Методологические подходы изучения региональной истории науки. Методологические проблемы региональной истории Список использованных источников и литературы

САРАТОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Методологические проблемы региональной истории

(Материал в помощь аспирантам, обучающимся по специальности

07.00.02 – Отечественная история)

Саратов - 2007

Введение…………………………………………………………………….3

2. Теоретическое наследие культурно-исторического краеведения 1920-х гг……………………………………………………………………….. 14

3. Историческая регионалистика в системе современного гуманитарного знания………………………………………………………………………..23

Заключение…………………………………………………………………..29

Список использованных источников и литературы……… ……...30

Введение

Со времен перестройки в научной и социальной практике неизменным правилом стало указание на познавательное, просветительное и воспитательное значение изучения местной истории, достаточно высока мотивация исследовательской деятельности в этой сфере. Наряду с лавинообразным ростом различных по объему, сюжетному масштабу и уровню научности публикаций , значительно увеличилось количество диссертаций, посвященных истории отдельных регионов. Если ранее в советской историографии географические рамки, ограничивающие одну или две области, были достаточно редки и встречались в основном в работах по истории КПСС или в трудах по истории национальных республик, то сейчас, наоборот, уже работы с общероссийской, а тем более общесоюзной тематикой становятся своеобразной «диковинкой», доступной для написания, в основном столичным историкам.

Расширение исследовательского поля по региональной истории не могло не сказаться на снижении аналитического уровня трудов, в том числе и диссертационных сочинений. Теоретические подходы микроистории и локальной истории за последние годы часто становились своеобразным методологическим прикрытием для работ, имеющих разве что краеведческое значение.

В то же время в самом предмете занятий региональной историей заключен для исторического сообщества серьезный вызов. Дело в том, что региональная историография, как никакая другая отрасль исторического знания, неоднородна по составляющим ее сегментам. Она включает в себя государственное и общественное начала, профессиональную науку и любительское занятие. Однако в работе краеведов-любителей далеко не все однозначно. Сочинения непрофессиональных историков пишутся, как правило, на ограниченном круге источников, не поднимаются до необходимых обобщений и относятся по сути не к научному, а обыденному уровню исторического сознания. Вместе с тем версиями краеведов, порой сомнительными и бездоказательными, вынуждены считаться и профессиональные историки.

Все это заставляет посмотреть, в чем состоит особенность теоретико-методологического багажа региональной историографии. Практическим поводом для обращения к данной теме стало введение в программу аспирантской подготовки на историческом факультете по разделу региональной истории нескольких лекций методологического и историографического характера. При подготовке к ним выяснилось отсутствие специальных пособий и научных работ , на которые можно было бы ориентироваться. Пожалуй, лишь анализ теоретико-методологических аспектов культурно-исторического краеведения обеспечен необходимым материалам. Реальную помощь могли оказать, пожалуй, только коллективное учебное пособие «История исторического знания» (М., 2004) и публикация Д. Рейли, в которых содержится некоторый материал, затрагивающий региональную историю с методологической точки зрения. Поэтому потребовалось обращение к работам историков, социологов и философов, политологов, дающие возможность соотносить положения общего методологического характера на изучение региональной истории.
1 . Категория «регион» в исторических исследованиях .

Понятие «регион» является одним из наиболее употребляемых сегодня в общественных науках и в повседневной жизни. Но несмотря на это какого-либо универсального его определения не существует. Более того, многие исследователи считают, что дать его невозможно вследствие дисциплинарно-методологической разноголосицы, широты охвата процессов и явлений и т. д. По этой причине существует большое число общих научно-методических и специфических дисциплинарных подходов к определению данного понятия.

Этимологически регион (от латинского regio, род. п. regionalis) обозначает область, район, территорию (акваторию), очень часто значительную по свом размерам. Таким образом, регион определяется как область, район, части страны, мира, характеризующаяся некоторой общностью - экономической, географической, культурной, национальной, политической. Несколько отличаются от данного определения теоретико-методологические трактовки региона. Не проводя в данном случае специального исследования, воспользуемся уже имеющимся в ряде изданий сводным материалом.

Среди таковых определений прежде всего следует выделить формально-юридическую трактовку, характеризующую регион как субъект федерации или иной субнациональной единицы, чьи права и обязанности определены конституцией или иными законами. Другая трактовка может быть названа философской. В ее рамках Ф. Бродель определял регион как особый «мир» с присущим только ему менталитетом, образом мышления, традициями, мировоззрением и мироощущением.

Наряду с юридическим и философским получило распространение и ретроспективно-методологическое понимание региона. В средние века те территории, которые исследователи называют микрорегионами, в Европе часто были привязаны к церковному приходу или епархии, муниципалитету или городу. Так называемые микрорегионы существовавшие в Южной Америке в форме вице-королевств и «аудиенций» трансформировались после войн за независимость в современные государства.

В рамках теоретико-культурного направления привлекает внимание определение региона, данное М. Лернером. По его мнению, регионы представляют единство людей и мест, природных условий, этнических групп, экономики, истории, характера мышления и образа жизни. Регион – это культурное образование, вписанное в общий пейзаж; в одних случаях это горы, бассейны рек, озера, поймы; в других – господствующий злак; в третьих – решающую роль могут играть вынужденная изоляция или расовое единство, а также общность традиций. Элементы могут видоизменяться, но для того, чтобы возникли регион или субрегион, необходимы более или менее однородна физическая среда или более менее однородная экономика, которые в совокупности составляют каркас общинной жизни и общий фон исторического и нравственного развития.

Рассматриваемые факторы исследователь считает равноправными, хотя по-своему проявляющимися в различных ситуациях. Территориально, в представлении М. Лернера, регион выступает как нечто среднее между районом и федерацией и по своим характеристикам воплощает законченный фрагмент целого. В политическом смысле понятие регион предполагает не децентрализующие , а объединительные тенденции.

В западном обществоведении весьма распространенным является внешнеполитическое понимание региона. Так, для американских авторов региональная проблема обычно касается целой геополитической зоны: это может быть Ближний и Средний Восток, Центральная или Восточная Европа, Северная или Тропическая Африка. Регион представляет собой группу стран, которые по многим очевидным параметрам больше соотносятся друг с другом, чем с иными странами. Государства, объединенные в регион, должны при этом иметь интегрирующий географический фактор (общий выход к морю или систему естественных транспортных коммуникаций). В экономическом плане эти страны должны иметь сходный тип хозяйствования или общие природные ресурсы. Значительным является также фактор культурной общности.

Помимо расширительной трактовки существуют более узкие, социально-научные определения региона. Так, в градостроительстве регион – это территориальная общность, выделенная по признаку «город-окрестность». В экономической теории регион трактуется как достаточно крупная территория страны с более или менее однородными условиями и характерной направленностью развития производительных сил на основе сочетания комплекса природных ресурсов с соответствующей сложившейся и перспективной материально-технической базой, производственной и социальной инфраструктурой . Основной критерий выделения региона в данном случае – общность народнохозяйственных задач, определяемая характером природных богатств, а также структурой хозяйственной деятельности. В географической интерпретации, «регион» используется для описания такого типа окружающей среды, в котором элементы соединены друг с другом определенными и постоянными отношениями.

В политологии делается попытка анализа региона с точки зрения властных отношений, деятельности органов управления . Ее предпринял одним из первых известный отечественный правовед и историк, рассматривавший провинцию, местность как административно-общественный организм, сочетание общества и администрации. Соответственно он анализировал административное деление и местное управление в России в единстве с развитием местного общества, исходя при этом из того, единство общества предшествует единству государства и обусловливает последнее.

Достаточно своеобразную трактовку региона дал В. Остром. Региональная проблематика сводится им к изучению регионов больших городов, которые интересуют его по причине пересечения в управлении им всех уровней власти, от федерального до местного. В. Остром стоит на позициях, традиционных для американских федералистов, рассматривая термин «регион» как синоним штата.

Приводя эти трактовки термина «регион», авторы указанных выше работ преследовали вполне определенную цель засвидетельствовать их ограниченность, поскольку они, как правило, в основе своей якобы имеют один критерий - природный, территориальный, экономический, политический и т. д. И это не случайно, так как, по мнению Пьера Бурдье, регион уже давно является ставкой в борьбе между представителями различных научных дисциплин за монополию легитимности определений. В эту борьбу первыми включились географы и экономисты, используя в качестве объекта притязаний поле региональной экономической жизни.

Признавая за географией достоинства первопроходца в «аннексии» региона как научного пространства, экономисты, считает П. Бурдье, подчеркивают узость научных стратегий географа (его тенденцию к «интернализму » и его склонность принимать «географический детерминизм »), а также обозначают социальные основания этих стратегий. Именно посредством тех качеств и ограничений, которые экономист приписывает географии и которые так явно признаются представителями этой дисциплины (второстепенной и вынужденной «скромно» удовлетвориться тем, что ей предлагают), географию вынуждают заниматься лишь тем, что вверяют более «амбициозные» дисциплины, а именно малым, частным, конкретным, реальным, видимым, подробностями деталями, описанием (в противоположность грандиозному, общему, абстрактному, теории и т. д.) .

В настоящее время совершенно очевидно, что в региональном, если можно так сказать, мегапознании приоритетные позиции стремится занять социология. Представители этой дисциплины считают, что доминирование в других науках одного критерия при определении региона, не может способствовать созданию целостного образа региона, к чему стремятся социологи. Поэтому среди социологов все большую поддержку получают при определения региона комбинированное использование критериев. Весьма часто, например, цитируется определение, данное и: «Регион это социологическая квалификация той или иной административно-территориальной единицы, население которой объединено общими производственно-экономическими взаимосвязями, единой социальной инфрастуктурой, местными средствами массовой коммуникации, органами власти и местного самоуправления. Регион есть естественно-историческое пространство, в рамках которого осуществляется социально-экономическая и общественная деятельность, проживающих в нем людей».

Современная российская историческая регионалистика, безусловно, должна приветствовать комплексность в трактовке понятия «регион», понимая при этом неизбежное акцентирование внимания на аспекты, вытекающие из тех задач, которые решает исследователь (экономические, политические, культурные и т. п.). Однако вопрос о территориальной принадлежности объектов исследования, учитывая динамику исторического развития, бывает часто не таким простым, как кажется на первый взгляд. Очевидные нестыковки и несуразицы начинаются тогда, когда современные исследователи, особенно те, кто занимается историей местного края, пытаются оценить различные этапы дореволюционного, а отчасти и советского развития территорий, объединяемых тем или иным ключевым словом, допустим, - «Саратовская». Но на протяжении многовековой истории территориальные границы регионов, как и само его название, неоднократно менялись. Наиболее остро проблема территориальных рамок стоит перед авторами обобщающих работ по истории регионов – вроде учебников истории родного края и т. п. Даже при заявляемом стремлении отразить историю всего края, события в тех районах, которые находятся за пределами субъекта федерации, почти не рассматриваются. События же в тех районах, которые теперь в составе области (края), но в прошлом были за его пределами, упоминаются эпизодически; при этом сами авторы явно ощущают ущербность подхода – рассмотрение истории края с едва ли не механическим прибавлением истории кусочков сопредельных территорий не дает целостной картины.

Установление территориальных рамок конкретного исследования – задача достаточно традиционная; традиционная настолько, что определение таковых делается едва ли не автоматически, без особых размышлений. Довод конкретного исследователя, что ряд историков ранее указывал эти рамки именно так, может быть принят, но и он не является бесспорным аргументом. Апеллирование к географии также не снимает противоречий, поскольку в различных отраслях этой науки есть разные варианты иерархии регионов. Авторы одного из учебников по регионоведению утверждают, что на сегодняшний день вообще выделяется свыше 50 категорий регионов. Отсюда – множество признаков и множество вариантов, ведущими из которых являются природные, экономические и административно-территориальные.

Ориентация историков на административные границы рассматриваемого периода есть второй расхожий прием определения границ исследования. В тех случаях, когда в определенных в исследовании хронологических рамках границы губернии (области) не менялись, вопрос решается относительно просто. А вот если это происходило, то неизбежно выплывает задача «состыковки» получаемых результатов. Впрочем, и в первом случае (при неизменности границ) могут возникать серьезные вопросы, поскольку, как можно полагать, смысл исторического исследования не столько в изложении данных, но анализе таковых. Сопоставление данных, даже по одной губернии в различные периоды ее истории, может быть эффективным только при равенстве исходных. Изменение территории (увеличение или уменьшение ее) «взрывает» итоговые среднестатистические показатели. Поэтому во многом несопоставимы, скажем, показатели средней урожайности, энерговооруженности и проч. в Саратовской губернии после гражданской войны с аналогичными показателями пресловутого 1913 г. Т. е. в данном случае за 1913 г. надлежит учитывать те территории, которые входили в губернию в 1920 г. (без территорий отошедших к Царицынской губернии и Немецкой автономии, но с частью бывшего Новоузенского уезда Самарской губернии).

Достаточно часто в работах можно встретить как бы промежуточный вариант суждений о территориальных рамках – берется географический регион и уточняются его составляющие, в качестве таковые выступают административные образования. К примеру, «Нижнее Поволжье, в которое входили Саратовская и Астраханская губернии». Но как быть с Николаевским и Новоузенским уездами? Выходит они до 1850 г. включались в Нижнее Поволжье, а потом несколько десятилетий нет, и, в конце концов, в XX в. – вновь стали нижневолжскими. Обратная ситуация вырисовывается с Сердобским и Кузнецким уездами. Немало зацепок найдется и относительно Астраханской губернии. Таким образом, если использовать географические определения типа «Нижнее Поволжье» - исключительно как дань традиции, то исчезает главное – убедительное объяснение выбора. Если идти только от административных границ (две, три, пять и т. п. губерний рядом), то компоновка территории может быть в принципе произвольной – «просто потому что рядом».

