборы в ректоры как смертный приговор. Она видела его состояние. Его мучили пророческие кошмары. О. Н. пишет:
"Все лето он страдал приливами в голове и какой-то особенной тошнотой. Лицо у него было постоянно красное и глаза красные... Помимо напряженной работы по университетским и общественным делам, весь последний год его сильно удручало положение его собственных дел: он не знал, как свести концы с концами. А, главное, он ясно сознавал, в какую бездну мы летели... Помню, как однажды, вернувшись из Москвы, утомленный и измученный, он в какой-то тоске метался по комнате, кидаясь то на диван, то на кресло, с какими-то стонами. На мой вопрос: "Что с тобой?" он, с ужасной тоской во взгляде, ответил:
"Я не могу отделаться от кровавого кошмара, который на нас надвигается"... Кошмары преследовали его по ночам. Помню один сон, о котором он не раз рассказывал при мне, с одинаковым мистическим ужасом...
Он видел себя ночью на вокзале, с чемоданом, у столба платформы в ожидании поезда. Горели фонари, и при свете их он видел огромную толпу, которая спешила мимо него. Все знакомые, родные лица, и все непрерывно двигались в одном направлении к огромной, темной бездне, которая - он знал - там, в этой зале, куда все спешат и стремятся, а он не в силах им этого сказать, их остановить..." [ 7_1 , с. 158]. Провозглашение автономии Университета , ликования студентов по поводу выбора ректора уже не смогли остановить революционные настроения. Аудитории Университета наполнялись множеством людей, не имеющих отношения к университету. Шли митинги. 19 сентября помощник ректора А.А. Мануйлов (встреченный аплодисментами!) обратился к студентам с речью о недопустимости сходок в аудиториях в часы, когда в них должны происходить лекции... Сходки однако продолжались... 21 сентября... снова начался наплыв массы посторонней публики... когда занятых помещений оказалось недостаточно, собравшиеся проникли в некоторые запертые помещения... Тогда Совет Университета , под председательством С. Н., признал необходимым временно закрыть университет... На следующий день (22 сентября) на Моховой у университетских ворот стали собираться студенты... На просьбу студентов разрешить им собраться в одной из аудиторий для обсуждения создавшегося положения, С. Н. ответил согласием, но под непременным условием недопущения в университет посторонней публики. В Юридическую аудиторию собралось 700-800 студентов... Появление С. Н. и А. А. Мануйлова было встречено дружными рукоплесканиями. С.Н. обратился к ним с речью. Он сказал, что во время вчерашнего митинга Московские власти вызвали в Манеж войска, которые должны были применить оружие, если бы участниками был нарушен внешний порядок... При таких условиях, исключающих возможность правильных занятий и представляющих угрозу для самих участников сходок, Совет признал необходимым временно закрыть университет. Если же явления, подобные вчерашнему будут продолжаться, это приведет к разгрому университета и ответственно за это будет студенчество... Университет не может и не должен быть народной площадью, как народная площадь не может быть университетом, и всякая попытка превратить университет в такую площадь или превратить его в место митингов, неизбежно, уничтожит университет, как таковой. Помните, что он принадлежит русскому обществу, и вы дадите ответ за него. Речь эта, сказанная с необычайным душевным подъемом, вызвала гром долго не смолкающих рукоплесканий. Вместо скандала, которого многие опасались, студенты устроили ректору овацию.
То была большая моральная победа, которую Совет Московского Университета оценил по достоинству и вечером того же дня, в свою очередь, сделал ему овацию. ...Беспорядки в Москве усиливались. С. Н. решил ехать в Петербург хлопотать о разрешении студентам собираться где-нибудь вне стен университета: он надеялся, что, открывши отдушину в другом месте, он оттянет от университета постороннюю публику... Он уставал до изнеможения... Последнее время им овладело особое нервное возбуждение и в университете замечали, что он не мог говорить спокойно, без глубокого внутреннего волнения... Перед отъездом в Петербург он, уступая просьбам Прасковьи Владимировны , объявил о своем нездоровье... Тем не менее, 0н Уехал в Петербург 28 сентября. Я не буду пересказывать обстоятельства смерти С. Н. Скажу только, что 29 сентября министр просвещения Глазов с большим вниманием выслушал его рассказ о событиях в Московском Университете и о его мнении о необходимости предоставить населению возможность обсуждать общественные проблемы вне стен Университета. Он умер на заседании министерской комиссии, обсуждавшей проект устава университетов.
Умер пророк, пытавшийся недопустить движение отечественной истории в предвидимую им бездну. Он знал, что эта попытка могла стоить ему жизни, и умер как герой. Его памяти были посвящены статьи и воспоминания многих замечательных людей. Среди них - статья В. И. Вернадского , ставшего в последующие годы свидетелем ужасных событий, предсказанных его другом. Умер пророк. Его пророчества оправдались. Николай II не последовал советам пророка. И вместе со своими близкими и своей страной упал в бездну.
Ссылки:
1. Лопухин Алексей Александрович (1864 - 1928)
2. С.Н. Трубецкй и В.И. Вернадский
3. Трубецкая Ольга Николаевна
4. Сорос Джордж в ряду героев российской науки и просвещения
5. Шноль С.Э.: о состоянии науки в России и СССР
6. Трубецкой Николай Петрович
7. Шанявский Альфонс Леонович (1837-1905)
8.