И все же из всех подходов к определению рубежей более приемлемым для работ исторического характера кажется вариант административных границ, хотя он и уязвим. В литературе имеется суждение, что проведение административных границ вообще никогда не ставило целью точно обрисовать пределы тех или иных регионов. Это, конечно, так. В основе решений лежали конкретные административные или политические нужды, хозяйственные задачи (это особенно наглядно проявилось в советскую эпоху). Административно-политические границы проводились произвольно – история знает немало примеров, когда таковыми намеренно разрушали единство традиционных границ (например, племен, союзов и т. п.).

Но, как представляется, даже в искусственно созданном административном образовании (скажем, из кусков сопредельных территорий) постепенно складывается определенное единство – политическое (управление из единого центра) и экономическое (складывание хозяйственного механизма). Как скоро это происходит, вопрос иной, главное – возникает основа для оценки территории как единого региона, Административные границы определяющим фактором становятся не сразу – нужно определенное время, в течение которого создаваемая административная единица (губерния, край, область и т. п.) станет действительно единой территорий. Весьма важным условием надо полагать фактор, на который указывают и регионоведы наличие так называемого «регионального сознания». Трактовать его можно по-разному – и как схожесть мышления, ценностных ориентиров, наличие «регионального патриотизма» и т. д.

Значение самоидентификации в процессе регионализации убедительно показал в своих исследованиях по имперской тематике омский историк. По его мнению, «важным представляется, что население, проживающее в данном регионе, осознает себя принадлежащим к особой территориальной общности, имеющей свою хозяйственную и социокультурную специфику, идентифицирует себя, противопоставляя жителям других регионов. Региональная самоидентификация имеет не столько этнический, сколько территориальный характер, будучи определяема особыми территориальными интересами, сообщающими в глазах собственных жителей и в глазах окружающих особенные социально значимые психологические и даже антропологические черты. Несмотря на динамичность административных и экономических границ, региональное сообщество имеет достаточно прочную устойчивость и долгую историческую инерцию в осознании своего единства».

Иными словами определение в качестве территориальных рамок административных границ возможно, но и достаточно уязвимо, поскольку территории губерний, областей, округов постоянно меняются или, скажем корректнее, менялись до 1940-х гг. Отсюда необходимость в жесткой фиксации административных границ на протяжении длительного времени и использование при общей характеристике предмета исследования материалов тех районов, которые на определенном историческом отрезке входят или входили в другие административно-территориальные образования. Естественно, что подобное обстоятельство весьма существенно осложняет поиск архивного материала, и территории попросту отбрасываются. В результате, исчезает «чистота» анализа. Отсюда «чехарда» с приводимыми исследователями данными, обвинения друг друга в научной небрежности.

2.Теоретическое и методическое наследие культурно-исторического краеведения 1920-х гг.

Возникнув на научных основах в XVIII в., региональная (провинциальная, местная) историография в методологическом отношении долгое время не имела сколько-либо заметного своеобразия, представляя собой при этом постоянно растущий сегмент исторического знания в России. Важным фактором дальнейшего развития исторических изысканий на местах можно считать распространение во второй половины XIX в. позитивизма. Декларирование в позитивистской философии приоритета конкретного (эмпирического) знания перед построением абстрактных схем как нельзя лучше отвечало фактологической направленности региональной исторической литературы. В то же время провинциальные историки находили для себя плодотворные идеи в трудах известных русских ученых, разделявших в основном позитивистскую концепцию. Так, важное значение в местных текстах придавалось тезису рассматривать историю России как «историю страны, которая колонизируется». Несомненное влияние на локальные исследования оказала и земско-областная теория. По убеждению Щапова, отечественную историю предпочтительно изучать «как историю областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа – до централизации и после». В целом среди российских историков утвердилось мнение, что изучение местной (областной) истории должно конкретизировать положения общероссийского характера и давать материал для новых обобщений в масштабах всей страны.

Однако появление на рубеже XIX-XX вв. понятия «краеведение», подразумевавшее комплексное изучение той или иной местности (региона) в географическом, историческом, экономическом, лингвистическом и др. отношениях, обозначило тенденцию к установлению междисциплинарных связей внутри этого занятия, а вместе с тем потребовало репрезентации его исторической части. Рассматривать, как и прежде, работу по изучению местной истории в качестве лишь отрасли исторического знания считалось уже недостаточным. Не случайно, что на Первой Всероссийской конференции по краеведению (1921) не нашло широкого отклика верное в принципе указание на двоякое значение изучения «областной истории России». С одной стороны, - указывал известный русский историк, - «разыскания в областной истории подкрепляют те общие положения, те выводы, которые может быть уже доказаны, но которые в этих областных исследованиях получают свое новое и новое подтверждение. Здесь на первом плане стоит интерес к общему явлению, и это общее явление находит себе проверку в занятиях областной истории». С другой стороны, - «общий процесс нашей истории слагался из местных историй отдельных процессов подобно тому, как большая река образуется из соединения отдельных небольших потоков. Эти первоначальные наблюдения над историей отдельных мест, над разного рода местными особенностями, хозяйственными, бытовыми, культурными и другими явлениями, затем ложатся в общее русло изучений исторического процесса в его целом. Наши общие выводы должны строиться, если они претендуют на научное основание, на этих предварительных частных и местных наблюдениях, и только при наличности этих местных наблюдений общее построение наше будет верно и правильно».

Эта позиция подверглась критике со стороны академика, который вскоре заявил, что «краеведческая работа может не только подтвердить или не подтвердить общее положение, полученное без ее учета, но и опрокинуть постановку вопроса и навязать новый метод самого исследования, потребовать перестройки всей работы». Наиболее плодотворными в данном отношении оказались в то время теоретические разработки в области культурно-исторического краеведения, в основу которых было положено сопереживание «герою» и вчувствование в реконструируемую эпоху. Фактически эти методы опирались на основные положения герменевтики В. Дельтея, подразумевавшая понимание чужого мира путем полного погружения в него. Слияние и взаимодействие методологических оснований краеведения и философии позволили ученым «школы культурно-исторического краеведения» разработать специальные приемы – «экскурсионный» и «полного погружения». Рассмотрим этот вопрос более подробно.

В середине 1920-х гг. одновременно с ростом краеведческих организаций развернулись дискуссии о сущности краеведения (метод это или наука?), о его соотношении с другими областями научного знания, в том числе и с историей. Последний вопрос решался практически однозначно (об этом можно судить, например, по статьям и ): изучение во всех деталях истории отдельных районов (мест, краев и областей) объявлялось необходимым прочным основанием для дальнейших обобщений и должно было занять почетное место в общей историографии; локальный метод рассматривался как весьма перспективный для исторических исследований, хотя и требующий некоторых условий (например, обязательного научно-методического планирования, координации действий и широкого обмена мнениями).

Среди всех дискуссионных материалов того времени выделяется статья «История в краеведении», представлявшая переработку его доклада на организационном краеведческом съезде Северо-Западной области в мае 1926 г. Она, несомненно, носит обобщающий характер и подводит итог многим аспектам научно-практической деятельности крупного русского историка-медиевиста.

Главная особенность статьи «История в краеведении» - это широта авторского видения проблемы, определение возможности ее решения лишь путем изучения целого («целокупного» познания), восприятия края как живого организма особого рода, в котором взаимосвязаны все производственные процессы (созидающие и материальные блага, и духовные ценности). Из этой методологической посылки делался вывод о необходимости исследования всей культуры для создания «полного и цельного портрета края», при этом центр внимания переносится на человека («самую главную и самую замечательную естественную производительную силу», «познавательно-творческое существо»). Таким образом, связывая понятие «культура» с деятельностью человека, включал в предмет краеведческих исследований и духовное творчество.

Статья была направлена против навязывания руководящими органами советской науки ориентации краеведения на изучение современных «производительных сил» той или иной местности. Необходимость руководствоваться принципом историзма ученый обосновывал тем, что «в прошлом – источники и зародыши, прецеденты здоровья и болезней настоящего, всего содержания того, чем живет современность». Однако он подчеркивал, что при этом нельзя забывать об идеях динамики и эволюции (та же присущих методологии гуманитарных наук , как и естественных), нужно опираться на сотрудничество и дружеское единение всех ветвей знанияи работников разных сфер. Еще более актуально звучит такая мысль в защиту исторического подхода от приоритета возникающих текущих задач: «…только непрерывная (курсив Гревса. – В. Д .) разработка может двигать знание; прекращение какого-нибудь цикла работ, хотя на короткое время, неизбежно приводит к захирению всей отрасли, которая оставлена в запустении…». К сожалению, это подтвердилось в отношении многих научных дисциплин, складывавшихся в 1920-е гг., в том числе применительно к историческом краеведению.

Итак, считая изучение местной истории важным делом исторической науки, которому в России уделялось гораздо меньше внимания, чем на Западе, призывал, не теряя времени, приняться за исправление положения и рекомендовал совместным усилиям ученых и краеведов-любителей примерный круг работ, состоявший из семи главных, по его мнению, частных сфер: археологические изыскания, изучение населенных пунктов (с особым вниманием к городу), история хозяйства, исследование «областных культурных гнезд» (это понятие Гревс предлагал трактовать шире, чем ее автор ), изучение истории революционного движения, этнографические разработки, историческое познание художественного творчества (включая народное искусство и фольклор). Появившиеся в указанных выше статьях и предложения по изучению местной истории были менее развернуты и не столь широки в проблемном отношении, в них преобладали социально-экономические аспекты.

Различия объяснимы своеобразием теоретико-методологических подходов, характерных для и его последователей (, и др.). В их взглядах нашли отражение многие традиции отечественной и зарубежной историографии, особенно в изучении истории культуры. Некоторые дополнения к использованию локального метода краеведами историками постепенно определялись в результате научно-практической деятельности по разработке экскурсиеведения как особой отрасли знания и ценного метода преподавания истории в университетах и школах. И в этом случае преследовалась цель дать живой путь погружения в богатую индивидуальными красками конкретность человеческой истории и жизни, реализовать с помощью гуманитарных экскурсий «способ познания мира человека, ибо культура и определяет специальную среду, где живет и действует человек, и которая является плодом вековой работы человечества». Эти идеи значительно расширили предметную область исторического краеведения. Несколько позже предложил определить локальный метод не только как изучение местной (краевой) истории в ее архивах, но и как изучение тех мест, которые были носителями историко-культурных явлений («историко-культурных ландшафтов»). Таким образом определяя место культурно-исторического направления в общей структуре краеведения, ленинградские ученые не сомневались в его принадлежности к исторической науке, но старались придать ему открытый для контактов с другими дисциплинами характер.

Постепенно теоретики культурно-исторического краеведения углубляли понятие «целокупная культура». Стадии этого процесса: от кратких определений культуры как «синтеза развития миросозерцания (духа) и быта (тела, воплощения), людей, человеческих обществ» (1921) к более глубокой трактовке соединения в ней двух неразрывных граней – внешней (материальной – это человеческая обстановка) и внутренней (духовной, неосязаемой и невесомой, но не менее реальной и движущейся, изменяющейся с течением времен) (); затем уже к упомянутому выше представлению о культуре как особом «надорганическом» мире, охватывающем материальное и духовное творчество человека (1926), и, наконец, к его развернутому определению (1929) как совокупности того, что за все века истории «произвели» люди для удовлетворения своих потребностей силами духа и напряжением физического труда на почве внешней природы, образуя на лоне ее особый новый мир, а также обогащая собственную природу знаниями, раскрывая в себе новые свойства – идеи, чувствования мотивы. Несомненный теоретико-методологический интерес представляет приведенное в этой статье (1929) уточнение о наличие внутри культуры трех ее частей: материальной («воплощение творческого труда человека в предметах»), социальной («союзы и учреждения как приемники и проводники жизненных сил в организме слагающегося общества») и духовной («бесконечное и изменяющееся содержание внутреннего бытия людей, частично находящее выражение в созданных вещах – предметах искусства, книгах; частично хранящееся в глубине сознания»).

Размышляя об особом мире культуры, созданном человеческим трудом, предложил классифицировать памятники культуры по четырем типам: доисторические памятники; памятники синтетического типа (город и деревня); другие характерные группы (монастыри, усадьбы, отдельные здания); архивные документы, книги, произведения устного народного творчества вполь до «словестных памятников»). Помимо указанной группировки, он подразделял памятники на «неподвижные» и «подвижные». К последним относил изменяющиеся во времени «бесчисленное скопление вещей и цепей предметов» (особенно характерных для «обломков» бытовой обстановки в ее социально-классовом разрезе). Способом их изучения могло стать формирование «культурных комплексов» (воссоздание связей путем регистрации и классификации).

В исследованиях 1920-х гг. значительное внимание уделялось городу в связи с процессом оформления отечественного «городоведения» (его зарождение относится к началу XX в.). На основе сотрудничества историков с искусствоведами, архитекторами градостроителями и при взаимном обмене идеями сложилась общая концепция изучения города. Ее методологическим стержнем было понимание города как особого продукта человеческой деятельности, самого сильного конкретного воплощения культуры, целостного социально-духовного организма, имеющего свои разнообразные части, находящиеся в полном взаимодействии между собой; поэтому жизнь города должна познаваться в совокупности экономических, вещественно-бытовых, социально-политических, умственных, художественных, религиозных процессов. По определению, город – это долго развивавшееся материально-духовное существо, он растет «слоями», новые, образуясь, часто давят более старые. Исходя их этого, ученый считал невозможной консервацию всех памятников городской культуры, а призывал к музейному сбережению (обязательному фотографированию и зарисовкам) того, что нельзя использовать для потребностей «обновляющегося трудового общества». «Ландшафтный» подход нацеливал на изучение города в двух «срезах»: а) статуарный ландшафт (все природные и материальные признаки городского облика, вплоть до топографической номенклатуры); динамические ландшафты (социальные функции города, характеристики населения по всем параметрам, оценка города как культурного гнезда, город и деревня с проведением параллелей по всему материалу).

Таким образом, методология «школы культурно-исторического краеведения» в комплексе общеизвестными историческими методами позволяла плодотворно работать над исследованиями в области изучения отдельного региона как особого самодостаточного организма со своими собственными законами существования. Однако разгром в начале 1930-х гг. общественного краеведения надолго вывел из научной практики теоретико-методологические подходы «школы культурно-исторического краеведения». Вновь они становятся популярными в отечественной гуманитаристике с конца 1980-х гг., но скорее не среди историков, а философов, занимающихся теорией и историей культуры, став тем самым одним из методологических оснований по сути дела новой (для нашей страны) научной отрасли – исторической культурологии.

Что же касается непосредственно региональной историографии, то в е гг. ей вменялось следовать официальной исторической концепции в общих и нередко даже в частных вопросах, относящимся к начальным этапам местной истории. О том, что именно так обстояло дело с литературой краеведческого характера, свидетельствуют, в частности, материалы обсуждения в 1952 г. историко-экономического очерка Б. Ильина «Саратов». Автор указанной книги обвинялся не только в допущении отдельных фактических ошибок и излишнем внимании к досоветской истории города, но и в отступлении от марксизма-ленинизма в таких вопросах, как определение первоначального статуса Саратова в качестве города-крепости (он непременно должен был быть «центром ремесла и торговли») и причин поражения пугачевского восстания (в крае, оказывается, «отсутствовала поддержка со стороны пролетариата»). Начиная с хрущевских времен таких пассажей, безусловно, ревнители идеологической чистоты не допускали, а региональные исторические исследования получили достаточно широкое распространение. Хотя вряд ли работы локального плана считались в академической среде имеющими самостоятельное значение. «Именно краеведение, - писал историк, - должно явиться тем приводным ремнем, с помощью которого советская историческая наука сможет изучать общие закономерности с учетом всего многообразия их проявления в различных исторических условиях…». Не были знакомы советские историки и с новыми подходами своих зарубежных коллег, способными обновить теоретико-методологический инструментарий историко-региональных исследований.

3. Историческая регионалистика в системе

современного гуманитарного знания

Значительный рост в последнее пятнадцатилетие числа исследований, посвященных истории отдельных регионов, некоторые историографы склонны связывать с произошедшим в отечественной исторической науке методологическим поворотом в сторону микроисторического подхода и локальной истории. Подобного рода заявления скорее служат теоретическим обоснованием сложившейся на протяжении последних лет практики работы провинциальных историков-профессионалов, чем выявлению действительных изначальных мотивов расширения фронта работ по местной истории. Представляется, что в первую очередь на это повлияли финансовые трудности постсоветского времени для занятия общероссийскими (общесоюзными) темами, открытие новых фондов в местных архивохранилищах и возможность изучения новых проблем. Действительно, в последние годы мы имеем немало трудов регионального характера по таким неприветствуемым ранее темам, как история частного предпринимательства, дворянства, земских учреждений, политических партий, антисоветских сил, религиозных конфессий, благотворительности, репрессивной политики государства и др. Как правило, работы по этой и по ранее разрабатываемой проблематике выполнены с использованием традиционных подходов, а присутствие в некоторых диссертациях указания на приверженность цивилизационной концепции (чему часто предшествует критика формационной теории) является не более чем данью историографической моде. Естественно, что теперь, в отличие от советского времени, историки освобождены от необходимости доказывать «типичность» изучаемого объекта. По логике вещей им в большей степени необходимо показать, что регион, о котором идет речь, обладает «особостью» в том аспекте, какой является предметом исследования.

В познании региональной истории профессиональным исследователи столкнулись с резко увеличившимся потоком любительской краеведческой литературы, на что они были вынуждены реагировать и не всегда без потерь для научного уровня своих работ. Впрочем, это являлось своеобразным отражением на региональном уровне распространения в российском обществе феномена «омассовленной истории». Бытовое переосмысление отечественной истории совершалось при деятельном участии художественной литературы , а также литературной и исторической публицистики, заметно опережавших профессиональную историографию в «переименовании» прошлого. «Снижение» философских и теоретико-методологических проблем отечественной истории открыло возможность приобщения к полемике массы людей и, казалось, подтверждало право любого человека авторитетно рассуждать о прошлом с позиции «здравого смысла». Как пишут и, «кризисное состояние профессиональной историографии, внешне выражавшееся в распаде «национально-официальной» парадигмы, обнаруживалось в необходимости соблюдения пишущими историками правил исторической профессии и в то же время – в осознании нереальности их выполнения. Преодоление этой раздвоенности происходило во многом за счет включения в практику исследовательской работы процедур обыденного мышления, введения в профессиональный исторический дискурс архаических идей-образов и концептов из коллективной памяти… В научной и учебной литературе укрепилась тенденция осознанного возвращения к описательности, свойственной ранней историографии, к письму в форме «исторического рассказа».

Таким образом, для сообщества историков актуальной задачей стало сохранение свой профессиональной идентичности, а это невозможно сделать в современных условиях без равноправного вхождения в мировое историографическое пространство. Особое значение здесь имеет творческое восприятие и освоение целого комплекса теоретико-методологических идей, уже давно «пережитых» в зарубежной научной культуре и новационных. Именно это и позволит региональной (местной) истории стать равноправным жанром исторической науки, не отказываясь от всего положительного, что было накоплено до этого, в том числе обращаясь и к хорошо забытому.

Одной из важнейших теоретических позиций, почерпнутых из современного мирового обществознания и добавленных отечественной историографией к традиционным методам, является междисциплинарная методология, т. е. приемы, категории, понятия, характерные для социологии, политологии, антропологии и других общественных наук большинства зарубежных стран. Они обладают серьезным, в ряде случаев фундаментальным отличием от понятийно-категориального аппарата отечественного обществознания, в том числе исторической науки советского периода, что не может не влиять на характер и содержание исторической интерпретации.

В 1992 г. лишь немногим саратовским историкам было понятным заявление, сделанное Д. Рейли на международной конференции «Политика и общество в России и на Западе», о стирании границ в гуманитарных и общественных науках. «Историки все дальше отходят от построения теоретических моделей общества (как, например, в марксизме),- говорил он,- и начинают использовать концепции, истоки которых лежат в культурной антропологии и литературоведении. Литературоведы все чаще обращаются к истории в целях более углубленного понимания исторического контекста, в котором создавались произведения культуры, и многие из них теперь уже анализируют исторические документы так же, как и выдающиеся литературные тексты. Изучая историю собственной дисциплины, антропологи смогли продемонстрировать, каким образом устанавливался узкодисциплинарный диктат». Написанные в последние годы в нашей стране специальные работы представили достаточно полную картину, каким образом сближение истории и антропологии привело к появлению такого историографического направления, как историческая антропология, и чем смысл «антропологический поворот» в мировой исторической науке.

По словам, «историческая антропология – одно из наиболее перспективных направлений современного гуманитарного знания». И далее: «Развитие исторической антропологии привело к резкому расширению круга вопросов, которые историк задает текстам, происшедшим из прошлого. Эти вопросы нацелены на реконструкцию мировидения людей изучаемой эпохи, способов их поведения и лежащей в их основе системы ценностей, на содержание коллективных представлений». Историческая антропология, таким образом, вносит новые измерения в познание истории, «ибо погружение в картину мира людей прошлого, в их эмоции и представления означает переход от позиции внешнего наблюдателя к изучению культуры «изнутри», как она воспринималась и переживалась самими участниками драмы истории».

Авторитетный методолог истории рассматривает формирование исторической антропологии как преодоление позитивистской парадигмы, вызов традиционным историческим наукам, переход от хронологически-линейного описания события к изучению структур повседневности, к целостному рассмотрению объекта познания. Антропологическая ориентация исторической науки выдвигает на первый план в познании истории человеческого общества социокультурные группы, а также личность, ее самоидентификацию и формы ее идентификации через образы различных моделей поведения.

Обращение к «картине мира» человека, изучение стратегии его поведения положило начало становлению и развитию нового научного направления - истории повседневности. Наряду с переходом от доминирования умозрительных схем и построений к «истории подробностей жизни», положительным моментом выведения категории «повседневность» на один из первых планов в интересе современной мировой историографии можно считать объединение в общий предмет широкой области ранее отдельных сюжетов и тем исторических исследований (быт, отдых, труд, гендерная история и т. д.). Вместе с тем, как отмечают исследователи, излишнее увлечение повседневностью, гипертрофия значимости этой темы таит угрозу «расщепления исторической реальности», размазывания» бесконечного фрагментирования истории, не избавляя от опасности схематизма, потому что повседневность тоже должна быть структурирования, а здесь возможны как действительно научный подход, так и субъективный произвол при выборе тем и ракурсов. Серьезные методологические затруднения при изучении истории повседневности возникают в связи с проблемой источниковой базы исследования. По сути дела требуется коренное изменение исследовательского источниковедческого сознания.

Главным приемом исследования истории повседневности является микроанализ. В своей основе микроисторический подход содержит довольно разрозненный комплекс идей, высказанных группой итальянских историков во главе с К. Гинзбургом и Дж. Леви.. Его особенностью является сознательное ограничение масштабов наблюдения в пространстве и времени. В этой связи часто ставят знак тождества между микроисторией и локальной историей. Именно в «новой локальной истории», как считают авторы учебного пособия «История исторического знания» (М., 2004), открылся наиболее перспективный путь к осуществлению проекта социоистории, включающий в свой предмет социальные аспекты всех сторон исторического бытия человека.

Коллективная биография локальной общности стала главным методом «истории снизу», объединившим различные субдисциплины социальной истории и исторической антропологии: его реализация предполагала комбинирование демографического и локального анализа, с включением социокультурного аспекта. Проведенные исследования продемонстрировали два главных сложившихся в «новой локальной истории» подхода к изучению человеческих общностей. Первый из них подходит к решению проблемы со стороны индивидов, составляющих общность и имеет предметом исследования жизненный путь человека, от рождения до смерти, описываемый через смену социальных ролей и стереотипов поведения и рассматриваемый в контексте занимаемого им на том или ином этапе социального жизненного пространства. Второй подход отталкивается от раскрытия внутренней организации и функционирования социальной среды в самом широком смысле этого слова: включая исторический ландшафт, отражающий физическую реальность локального мира, социальную экологию человека, микрокосм общины, многообразие человеческих общностей, формальных и неформальных групп, различных ассоциаций и корпораций, и выявляет их соотношение между собой, а также с социальными стратами, сословными группами, классами. При этом используется вся совокупность местных источников, фиксирующих различные аспекты деятельности индивидов. Как правило, исследования «новой локальной истории» изначально ориентированы не на выведение среднего или типичного пути развития, а максимальный учет всех региональных вариаций в их специфической связи с национальным целым. Наиболее успешными признается практика использования микроисторических подходов в исследовании территориальных общностей в современной английской историографии.

Заключение

Региональная история является важной и неотъемлемой частью исторических исследований как за рубежом, так и в нашей стране. Она прошла длительный период своего становления и развития, постоянно соотносясь с общим историографическим процессом. Поэтому вопросы методологического обеспечения имели не такое же значение, что и для исследований более широких по своим масштабам. Методология определяет характер постановки научных проблем, выбор адекватных путей и принципов их решения, разработку и критическую оценку методов исследования.

Совершенно очевидно, чтобы в нынешних условиях действительно поднять изучение местной истории до уровня первостепенного, равноправного жанра требуется не только работы, выполненные в традиционной манере изложения материала, необходимо существенное обновление инструментария исследования, овладение современными научными методиками, использование междисциплинарных подходов. Прекрасная возможность открывается в данном случае в связи с изучением истории повседневности, культурно-антропологических аспектов функционирования городского и сельского социума. Все это поможет избежать периферийности в научной деятельности и позволит историкам, занимающихся местной историей, опираясь на опыт прошлого, используя местный материал, внести свой вклад в становление новых направлений, развивающихся в исторической дисциплине в целом. Вместе с тем эти подходы нельзя противопоставлять традиционным методам. Историческая наука не может отказаться от выявления тенденций, характеризующих общую направленность исторического процесса в данную эпоху.

Список использованных источников и литературы

Анцифиров Н. П . Пути изучения города как социального организма. Опыт комплексного подхода. Л., 1825.

Как изучать свой город. М.-Л., 1929.

Локальный метод в исторической науке // Краеведение. 1927. Т. 4. № 2.

, Новейшая историография уральской истории: опыт статистического изучения тематики диссертационных исследований // Историк в меняющемся пространстве российской культуры: сборник статей. Челябинск, 2006.

Барзилов С., Чернышов А. Регион как политическое пространство // Свободная мысль. 1997. № 2.

Задачи исторического изучения края // Краеведение. 1928. Т. 5. № 3

Областная история России, ее научные основания и современные задачи // Вопросы краеведения. Сб. докладов, сделанных на [I] Всерос. Конференции научн. обществ по изучению местного края в Москве в дек. 1921 г., созванной Академ. Центром. Н.-Новгород, 1923.

Бурдье П. Идентичность и репрезентация: элементы критической рефлекс идеи «региона» // Ab Imperio. Казань, 2002. № 3.

Власть и тенденции формирования новых социальных общностей в регионе. Саратов, 2004.

, Регионоведение. М., 2000.

Изучение социальной истории России второй половины XIX – начала ХХ в.: «микроисторический» подход // Образы историографии. М., 2001.

История в краеведении // Краеведение. 1926. Т. 3. № 4.

Гревс И. М . Памятники культуры и современность //Краеведение. 1929. Т. 6. № 6.

Гуревич А. Я . К пониманию истории как науке о человеке // Историческая наука на рубеже веков. М., 2001.

Сочинения: в 9-ти т. М., 1987. Т. I.

Краеведение. Л., 1925.

Историческая антропология как феномен гуманитарного знания: перспективы развития // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации. М., 1998.

Музеи города к Октябрю 1927-го. Очерк истории музея и путеводитель. Л., 1928.

Основы регионоведения. Опыт разработки лекционного курса. /Под ред. . Саратов, 2003.

Областные культурные гнезда. Историко-краеведческий семинар. М.-Л., 1928.

Разгон А. М . Пути советского краеведения // История СССР. 1967. № 4.

Рейли Дональд Дж.

Региональные параметры имперской «географии власти» (Сибирь и Дальний Восток) // Ab Imperio. Казань, 2000. № 3-4.

, История как учебная дисциплина // Преподавание гуманитарных дисциплин в ВУЗах России: состояние, проблемы, перспективы. М., 2001.

, История исторического знания. М., 2004.

Повседневность как методологическая проблема микро и макро-исторических исследований (на материалах российской истории ХХ века) // История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. М., 2001.

Сергунин А . Проблемы и возможности регионалистики //Полис. 1994.

Регион как субъект политики. Саратов, 1999.

Сочинения: в 3-х т. СПб, 1906. Т. 1.

Парамонова исторического знания. М., 2004.

Рейли Дональд Дж. Некоторые мысли о кризисе в исторической науке и об изучении локальной истории // История России: диалог российских и американских историков. Материалы российско-американской научной конференции (г. Саратов, 18-20 мая 1992 года). Саратов, 1994.

См.: Сергунин А. Проблемы и возможности регионалистики // Полис. 1994. С. 5-6; Основы регионоведения. Опыт разработки лекционного курса. / Под ред. . Саратов, 2003. С. 7-9; Власть и тенденции формирования новых социальных общностей в регионе. Саратов, 2004. С. 15-19.

Бурдье П. Идентичность и репрезентация: элементы критической рефлекс идеи «региона» // Ab Imperio. Казань, 2002. № 3. С. 46.

Там же. С. 47.

Определенным свидетельством этого является открытие учебной специальности «регионоведение» в Саратовском университете именно социологами.

См.: Власть и тенденции формирования новых социальных общностей в регионе. С. 18.

Барзилов С., Чернышов А. Регион как политическое пространство // Свободная мысль. 1997. № 2. С. 6; Чернышов как субъект политики. Саратов, 1999. С. 58.

Чистобаев. М., 2000. С. 113.

Ремнев параметры имперской «географии власти» (Сибирь и Дальний Восток) // Ab Imperio. Казань, 2000. № 3-4. С. 347.

Ключевский: в 9-ти т. М., 1987. Т. I. С.50.

Щапов: в 3-х т. Спб, 1906. Т. 1. С. 754.

Богословский история России, ее научные основания и современные задачи // Вопросы краеведения. Сб. докладов, сделанных на [I] Всерос. Конференции научн. обществ по изучению местного края в Москве в дек. 1921 г., созванной Академ. Центром. Н.-Новгород, 1923. С. 118-119.

Марр. Л., 1925. С. 8.

Архангельский метод в исторической науке // Краеведение. 1927. Т. 4. № 2. С. 181-194; Бахрушин исторического изучения края // Краеведение. 1928. Т. 5. № 3. С. 129-140.

Гревс в краеведении // Краеведение. 1926. Т. 3. № 4. С. 487-508.

Краеведение. 1926. Т. 3. № 4. С. 489.

Там же. С. 490.

См.: Пиксанов культурные гнезда. Историко-краеведческий семинар. М.-Л., 1928. С. 3-5, 7.

Гревс экскурсивности и главные типы экскурсий в культуру // Экскурсии в культуру. М., 1925. С. 24.

Анцифиров путь в исторической науке // Краеведение. 1928. № 6. С. 321-338.

Экскурсионное дело. 1921. № 1. С. 21; Экскурсии в культуру. М., 1925. С. 25; Краеведение. . Т. 1. № 3. С. 247, 255 и др.

Гревс культуры и современность // Краеведение. 1929. Т. 6. № 6. С. 311-312.

Краеведение. 1926. Т. 3. № 4. С. 498; Анцифиров изучения города как социального организма. Опыт комплексного подхода. Л., 1825; Музеи города к Октябрю 1927-го. Очерк истории музея и путеводитель. Л., 1928. С. 12-25; Экскурсионное дело. 1921. № 1. С. 28 и др.

Анцифиров изучать свой город. М.-Л., 1929. С. 27-28.

Государственный архив новейшей истории Саратовской области , ф. 30, оп. 22, д. 112, л. 102.

Разгон советского краеведения // История СССР. 1967. №

См.: , Фокин историография уральской истории: опыт статистического изучения тематики диссертационных исследований // Историк в меняющемся пространстве российской культуры: сборник статей. Челябинск, 2006. С. 463.

Зверева как учебная дисциплина // Преподавание гуманитарных дисциплин в ВУЗах России: состояние, проблемы, перспективы. М., 2001. С. 193.

Рейли Дональд Дж. Некоторые мысли о кризисе в исторической науке и об изучении локальной истории // История России: диалог российских и американских историков. Материалы российско-американской научной конференции (г. Саратов, 18-20 мая 1992 года). Саратов, 1994. С. 26.

См.: К пониманию истории как науке о человеке // Историческая наука на рубеже веков. М., 2001. С. 173.

Там же. С. 174.

См.: Медушевская антропология как феномен гуманитарного знания: перспективы развития // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации. М., 1998. С. 34.

Сенявский как методологическая проблема микро и макро-исторических исследований (на материалах российской истории ХХ века) // История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. М., 2001. С. 27.

См.: Гордеева социальной истории России второй половины XIX – начала ХХ в.: «микроисторический» подход // Образы историографии. М., 2001. С. 122.

История исторического знания. М., 2004. С. 239.

Парамонова исторического знания. С. 239-240.

Булыгина Т.А.

Ставропольcкий государственный университет

Изучение региональной или, если угодно, местной истории, предполагает выбор определенной теоретической парадигмы. По нашему мнению, ключевым понятием, определяющем научные поиски историка в региональном пространстве, будет концепт «регион». В наибольшей степени распространенное представление о регионе связано с его территориально-географическими и административными характеристиками. Поскольку регион в его словарном толковании – ϶ᴛᴏ «территория, выделенная по совокупности каких-либо взаимосвязанных признаков и явлений», то определяющим для его истории чаще всего будет территориальное измерение, а не изучение данных связующих «совокупностей» и их более широкий контекст.

Справедливости ради надо отметить, что продуктивное накопление материалов по местной истории России в конце XIX века в основном в позитивистском ключе стало основанием для теоретических поисков новых возможностей краеведения отечественными историками 20-х гг. Изменения политической конъюнктуры и последовавший за данным запрет на краеведение прервали эту теоретическую работу. Возрождение краеведения в середине XX века опиралось на дореволюционную традицию, модернизированную в духе советской идеологии, предавая полному забвенью оригинальные методологические наработки в ϶ᴛᴏй области в первые годы советской власти. Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что возобладал стереотип упрощенно-географического подхода к пониманию региона и региональной истории.

Именно под таким углом зрения проблемы местной истории привлекали внимание отечественных исследователей второй половины XX века. Так начиная с 60-х гг., в советской историографии стало бурно развиваться краеведение. В основе краеведческого изучения местной истории была заложена эрудитская модель историописания, когда в рамках общей схемы российской истории шло накопление эмпирического материала по истории региона. В те годы сложился почти стабильный набор жанров местного историописания. Так, по рекомендации высшей партийно-государственной власти стали обязательным два типа краеведческих публикаций. Это истории местных партийных организаций и исторические обзоры в контексте всероссийской истории – «N-ская область (край) в истории СССР».

Наряду с данным, стали выходить тематические материалы и сборники источников, посвященные революционным событиям и Великой Отечественной войне в регионах. На местах стали создаваться как профессиональными историками, так и краеведами-энтузиастами истории отдельных населенных пунктов, биографии знаменитых земляков из недалекого и далекого прошлого. В 70-е годы наметился бум диссертационных исследований по местной истории в основном историко-партийной тематики, охватывающей не только описание местных партийных организаций, но и различных сторон социально-экономической, общественно-политической и культурной жизни регионов. Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что в последние три десятилетия советской истории была проделана немалая работа по собиранию и описанию источников и фактов региональной истории, заложившая обширный фундамент антикварного комплекса в советском варианте.

Десятилетие идеологической растерянности, методологического смущения, потери экономических возможностей, связанное с событиями «перестройки», привело вначале к ослаблению потока местных историописаний. При этом вскоре кризис обернулся новым подъемом. Новый расцвет краеведения в России приходится на рубеж тысячелетий. Разнообразие краеведческой литературы превысило уровень доперестроечных изданий по местной истории, уступая им в тиражах. При ϶ᴛᴏм следует учесть, что развитие краеведения в наше время связано не столько с переосмыслыванием теоретических проблем и методологических подходов, сколько с возможностями закрасить «белые пятна» местной истории новыми фактами. Немалую роль в ϶ᴛᴏм подъеме краеведческого движения играли местные политические амбиции, спровоцированные «парадом суверенитетов».

Типичным отражением изложенной выше ситуации будет состояние изучения региональной истории на Северном Кавказе. Наряду с выпуском обзорных изданий различного жанра по истории региона особое место занимает изучение казачества, городов, культуры, социальных структур, а также разработка национальных историй северокавказских народов. Развитие краеведения - важное направление в отечественной исторической науке, кᴏᴛᴏᴩое, несомненно, обогащает наши исторические представления и занимает важное место в воспитательном процессе нашей молодежи. К сожалению, большинство данных краеведческих изданий страдают старыми болезнями идеологизации и эрудитства. К примеру, в последние пять лет в нашем крае вышли два солидные исследования, подготовленные профессионалами-историками (1) Великолепно изданные и содержащие немалый фактологический материал, данные книги, расширив эрудицию читателя, не дали ему новых представлений о Ставропольской истории. Издания не стали новым шагом на пути исторического познания, так как авторы не смогли преодолеть давление устоявшихся методологических рамок, а в ряде случаев и идеологических догм.

Зачастую «новизна» подхода в изложении местной истории в книге «Край наш Ставрополье» обеспечена формальным использованием отдельных терминов, бытующих в современной историографии, вроде «модернизации» или «радикализма». Это особенно ярко проявилось при изложении событий 1917 года на Ставрополье. Отметим, что текст со всей очевидностью демонстрирует, что приоритетным для ряда авторов будет не познавательная, а воспитательная задача в духе исповедуемой всю жизнь советской идеологии. Даже попытка обновления авторского взгляда на события 1917 года оборачивается очередной идеологемой. Акцент на том, что население губернии на выборах в Учредительное собрание, проголосовало «за социалистические парии, а не за кадетов», оставляет в тени факт проигрыша большевиков на данных выборах.

Образцом формального подхода к изучению истории населенных пунктов региона стал объемный и в ϲʙᴏем роде уникальный справочник «История городов и сел Ставропольского края». Задуманный как фундаментальное научное издание, он грешит отсутствием целостной научной концепции, неясностью социокультурной составляющей населенного пространства, недостаточностью данных об истории формирования значительной части конкретных населенных пунктов.

Отдельного разговора требует современная национальная историография Северного Кавказа, ряд творцов кᴏᴛᴏᴩой создают новую политическую мифологию на основе старых исторических мифов. Важно заметить, что один из исследователей ϶ᴛᴏй проблемы обращает внимание на приемы, с помощью кᴏᴛᴏᴩых исторический текст используется как средство формирования исторических этногенных мифов. Это тенденциозный и ограниченный подбор источников, а также их абсолютизация и изолирование от исторического контекста, утверждение изначальной заданности и неизменности определенных психологических черт того или иного народа. (2) В наибольшей степени четко, на наш взгляд, социальный и исследовательский аспект ϶ᴛᴏй проблемы сформулировал профессор В.А. Кузнецов: «Вульгарная, околонаучная историография стала на Северном Кавказе и в других регионах заметным социальным явлением, пускает корни в массовом сознании, способствует межнациональному отчуждению, и ученые не вправе, получив вызов, уходить в тень» (3)

До конца 90-х гг. XX в. российская гуманитаристика переживала теоретический кризис, когда единая теоретическая модель, кᴏᴛᴏᴩая носила тоталитарный и идеологизированный характер и не удовлетворяла творческие потребности гуманитариев, была разрушена, а поиски новых путей развития отечественной исторической науки проходили драматично, с примесью политики, идеологии, ущемленных самолюбий. Из ϶ᴛᴏго кризисного периода научное сообщество вышло на новый уровень в понимании ϲʙᴏих задач, кᴏᴛᴏᴩые диктовали выработку разнообразных принципов и методов добывания социогуманитарного знания. Этим обстоятельством можно объяснить начало поисков новых подходов к исследованию региональной истории в отечественной историографии.

Истоком иного подхода стал новый взгляд на объект изучения, когда регион рассматривается в виде «микросообщества», главными характеристиками кᴏᴛᴏᴩого выступают деятельность и отношения людей в их социальном и личностном взаимовлиянии в локальном пространстве. Это сообщество отличается относительной автономностью, что позволяет при изучении локальной истории увидеть ее особенности, уникальные проявления, ϲʙᴏйственные именно данному социокультурному полю. При всем этом такой подход к изучению региона позволяет увидеть его обитателей как часть макросообществ и как представителей всего человеческого сообщества, делая локальную историю открытой в общероссийский и мировой контекст.

Представляется перспективным разработка местной тематики с позиций описанного выше подхода на базе проблемных советов Российской академии наук и Международных институтов общественных наук (МИОНов), открытых в регионах. Программы советов и МИОНов обеспечивают возможности междисциплинарных исследований регионов, что ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙует мировой парадигме гуманитарной науки. Это дает возможность использовать современные исследовательские методики при изучении социальной, политической, культурной истории регионов, как в целом, так и отдельных аспектов и вопросов местной истории.

Свидетельством более продуктивного подхода к местным историям будет их изучение в контексте проблемы «Центр-Провинция». Это весьма плодотворное направление, так как позволяет выявить уникальность локального мира, именуемого российской провинцией и одновременно понять механизм взаимодействия и взаимовлияния регионов и Центра, кᴏᴛᴏᴩый и составляет существо российской истории. При ϶ᴛᴏм познание местной истории в рамках ϶ᴛᴏго направления предполагает мультидисциплинарный подход. Примером ϶ᴛᴏго может служить конференция, прошедшая в Санкт-Петербурге в 2001 году (4) Ее участники не ограничились описанием конкретных сюжетов из истории локальных сообществ. Были рассмотрены методологические проблемы изучения региона как социокультурного пространства, в частности, роль социокультурной парадигмы в изучении региона (5)

Задавшись целью прояснить провинциальные компоненты общероссийского духовного развития, особенности психологии провинциалов и столичных жителей, феномен провинциализма (6), ученые, пытаясь раскрыть самобытность российской провинции, особое внимание обращали на неразделимость понятий «провинция» и «центр», как составляющих элементов общероссийской истории и действительности. Материал опубликован на http://сайт
Изучая оппозицию «Центр-провинция» в ее историческом аспекте, авторы ставили и практическую задачу – выявить условия, при кᴏᴛᴏᴩых возможно преодолеть противопоставление элементов единого российского пространства и создать предпосылки их гармоничного развития. Показательно, что материалы конференции были подготовлены представителями различных социально-гуманитарных наук: историками, философами, социологами. Подобное содружество стало символом междисциплинарного изучения региональной истории в свете новых теоретических направлений.

В контексте вышеуказанного направления в последнее время ведутся интересные исследования провинциальной историографии. В наибольшей степени интенсивно, на базе современных методов исторической науки различные стороны и периоды местной историографии разрабатываются учеными Омска. В частности, проблемы провинциальной историографии сквозь призму методов новой интеллектуальной истории подняты В.Г. Рыженко и О.В.Кузнецовой (7)

В западной историографии история региона, как и история в целом делает упор на изменение предметного поля исследования, что, в ϲʙᴏю очередь, ведет к переменам методологических ориентиров. Результатом таких изменений и одновременно их показателем стало провозглашение поворота к изучению «новой истории». Декларирование принципов «новой истории» предстает как осознанный вызов в ответ на традиционную исследовательскую традицию, когда господствовала «история сверху», замкнутая на истории великих людей и великих событий, а повседневная жизнь и обычные люди оставались исключительно историческим фоном. «Новая история» изучая все формы человеческой деятельности в социокультурном пространстве, ставит перед собой задачу исторической реконструкции любых проявлений человеческой жизни, кᴏᴛᴏᴩые могут быть соотнесены с любыми другими элементами в едином историческом пространстве. Это ведет к расширению и разнообразию тематики, кᴏᴛᴏᴩая приближает исследователя к возможности широкого исторического синтеза и на базе ϶ᴛᴏго к созданию открытой модели исторического познания и историописания.

Принципы «новой истории» легли в основу работы созданного в 2002 году Научно-образовательного Центра «новой локальной истории» СГУ. Локальная история как «история места» изучается в данном случае на базе нескольких тесно связанных общими методологическими подходами направлений (субдисциплин), использующих разнообразные познавательные методики в междисциплинарном пространстве. Речь идет о микроистории, интеллектуальной истории, «новой биографике», истории повседневности, устной истории, источниках и историографии местной истории кᴏᴛᴏᴩые позволят понять ежедневный социальный опыт обычного члена локального сообщества в его исторической реальности (8)

В последнее время по понятным причинам возрос интерес гуманитариев к такому региону как Кавказ, в т.ч. и к его истории. Я. Гордин в ϲʙᴏей книге о Кавказской войне (9) попытался переосмыслить известные источники с позиции антропологической истории. В ряде работ отечественных историков по истории Кавказа могут быть использованы приемы исторической психологии, семиотики, герменевтики. Так С.А. Панарин выявляет связи позиционных факторов и исторических событий на Кавказе. В предлагаемой им паре антонимов «преграда-мост» явственно прослеживается вариант теории «контактных зон» (10)

Надо заметить, что в западной, особенно американской исторической науке последних десятилетий приобретен богатый историографический опыт изучения таких специфических регионов в национальных историях, как пограничные области. «История пограничных областей», интенсивно разрабатываемая в американской историографии заслуживает особого внимания со стороны исследователей отечественной локальной истории, особенно кавказской истории, так как исследовательские принципы и методы, применяемые в пределах выше обозначенного направления, представляются весьма плодотворными для такого поликультурного, полиэтнического региона, насыщенного контактами и столкновениями многообразного характера.

Интересны исследования американского историка Г. Болтона, кᴏᴛᴏᴩый на базе изучения уклада жизни и отношений, господствующих на американском юго-западе, сделал важный вывод о том, что в пределах США сформировалась область и культура, живущая собственной идентичностью (11) Художественные образы, жилые и хозяйственные постройки, социальные традиции явились для Болтона материальной очевидностью ϶ᴛᴏго. Подобный исследовательский подход открывает новые возможности исторического прочтения Кавказа и, в частности, Ставрополья как пограничных областей России. Не менее интересны для нас как исследователей локальной истории опыты Барбары А. Дрисколь, кᴏᴛᴏᴩая изучала производство текстов о жизни данных пограничных мест и о прошлом пограничных областей (12)

По нашему мнению, подходы «истории пограничных областей» дают широкие возможности использования междисциплинарных подходов, о чем свидетельствует школа Чарльза Лумиса (мультидисциплинарная группа исследователей), объединившая социологов, политологов, культурологов, лингвистов, психологов. Изучение пограничных регионов рассматривается, таким образом, с позиций многообразия культурных, экономических, повседневных, геополитических взаимодействий этнических и микросоциальных групп.

Используя многообразие исследовательских методик, лежащих в поле зрения истории пограничных областей в качестве объекта изучения сотрудники Центра «новой локальной истории» СГУ избрали историю зон культурного обмена и контактов между коренными жителями Северного Кавказа и переселенцами других этносов, прежде всего, русских и украинцев. Речь идет об изучении этнического, демографического, культурного, хозяйственного развития не столько в географическом, сколько в социокультурном контексте Северокавказского региона, когда граница предстает во всем многообразии ее восприятия и осмысления различными людьми. На основе сравнительного анализа представляется перспективным изучение пограничных областей не с позиций региональных конфликтов (данные вопросы успешно изучаются социологами и этнологами), а с точки зрения контактов, взаимовлияния и взаимодействия народов, их традиций и навыков, их гендерной и повседневной истории, их интеллектуальной жизни, их творчества и созданных текстов и т.д.

Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Тульский государственный университет Кафедра истории и культурологии Учебно-методическое пособие по курсу «РЕГИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ» для студентов очного отделения специальность 030402 «Историко-архивоведение» Тула 2007 Вепренцева Татьяна Алексеевна Региональная история: Уч. - метод. пособие по курсу/ Вепренцева Т. А.; Тульский государственный университет.- Тула: Издательство ТулГУ, 2007.- 25 с. Пособие охватывает всю тематику лекционных и практических занятий по курсу «Региональная история». В нем даются практические рекомендации изучения студентами тем, выносимых на лекции, рассматриваемых на семинарских занятиях и предусмотренных для самостоятельной работы. В каждой теме приводится список литературы и словарь терминов. В конце пособия представлены образцы тестов по курсу. Предназначено для студентов очного отделения, изучающих курс «Региональная история» по специальности 030402 «Историко- архивоведение». ©Вепренцева Т. А. ©ТулГУ Общая характеристика курса и методические рекомендации по лекционным, практическим занятиям и самостоятельной работе студентов Региональная история - часть исторической науки, в которой важнейший исследовательский акцент направлен на анализ исторических изменений в территориальной организации природных условий, населения, хозяйства, культуры, позволяющих вскрыть генезис современных явлений и событий, объективно оценить исторические корни современных процессов. Социополитическое и социокультурное состояние российского общества в настоящее время характеризуется значительной регионализацией общественной жизни. В результате четко обозначилась проблема востребованности региональной истории и, прежде всего, провинциальной культуры, что объясняется, в немалой степени, непрерывностью культурной традиции, инвариантностью ее по отношению к смене властей, а подчас и политических режимов. Хронологически курс включает в себя исторический период от вхождения региона в состав Русского государства до настоящего времени или до 1990-х гг., т.е. до образования на территории независимых национальных государств. Курс «Региональная история» состоит из 36 часов аудиторных занятий (18 часов лекций и 18 часов семинаров). На самостоятельную работу студентов отводится 44 часа. Лекционный курс охватывает всю тематику дисциплины согласно рабочей программе. Первая лекция имеет своей целью ввести студентов в суть дисциплины: познакомить с предметом изучения, задачами, основными понятиями. Здесь же дается характеристика источников по региональной истории. Следующая лекция посвящена вопросам историографии региональной истории с XVIII в. по 1990-е гг. При этом второй вопрос плана «Основные направления изучения региональной истории во 2-ой половине XIX – начале ХХ вв.» освещается лектором весьма схематично, так как он выносится в качестве отдельной темы первого семинарского занятия. На этом занятии студенты рассматривают различные аспекты изучения региональной истории дореволюционными историками (А. П. Щаповым, Т. Н. Грановским, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским, Н. Е. Забелиным), так же преподаватель рекомендует для дальнейшего самостоятельного изучения некоторые их работы. В рамках третьей лекции рассматривается история и особенности развития Центральной России, при этом особое внимание уделяется памятникам истории и культуры в разных местностях региона. На семинарском занятии по соответствующей теме берется более широкая проблематика, так как добавляется изучение истории развития Черноземья, в частности, рассматривается вопрос о строительстве здесь Засечной черты в XVI веке. В данной теме рекомендуется особенно широко использовать краеведческий материал. Четвертая лекция посвящена рассмотрению вопросов по развитию Севера и Северо-Запада России. Так как первые краеведческие общества возникли именно на Русском Севере, этот аспект в лекции рассматривается особенно полно. Так же подчеркиваются особенности развития Северо- Запада – древней земли России. На семинаре №3, посвященном истории данного региона, в качестве вопросов, наиболее характеризующих развитие Севера и Северо-Запада России, выделяются вопросы о монастырях Русского Севера, а так же возникновение Петербурга и его влияние на развитие Северо-Запада России. В освещении материалов пятой лекции делается акцент на изучении экономического развития Уральского региона и своеобразия его материальной и духовной культуры. На семинаре студентам предлагается дать характеристику некоторых, наиболее крупных, уральских городов, а так же определяется тематика сообщений, которые студенты готовят заранее. Это такие темы как «Пребывание и убийство царской семьи в Екатеринбурге» и «Промышленность Урала в годы Великой отечественной войны». Шестая лекция рассматривает особенности освоения и развития Сибири в составе Русского государства, а так же специфику развития культуры Поволжья в разные исторические периоды. На семинаре выделяются вопросы о колонизации Среднего и Нижнего Поволжья, особенности возникновения и характеристика городов Сибири и Поволжья. В качестве сообщений предлагаются темы: «Старообрядческая и казачья субкультуры Поволжья», «Этноконфессиональная картина Среднего и Нижнего Поволжья». Лекции 7 и 8 читаются обзорно. Особое внимание уделяется вопросам вхождения в состав России и развития взаимоотношений России с такими странами как Украина, Белоруссия, страны Балтии, Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. На семинарских занятиях №№6 и 7 история, особенности культурного развития и межкультурных контактов этих стран рассматриваются в качестве докладов и сообщений студентов, наиболее проблемные и интересные вопросы по ходу сообщения отмечаются, а затем выносятся на обсуждение в группе. Самостоятельная работа студентов заключается в изучении научных источников и литературы, рекомендованной преподавателем по конкретным темам (к семинарским занятиям или лекциям в качестве предварительного ознакомления). Студенты самостоятельно изучают некоторые вопросы, не рассматриваемые в рамках лекционных и практических занятий (по заданию преподавателя) или те вопросы, которые не изучаются достаточно подробно. Так, например, студентам рекомендуется самостоятельно изучать труды по региональной истории А.П. Щапова, Т.Н. Грановского, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Н.Е. Забелина. Самостоятельно студентами рассматриваются вопросы, связанные с анализом общественно-политической ситуации в стране в конце 1920-х – начале 1930-х гг. и ликвидацией краеведческих обществ. История российских городов, не изученная в рамках курса, рассматривается студентами самостоятельно. Кроме этого, история отдельных стран (бывших союзных республик), изучаемая в рамках курса довольно бегло, отдается студентам на самостоятельное исследование. Лекция 1 Введение в предмет Источники по региональной истории 1. Региональная история как область научного гуманитарного знания. Цель, задачи курса, основные понятия. 2. Источники по региональной истории: а) письменные; б) картографические; в) изобразительные. Словарь понятий и терминов Региональная история - часть исторической науки, в которой важнейший исследовательский акцент направлен на анализ исторических изменений в территориальной организации, природных условий, населения, хозяйства, культуры, позволяющих вскрыть генезис современных явлений и событий, объективно оценить исторические корни современных процессов. Историко-культурная область (или историко-этнографическая область) - крупное территориальное образование, которое подразделяется на регионы. Например, Сибирская историко-культурная область делится на Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский регион (водоразделом служит р. Енисей). Регион (от лат. «область»). Регион делят на малый (село, район, город) средний (республика, край, область) и крупный. Универсального определения понятия «регион» не существует, при этом, чаще можно встретить определения, в которых, в первую очередь, выделяется географический критерий. Регион – область, район; часть страны, отличающаяся от других областей совокупностью естественных и (или) исторически сложившихся, относительно устойчивых экономико- географических и иных особенностей, нередко сочетающихся с особенностями национального состава населения. Местность: часть территории, характеризующаяся общностью каких- либо признаков (природных, исторических, культурных и др.). Край: 1) первоначально местности на окраинах государства (отсюда название); 2) в последствии значительная по размерам территория Российской империи, состоящая из нескольких губерний (наместничеств или генерал-губернаторств); 3) в РФ с 1924 г. – крупная административно- территориальная единица. Локус – населенная местность с заданной степенью гомогенности внутренней среды и внешних связей. Провинция – (от лат. provincia - провинция, область). В России административно-территориальная единица в XVIII в. Упразднены "Учреждениями о губерниях" 1775. Провинция - особое социокультурное пространство, своеобразный внутренний организм, ориентированный на мир человеческой повседневности (Данилов А. А., Меметов В. С.). Литература 1. Ашурков В.Н., Кацюба Д.В., Матюшин Г.Н. Историческое краеведение: Учебное пособие. М., 1980. 2. Богословский М. Областная история России, ее назначение, обоснование и современные задачи.//Отечество. Краеведческий альманах. № 4. М., 1993. 3. Гончарова Н.Н. Русский дворянский портрет в графике первой половины XIX века: Из собрания ГИМ. – М.,1998. 4. Готье Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II, т. 1-2, М. - Л., 1913. 5. Данилов А. А., Меметов В. С. Интеллигенция провинции в истории и культуре России. Иваново: ИвГУ, 1997. 6. Кусов В. С. Картографическое искусство Русского государства М., 1989. 7. Кусов В. С. Русский географический чертеж XVI-XVII вв. Сводный каталог. М., 1989. 8. Машковский В. П. Проблемы региональной истории как фактор культуры в современном мире.//Культурологические исследования в Сибири. - Вып. 1. - Омск, 1999. 9. Сотникова С. И. Памятники отечественной картографии XVII в.// Памятники науки и техники. 1987-1988. М., 1989. С.176-201. 10. У истоков фотоискусства. Собрание дагерротипов Государственного Исторического музея: Каталог/Авт.-сост.: Т.Г. Сабурова, И.А. Семакова. – М.: Арт-Родник, 1999. Лекция 2 Историография региональной истории (XVIII век – 1990-е гг.) 1. Изучение региональной истории и краеведения в XVIII – 1-ой половине XIX вв. 2. Основные направления изучения региональной истории во 2-ой половине XIX – начале ХХ вв. (семинар) 3. Историография региональной истории в 1917 – 1990-х гг. Словарь понятий и терминов Кунсткамера - первый в России естественно-научный и исторический музей, основан в 1704 г. по инициативе Петра I. Вольное экономическое общество - первое русское научное общество, основано в 1765 г. в период правления Екатерины II. Академические экспедиции - исследования природы, хозяйства и населения России, организованные Российской Академией. Генеральное межевание - проведение точного определения границ земельных владений отдельных лиц, крестьянских общин, городов, церквей и других собственников земли в Российской империи с 1766 г. по середину XIX века. Были проведены обмеры и хозяйственное описание земель 19 губерний. Русское географическое общество - одно из старейших географических обществ мира, основанное в Петербурге в 1845 г. Организовывало в Сибирь, на Дальний Восток, в Среднюю и Центральную Азию географические экспедиции, которые сыграли большую роль в освоении этих регионов. С 1851 г. В ряде городов открыты филиалы общества. Губернские статистические комитеты - начали образовываться в первой половине XIX века в каждом губернском городе, функционировали до начала ХХ века. Имели своей задачей собирание и первоначальную обработку статистических данных, касающихся разнообразных сторон административной и общественной жизни губернии. Топографические описания - важная форма исследований XVIII века по истории регионов. Они носили официальный характер и охватили большинство губерний европейской части России. Описания отличались энциклопедическим характером. Они включали географические, статистические, исторические исследования. Русское историческое общество – создано в Петербурге в мае 1866 г., существовало до 1917 г. Главная цель общества состояла в собирании, обработке и публикации материалов и документов по отечественной истории из государственных и частных архивов. «Золотое десятилетие» отечественного краеведения - период с 1918 по 1928 г. Тогда краеведческое движение развивалось более быстрыми темпами, чем в дореволюционный период и превратилось в важное явление

30 октября 2013 г. на заседании Президиума Российского исторического общества принята Концепция нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории.

Среди задач, которые ставятся перед новым учебно-методическим комплексом, - создание условий для получения выпускниками "прочных знаний по истории России", формирование представлений об основных этапах развития многонационального российского государства и раскрытие "сути исторического процесса как совокупности усилий множества поколений россиян". Учебник также должен "показать историю России как неотъемлемую часть мирового исторического процесса". При этом авторы подчеркивают, что исходят из того, что "российская история - это история всех территорий, стран и народов, которые входили в состав нашего государства в соответствующие эпохи".

В Стандарте предлагается использовать при подготовке текстов соответствующей линейки школьных учебников, в которых, по мнению ученых, необходимо обращать внимание на события и процессы всеобщей истории в части их синхронизации с российскими, применить новый подход к истории российской культуры "как к непрерывному процессу национальной идентичности". Также обращается внимание на необходимость "исключить возможность внутренних противоречий и взаимоисключающих трактовок исторических событий, в том числе имеющих существенное значение для отдельных регионов России". Требованием к учебникам, указывают авторы концепции, должны быть "доступность изложения, образность языка". .

«Россия – крупнейшая многонациональная и поликонфессиональная страна в мире. В связи с этим необходимо расширить объем учебного материала по истории народов России, делая акцент на взаимодействии культур и религий, укреплении экономических, социальных, политических и других связей между народами. Следует подчеркнуть, что присоединение к России и пребывание в составе Российского государства имело положительное значение для народов нашей страны: безопасность от внешних врагов, прекращение внутренних смут и междоусобиц, экономическое развитие, распространение просвещения, образования, здравоохранения и др.» .

Скачать:

Предварительный просмотр:

РЕГИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КАК СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ

ФЕДЕРАЛЬНОГО КОМПОНЕНТА

(ИЗ ОПЫТА ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИИ В ТОРГОВО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКОМ КОЛЛЕДЖЕ)

Козаева Р.С.

БПОУ «Торгово-технологический колледж», г. Элиста

Разработка новой концепции исторического образования в конце XX в. в Российской Федерации строилась с учетом достижений современной науки на основе исторического синтеза, сочетания социологического, географо-антропологического, культурно-психологического подходов. При конструировании исторического образования был обеспечен баланс политических, культурных, этнонациональных и иных ценностей при доминировании общенациональных (государственных) ценностей.

Одной из актуальных задач в образовательной политике государства является гармоничное сочетание федерального и национально-регионального компонента: преподавание истории народов, развитие самобытных культур, языков. Знание родной истории необходимо каждому человеку, чтобы он не потерял связи со своим народом, с национальной культурой, обычаями.

Знакомство с концепциями национально-регионального компонента исторического образования, разработанными учеными и педагогами в республиках, краях и областях Российской Федерации, свидетельствует о том, что в этом направлении идет активный и в ряде случаев плодотворный поиск. Этот вопрос рассматривается в работах педагогов - практиков: Вяземского ЕЕ., Стреловой О.Ю. (г. Хабаровск), Гайфуллина ВТ. (Республика Татарстан), Лянцевича В.М. (Республика Коми), Шарапова Я.Ш. (г. Йошкар-Ола), Цыренова М.Г., Номогоева В.В.(Республика Бурятия), Курнешова Л.Е. (г. Воронеж), Кузнецова Ф.С., Зверева В.А (г. Новосибирск), Богоявленского Б., Будаева М.М. (г. Москва) и т.д.

Для нас одной из дисциплин национально-регионального компонента является история Калмыкии, которая рассматривается нами как часть и компонент мировых, общероссийских процессов, и в то же время выявляется ее своеобразие.

Волна интереса к родной истории, поднявшаяся в середине 80-х годов XX века в различных регионах страны, продолжает держаться на весьма высоком уровне

В концепциях, разработанных в республиках РФ до 90-х г.г. XX в. , единообразно использовался термин «национально-региональный компонент» и, как правило, провозглашался его приоритет над федеральным компонентом государственного

образовательного стандарта. Региональное пространство, в целом, совпадало с границами национальных субъектов федерации, но в документах акцент делался на национальной (этнической) составляющей содержания гуманитарного образования. Декларировались идеи обучения и воспитания учащихся в поликультурной и многонациональной среде на основе взаимного уважения, межнационального мира и согласия, приобщения к истокам национальной культуры, формирования национального самосознания, гражданственности и патриотизма, сохранения и обогащения социокультурных ценностей и традиций своей республики, своего народа. Однако для многих концепций национальных школ был характерен моноэтнический, монокультурный подход, проявляющийся во внимании к этнопсихологическим особенностям познавательных процессов детей только титульной нации, в консервации этнических норм традиционного общества в преимущественной разработке курсов по истории и культуре доминирующего этноса и т.п. Особенно это проявилось в начале 90-х гг., в период так называемого «периода парада суверенитетов».

Только в конце 1990-х гг. в национальных регионах начинают разрабатываться вопросы «диалога культур» в содержании школьного образования, сопряженности этнической истории и культуры с историей и культурой всей России.

Государственная Дума РФ IV созыва по инициативе Министерства образование и науки РФ на своем заседании в ноябре 2007 года приняла Закон РФ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части изменения понятия и структуры государственного образовательного стандарта», основной сутью которого является отмена существовавшей до этого трехкомпонентной модели организации содержания образования в общеобразовательных школах и усиление роли федерального компонента. И если раньше национальный компонент наряду с федеральным носил обязательный характер, то после принятия указанного закона обязательным компонентом остается только федеральный.

30 октября 2013 г. на заседании Президиума Российского исторического общества принята Концепция нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории.

Среди задач, которые ставятся перед новым учебно-методическим комплексом, - создание условий для получения выпускниками "прочных знаний по истории России", формирование представлений об основных этапах развития многонационального российского государства и раскрытие "сути исторического процесса как совокупности усилий множества поколений россиян". Учебник также должен "показать историю России как неотъемлемую часть мирового исторического процесса". При этом авторы подчеркивают, что исходят из того, что "российская история - это история всех территорий, стран и народов, которые входили в состав нашего государства в соответствующие эпохи".

В Стандарте предлагается использовать при подготовке текстов соответствующей линейки школьных учебников, в которых, по мнению ученых, необходимо обращать внимание на события и процессы всеобщей истории в части их синхронизации с российскими, применить новый подход к истории российской культуры "как к непрерывному процессу национальной идентичности". Также обращается внимание на необходимость "исключить возможность внутренних противоречий и взаимоисключающих трактовок исторических событий, в том числе имеющих существенное значение для отдельных регионов России". Требованием к учебникам, указывают авторы концепции, должны быть "доступность изложения, образность языка". .

«Россия – крупнейшая многонациональная и поликонфессиональная страна в мире. В связи с этим необходимо расширить объем учебного материала по истории народов России, делая акцент на взаимодействии культур и религий, укреплении экономических, социальных, политических и других связей между народами. Следует подчеркнуть, что присоединение к России и пребывание в составе Российского государства имело положительное значение для народов нашей страны: безопасность от внешних врагов, прекращение внутренних смут и междоусобиц, экономическое развитие, распространение просвещения, образования, здравоохранения и др.» .

Таким образом, курс отечественной истории должен сочетать историю Российского государства и населяющих его народов, историю регионов и локальную историю (прошлое родного города, села). Такой подход будет способствовать осознанию обучающимися своей социальной идентичности в широком спектре – как граждан своей страны, жителей своего края, города, представителей определенной этнонациональной и религиозной общности, хранителей традиций рода и семьи.

Значительную перспективу для проектирования содержания курса отечественной истории предоставляют современные культурологические исследования, касающиеся диалога культур в одном историческом пространстве («по горизонтали») и во времени («по вертикали»). Характеристика многообразия и взаимодействия культур народов, вошедших на разных этапах истории в состав многонационального Российского государства, помогает формировать у обучающихся чувство принадлежности к богатейшему общему культурно-историческому пространству, уважение к культурным достижениям и лучшим традициям своего и других народов. Это, в свою очередь, служит основой способности к диалогу в школьном и внешкольном общении, социальной практике.

Так, в действующих ФГОС третьего поколения названы следующие задачи изучения истории:

Ориентироваться в современной экономической, политической и культурной ситуации в России и мире;

Выявлять взаимосвязь отечественных, региональных, мировых социально-экономических, политических и культурных проблем;

Формирование у молодого поколения ориентиров для гражданской, этнонациональной, социальной, культурной самоидентификации в окружающем мире;

Воспитание учащихся в духе патриотизма, уважения к своему Отечеству многонациональному Российскому государству, в соответствии с идеями взаимопонимания, толерантности и мира между людьми и народами взаимопонимания, толерантности и мира между людьми и народами, в духе демократических ценностей современного общества.

В Торгово-технологическом колледже изучение истории Калмыкии достигается с помощью синхронизации с курсом истории России, начиная с конца XVI века, т.е. с момента вступления калмыков в состав России, до наших дней. Мы считаем, что идея интеграции региона в общенациональную (общероссийскую) и мировую историю должна доминировать над стремлением выделить, возвысить историческое прошлое отдельного народа или региона, противопоставить его общему пути развития страны. Таким образом, история Калмыкии изучается как часть общероссийской истории.

400 лет назад Россия приняла в подданство наших предков, осознавая, что ойраты с их природными качествами воинов - это значительная военная сила, которая могла бы охранять рубежи России. Царская администрация знала о хорошем экономическом состоянии калмыков (неисчислимые стада всех видов домашнего скота, особенно лошадей). Раздвигая свои границы, Россия проявляла гибкую мирную дипломатию, предлагая взаимовыгодные условия, свое покровительство. Профессор Пальмов писал: «калмыки не были побеждены силой русского оружия, но добровольно признали государственную власть страны, где они поселились» .

Но это не единственное мнение прихода калмыков на берега Волги в XVII в.

На уроках по теме «Развитие политического строя и управления в XVII в.» рассматриваются причины прихода калмыков в Россию, причины, определившие движение калмыков к Волге. Обучающиеся должны изучить две существующие концепции:

1. Авторы Бичурин Н.Я., Броневский В., Позднеев А. объясняют этот приход осуществлением «обдуманных планов хитрых замыслов», с целью «восстановления империи Чингис-хана».
2. Бакунин В., Рычков П., Нефедьев Н. придерживаются концепции движения калмыков на Запад, к Волге «печальной для них необходимостью».

Обучающиеся, анализируя исторические источники, документы, в ходе дискуссий убеждаются в том, что главными причинами прихода на Волгу были земельная теснота, потребность в пастбищных угодьях. Кроме того, ими двигало стремление получить выход на рынок, потому что кочевой народ, занимавшийся скотоводством и охотой, постоянно нуждался в обмене своих товаров на предметы промышленного и земледельческого производства.

Изучая темы развития экономики, обучающиеся должны уяснить не только основные черты хозяйственного развития калмыков, но и их хозяйственные и торговые отношения с живущими рядом русскими крестьянами, рыбаками, жителями городов. Обучающиеся знакомятся с особенностями хозяйственного развития калмыков: не развивалось земледелие, отсутствовала промышленность. Основным занятием было скотоводство. В XVIII веке структура хозяйства калмыков изменяется. Например, обучающиеся, анализируя исторические источники, получают возможность составить таблицу.

Таблица

Новые занятия	Причины
Земледелие (бахчевые культуры, просо, табак, рожь)	Соседство и контакты с оседлым населением, желание знати не зависеть от русского рынка, бедняки - поддержать свое скудное существование.
Сенокошение	Калмыки, перешедшие на оседлый образ жизни, а также для подкормки скота в особо снежные зимы.
Рыболовство	Сокращение пастбищных территорий, падеж скота: эпизоотии, бескормица, погодные условия. Источник существования.
Отходничество (нанимались к рыбопромышленникам, в бурлаки, грузчики, на рубку мяса и т.д.).	А) поиск заработка - источник существования; Б) уход от эксплуатации нойонов и зайсангов.

Но только после Октябрьской революции калмыки переходят полностью к оседлости, развивается земледелие, промышленность.

В темах, посвященных развитию культуры народов России, особое внимание уделяется развитию калмыцкой культуры. В XVII в. была создана национальная письменность великим просветителем и ученым Зая - Пандитой, после чего появились в печатном варианте сургалы, сборники сказок, пословицы. Развитие буддизма в Калмыкии рассматривается во взаимосвязи с духовной культурой народа.

Темы, связанные с защитой Отечества от иноземных захватчиков, охватывают период с момента вступления калмыков в состав Российского государства.

Например, Петр I использовал калмыков для охраны южных рубежей во время Северной войны, использовалась калмыцкая конница и в борьбе с Османской империей за выход к Черному морю. При изучении темы «Полтавская битва» приводится много документальных материалов об участии калмыков в битве у деревни Лесной Петр I писа приближенным: «… оного неприятеля сломив, побили наголову, так что трупом с 8000 на месте осталось (кроме того что по лесам от ран померло и калмыки побили); обоз весь с 2000 телег, 16 пушек, 42 знамя и поле осталось нам…. Достальные шведы побежали вниз по реке Соже и в шести милях вплавь реку переплыли, за которыми сзади калмыки гнали и зело много побили».

Первая мировая война, Великая Отечественная война показывают обучающимся множество примеров патриотизма, любви к Родине наших земляков.

Отдельные уроки посвящены трагическим страницам в истории калмыцкого народа:

На уроке по теме «Россия во второй половине XVII в.» рассматривается вопрос ухода части калмыков во главе с Убуши-ханом в Джунгарию в 1771 году. Причины этого исхода, связанны с политикой правительства Екатерины II, которая ограничила власть хана коллегиальным органом Зарго, введя в действие в 1762 г. «Положение о Зарго». « Согласно этому документу, Зарго был реорганизован и фактически стал государственным учреждением в Калмыцком ханстве, входящим в систему государственных органов России. Царская администрация рассматривала Зарго как «общенародное калмыцкое правительство» с определенным штатом чиновников, получавших государственное жалование».

При изучении темы «XX съезд КПСС» затрагивается тема депортации калмыцкого народа в Сибирь в 1943 - 1957 гг.

Обучающиеся имеют возможность сделать вывод, что причины этих трагических событий различны, а вот последствия практически одинаковы для калмыцкого народа: лишение своей государственности, резкое сокращение численности калмыцкого населения, снижение экономического потенциала, моральные и культурные потери (литературные источники, религиозные ценности).

Обучающиеся используют в учебном процессе различные типы исторических источников, материалы периодической печати, монографическую литературу, которые позволяют реализовывать возможности региональной истории для выработки у учащихся личностного отношения к изучаемым событиям. Особенно ценны материалы, изложенные в работах Бакунина В.М., Бичурина И.Я., Беликова., Златкина И.Я., калмыцких ученых-историков.

Передача опыта регионализации исторического образования субъектами РФ оказывается полезной и эффективной в тех случаях, когда масштабные проекты не строятся на исключительности своего региона, не ставят целью просто дополнить содержание федерального компонента или поднять качество образования в отдельном регионе на уровень мировых стандартов.

Изучение истории Калмыкии способствует освоению исторических традиций калмыцкого народа, народов проживающих на территории республики, интегрированию в государственную целостность, идентификации себя как гражданина России, создает условия для осознания исторического единства народов Калмыкии, для эмоционального переживания, интеллектуального и ценностного осмысления прошлого своего региона, способствует становлению личностной позиции гражданина РФ. Поэтому в своей работе мы обращаем внимание на полинациональный, поликультурный состав населения, добровольный характер вхождения калмыков в состав России, их интеграцию в общенациональную и мировую культуру, на демографические и социальные проблемы современного общества. Только в этом случае изучение региональной истории будет иметь воспитательное значение.

Библиографический список

1. Стрелова О.Ю. Национально-региональный компонент исторического образования: каким он видится на местах? [текст] - Преподавание истории и обществознания в школе. 2001. № 5.
2. Концепция нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории, пункт Многоуровневое представление истории. (30 октября 2013)
3. Концепция нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории, пункт Историко-культурологический подход: пространство диалога. (30 октября 2013) http://rushistory.org/wp-content/uploads/2013/11/2013.10.31-Концепция_финал.pdf
4. Концепция нового учебно-методического комплекса по Отечественной истории, пункт Многоаспектный (многофакторный) характер истории. (30 октября 2013) http://rushistory.org/wp-content/uploads/2013/11/2013.10.31-Концепция_финал.pdf
5. Разъяснения по формированию примерных программ учебных дисциплин начального профессионального и среднего профессионального образования на основе Федеральных государственных образовательных стандартов начального профессионального и среднего профессионального образования, утвержденными И.М. Реморенко, директором Департамента государственной политики и нормативно-правового регулирования в сфере образования Министерства образования и науки Российской Федерации от 27 августа 2009 года.
6. Пальмов Н.Н. Этюды по истории приволжских калмыков. XVII- XVIII века, [текст]- Астрахань, 1926 -1932.- Ч. III. -С. 1-5.
7. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства (1635 - 1758). [текст] - М.. 1964.
8. Максимов К.Н. Основные этапы в процессе добровольного принятия калмыками Российского подданства, [текст]- Теегин герл. 2008. № 6. С. 58.
9. Соловьев С.М. Сочинения.-Кн.VIII: История России с древнейших времен. Т. 15-16.-С.199.
10. Эрдниев У.Э., Максимов К.Н. Калмыки: историко-этнографические очерки. – Элиста, 2007. – С.146.
11. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени, [текст] -Элиста., 1991.

Страхов Н.И. Нынешнее состояние калмыцкого народа с присовокуплением калмыцких законов и судопроизводства…. – СПб., 1810.

Бентаковский И.В. Жилища и пища калмыков Большедербетовского улуса// Сборник статистических сведений о Ставропольской губернии. Ставрополь, 1868.

Бакунин В.М.Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутовского, и поступков их ханов и владельцев; Сочинение 1761 гю – Элиста, 1995.

Позднеев А., Астраханские калмыки и их отношения к России до начала нынешнего столетия// Журнал Министерства народного просвещения.-1866. Ч.СС XІV.

Златкин И.Я.История Джунгарского ханства (1635-1758). – М., 1964.

Данная статья является докладом на XVIII Международной научной конференции Центра русистики Будапештского университета им. Этвеша Лоранца 27 мая 2006 года в Будапеште и была впервые опубликована в сборнике: Книги по русистике XVIII / Books for Russian Studies XVIII: Региональные школы русской историографии / Regional Schools of Russian Historiography. Budapest, 2007. С. 56–67.

В статье представлены наиболее значимые интеллектуальные и институциональные достижения российских историков в области региональной (локальной) истории за последние 15 лет. Условия постсоветской действительности коренным образом изменили российскую историческую науку, академические и вузовские структуры, столичные и региональные сообщества российских ученых, их научно-коммуникативные связи и взаимодействия с западными коллегами, способствуя тем самым становлению принципиально иной интеллектуальной идентичности корпуса историков.

1991 год выбран в качестве «отправной» даты неслучайно: не только распад СССР, но и своевременное создание на заре перестройки, в мае 1990 года, в Челябинске, на учредительной краеведческой конференции Союза краеведов России (далее - СКР), руководящего и координирующего центра краеведов Российской Федерации, обусловили генеральное направление развития историко-краеведческого движения, появление оригинальных научно-исследовательских и учебно-образовательных программ в области региональной истории и исторического краеведения, создание новых учебно-образовательных центров и кафедр по региональной истории в вузах России.

СКР возглавляет Сигурд Оттович Шмидт, доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета (далее - РГГУ), академик Российской академии образования. СКР координирует программы и проблематику всероссийских конференций по историческому краеведению и регионалистике, крупные межведомственные программы историко-краеведческого и регионоведческого характера.

После Первой (Полтава, 1987) и Второй (Пенза, 1989) всесоюзных конференций по историческому краеведению состоялись Всесоюзные научные чтения, посвященные 150-летию со дня рождения В.О. Ключевского (Пенза, 1991), была принята межведомственная программа «Культура российской провинции», в рамках которой проведены тематические всероссийские конференции «Культура российской провинции» (Москва, 1991), «Провинциальный город: культурные традиции. История и современность» (Елец, 1992), «Российская провинция XVIII–XX веков: реалии культурной жизни» (Пенза, 1995), «Культура российской провинции: Век XX - XXI веку» (Калуга, 2000). Материалы этих конференций опубликованы, получили отклики в российской и зарубежной прессе. В 2000 году в Пензе состоялась IV Всероссийская научно-практическая конференция «Отечественная культура и развитие краеведения», в 2001 году, и снова в Пензе, на родине В.О. Ключевского, состоялся еще один знаковый для истории регионалистики и исторического краеведения в России всероссийский научный форум «В.О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии». Он был тесно связан с предыдущими, посвященными великому русскому историку и проблемам провинциальной культуры . Отметим доклады В.Ю. Афиани «Десять лет программе “Культура российской провинции”» и В.Ф. Козлова «О роли научно-практических конференций в развитии краеведческого движения в 1990-е годы» .

В рамках доклада невозможно перечислить все конференции регионального, всероссийского, международного масштаба, прошедшие в России за последние пять - десять лет, где в числе прочих шел заинтересованный разговор о языке современной исторической науки, понятийно-категориальном аппарате российских исследований по региональной истории. Отметим наиболее яркие и значимые в этом плане конференции и семинары.

Понятие региональная история прочно вошло в язык российской исторической науки в начале 1990-х годов, однако до сих пор это понятие не имеет устойчивого общепризнанного определения предмета и объекта исследования. В качестве примера сошлемся на материалы круглого стола на тему «Проблемы региональной истории и историографии в современном мире», опубликованные в журнале «Регионология» (Саранск, 1995, № 3). Участники круглого стола выразили свое отношение к проблемам истории в рамках проекта глобалистики и регионалистики, провинциальной историографии и исторического краеведения, местной (локальной) и региональной истории. Тексты их выступлений демонстрируют различные подходы к определению дефиниций региональная история и региональная (провинциальная) историография , историческое краеведение и регионоведение , регионология и регионалистика .

В декабре 1999 года в Москве состоялась Всероссийская конференция «Современное состояние и перспективы развития краеведения в регионах России». В выступлении О.Г. Ласунского «Взгляд из провинции (заметки о наболевшем)», посвященном анализу понятийно-категориального аппарата российских регионоведческих и историко-краеведческих исследований, была отмечена характерная для тех лет тенденция: «расширилось смысловое наполнение понятия “краеведение”», «все чаще и чаще специалисты оперируют другой, как бы параллельной дефиницией - “историческая регионология” (регионалистика)», которая «обозначает новое и, думается, более высокое качество краеведческого знания, обусловленное реалиями современного бытия» . Таким образом, часть российских исследователей довольно быстро, всего за два-три года, выработала общее всем понимание масштаба региональной и локальной истории, близкое истолкованию этих дефиниций западными учеными: П. Губертом, Л. Стоуном, представителями лестерской школы локальной истории во главе с Ч. Фитьян-Адамсом и другими .

В июне 1999 года в Рязани состоялась первая международная конференция, посвященная региональной истории как направлению в российской и зарубежной историографии , где также предпринимались попытки выработать единый категориальный формат дефиниций локальная и региональная история , регионология , регионалистика и историческое краеведение . Наконец, в мае 2000 года, в Петербурге, на международном семинаре «Методология региональных исторических исследований: российский и зарубежный опыт» С.О. Шмидт предложил наиболее удачное, наукоемкое определение указанных дефиниций. «В наши дни регионология (или регионалистика) утвердилась как междисциплинарная научная и просветительская деятельность на стыке наук гуманитарного и иного профиля <…> Регионология - это комплекс более широких (и в то же время менее конкретизированных) знаний, чем краеведение, включающих современное состояние региона и сферу политологии <…> Под краеведением понимают не только науку, изучающую развитие и современное состояние конкретных региональных сообществ и территорий, но и научно-популяризаторскую и просветительскую работу определенной тематики: о прошлом и настоящем какого-либо края (обычно своего родного - “малой родины”) и его памятников. Объектом интереса краеведа может быть местность разного пространственного масштаба и культурно-исторического значения…» В краеведческой работе «объединяются по интересам люди разного возраста, разного социокультурного статуса, разного уровня специальной (научной) подготовки» .

На семинаре 2000 года автор данной статьи выступал с докладом «Новые границы русской истории, или Мысли вслух о проблемах отечествоведения». Дефиниция отечествоведение появилась в середине XIX века, и на протяжении второй половины столетия бытовала наряду со словом родиноведение , которое обрело статус дефиниции на рубеже XIX–XX веков. Дефиниция родиноведение и сегодня активно используется в рабочих учебных планах начальной и средней школы России наряду с дефиницией обществознание . Однако родиноведение ближе по взаимодействию и смысловому значению к таким терминам, как краеведение (историческое краеведение), местная, локальная история, регионоведение, регионалистика, россиеведение, росика, русистика. Образование и укоренение указанного выше «гнезда» слов в языке российской исторической науки отражает процессы, совершавшиеся на протяжении XIX–XX веков и продолжающиеся в настоящее время. Выбор историком понятийно-категориального аппарата региональных исследований, тех или иных дефиниций (местная или локальная история, регионоведение, регионалистика, регионология или провинциальная историография, провинциология, историческое краеведение) в последнее время все чаще ассоциируется с выбором «эмпирического» либо «теоретического» направления, приверженностью к «старой» либо «новой» методологии истории. Чем-то это напоминает ситуацию, которая сложилась в «петербургской школе» историографии в 1890-х годах между С.Ф. Платоновым и А.С. Лаппо-Данилевским .

Кратко остановимся на научно-исследовательской работе вузов России в области региональных исследований - исторических, источниковедческих, историографических. Наиболее активную, плодотворную научно-исследовательскую работу в этом плане ведут преподаватели, аспиранты, студенты исторического факультета Воронежского государственного университета. Здесь создан Центр духовного возрождения Черноземного края, регулярно проводятся историко-краеведческие конференции, регулярно публикуются тематические выпуски сборников «Из истории Воронежского края» и «Общественная жизнь Центрального Черноземья России в XVII - начале XX века». В октябре 2000 года в Воронеже состоялась научная конференция, посвященная 200-летию местного исторического краеведения. Материалы конференции опубликованы в девятом выпуске сборника «Из истории Воронежского края» (2001). Сборник открывает статья С.О. Шмидта «Е.В. Болховитинов и становление науки российской истории».

На базе Тверского государственного университета под эгидой СКР проводятся конференции по городоведению (2000, 2002), материалы этих конференций также опубликованы. Исторический факультет государственного университета в Новгороде Великом специализируется на проведении региональных историко-архивоведческих конференций. В Нижнем Новгороде проводятся региональные конференции по памятниковедению и археологии края. В 1999–2002 годах Московский педагогический институт провел три региональные конференции под общим названием «Проблемы истории Московского края».

Наряду с университетскими конференциями большой вклад в развитие историографии и источниковедения региональной истории, как справедливо отмечает В.Ф. Козлов, вносят именные чтения. В Москве - Забелинские, Барановские, Елизаветинские, Куракинские; в Петербурге - Анциферовские; в Вятке (Кирове) - Петряевские; в Екатеринбурге - Татищевские; в Котласе - Стефановские, в Липецке - Бартеневские; в Можайске - Макариевские; в Муроме - Уваровские; в Мурманске - Ушаковские; в Мышкине - Опочининские; в Омске - Макушинские; в Перми - Смышляевские; в Рязани - Яхонтовские, в Уссурийске - Арсеньевские, в Челябинске - Бирюковские, в Ярославле - Тихомировские. И это далеко не полный список именных чтений с участием краеведов, деятелей науки и культуры.

Сегодня практически в каждом районном городе России усилиями местных музеев, библиотек, архивов при содействии региональных отделений СКР проводятся историко-краеведческие конференции с публикацией их материалов. Историки-краеведы активно участвуют в ежегодно организуемых Московской Патриархией с 1993 года Рождественских образовательных чтениях. Ежегодно проводятся также конференции возрожденного Общества изучения русской усадьбы, изданы материалы шести таких форумов. В 1990, 1994, 2001 годах московские краеведы организовали три конференции по комплексному изучению российского некрополя.

Нельзя не сказать о специальных научно-методических конференциях, которые проводятся в рамках программы «Малые города России: Проблемы истории и возрождения» (1999, 2001, 2002), а также о регулярных научно-практических конференциях, организуемых созданным в 1989 году научным и культурно-просветительским обществом «Энциклопедия российских деревень».

Об интересе к российским конференциям и форумам, посвященным региональной тематике, свидетельствует международная конференция «Краеведение в России (1890–1990). Истоки. Проблемы. Возрождение». Она проходила в мае 2000 года в Париже по инициативе проректора Сорбонны IV профессора Ф. Конта с участием представительной российской делегации историков-краеведов во главе с С.О. Шмидтом. Материалы конференции изданы в Париже (на французском языке) .

Материалы конференций, семинаров, именных чтений и других форм научной коммуникации по историческому краеведению, а также литературу по общим вопросам состояния и развития краеведческого движения, теории и практике библиотечного краеведения в России и за рубежом можно найти в выпусках текущего библиографического пособия «Библиотека и краеведение», которые издает Российская национальная библиотека (далее - РНБ). Уже изданы четыре выпуска этого справочника, содержащие библиографию за 1991–2000 годы, причем вся эта литература описана de visu .

Это несколько тысяч наименований; так, в четвертом выпуске издания зарегистрировано 1510 наименований. В приложении к этому выпуску помещен список краеведческих энциклопедий и справочных изданий 1997–2000 годов, а также статьи сотрудников РНБ об опыте исследовательской и библиографической краеведческой работы, тексты рецензий на наиболее интересные и значительные краеведческие библиографические работы последних лет.

Научный уровень историко-краеведческих исследований в регионах России наглядно демонстрируют свыше полусотни изданных за последние 10–15 лет новейших региональных энциклопедий. Это замечательные источники, демонстрирующие «масштаб» и «образ» региональных научных и учебно-образовательных школ, местных историографических традиций и научно-издательской политики.

Среди новейших электронных разработок следует отметить электронные региональные энциклопедии, а также специальные сайты по региональной и местной истории Урала, Сибири, Дальнего Востока, в создании и пополнении которых участвуют ученые, студенты, школьники старших классов. В октябре 2003 года сотрудники РНБ и историки-краеведы из 25 городов России, Украины и Белоруссии приступили к реализации интернет-проекта «Региональные энциклопедии России», предполагающего создание мета-портала, состоящего из отдельных энциклопедических сайтов. Для размещения этого портала уже зарегистрирован домен http://reg.enc.ru/ .

С проектом интернет-портала «Региональные энциклопедии России» перекликается наше предложение: целесообразно подумать о концепции интернет-портала «Историческая журналистика», где будут представлены историко-краеведческие материалы на страницах российской и зарубежной газетной и журнальной периодики .

Яркими свидетельствами своеобразия историко-краеведческих исследований, которые образуют собою местографию (провинциальную историографию), являются историко-краеведческие научные, культурно-просветительские, научно-популярные периодические издания. Это возрожденные в 1991 году «Московский журнал» (бывший «Архитектура и строительство Москвы»); «Тверская старина», основанная в 1911 году, и целый ряд других изданий. Отметим появившиеся в начале 1990-х годов журнал «Ярославская старина» (основан в 1992 году); костромские журналы «Губернский дом» и «Костромская старина»; ежегодники «Тульский краеведческий альманах», «Из истории Воронежского края»; пензенский журнал «Краеведение» и научно-популярный сборник «Пензенский временник любителей старины». Среди историко-краеведческих изданий на Урале отметим сборники «Шадринская старина», «Тагильский краевед», «Пермский край». В Екатеринбурге издаются историко-литературный альманах «Уральское краеведение» и сборник-журнал «Уральская старина», продолжающий традиции одноименных сборников, вышедших в 1927 и 1928 годах. Нельзя не сказать о журнале «Эхо Кавказа», который издается с 1992 года Ассоциацией народов Кавказа, где историко-краеведческая тематика занимает ведущее место. Можно назвать и другие не менее значимые в научном отношении региональные издания.

Несколько слов о недавно созданных учебно-образовательных центрах вузов России, успевших зарекомендовать себя в разработке регионалистики и исторического краеведения.

Это Центр исторического краеведения и москвоведения, созданный в Историко-архивном институте РГГУ в 1997 году, им руководит С.О. Шмидт. В 1997 году в Историко-архивном институте РГГУ была создана кафедра региональной истории и краеведения (заведующий кафедрой В.Ф. Козлов), ставшая к середине первого десятилетия XXI века одним из центров современного краеведческого движения. Кафедра и центр организовали ряд долговременных краеведческих программ: регулярные «Встречи на Никольской», Барановские чтения, конференции по вузовскому краеведению и москвоведению. К 2005 году кафедра и центр стали местом дислокации Союза краеведов России и Московского краеведческого общества.

Следует упомянуть и о Междисциплинарном научном центре историко-психологических исследований, созданном в Краснодаре в 2001 году на базе Кубанского госуниверситета культуры и искусств под руководством С.С. Минц. В этом же университете под руководством А.И. Слуцкого успешно действует недавно созданный Научно-исследовательский центр истории книги и книжного дела на Северном Кавказе. Это Учебно-образовательный центр «Новая локальная история», созданный в 2002 году на базе Ставропольского госуниверситета. Этот центр является межвузовским, в его становлении и развитии деятельное участие принимают преподаватели Историко-архивного института РГГУ, институт является соучредителем центра. Вслед за ставропольским центром в Рязанском государственном педагогическом университете был создан Центр исторического регионоведения и краеведения. Этим центром руководит А.А. Севастьянова, создавшая свою научно-педагогическую школу по истории провинциальной историографии в России XVIII–XIX веков. Отметим также центр «Устная история (Oral History ): метод, источник, научная интерпретация», действующий в Барнауле на базе Барнаульского педагогического университета.

Такова картина институционального развития регионалистики и исторического краеведения в России в 1991–2005 годах. А что происходит в интеллектуальном пространстве этого проекта?

В центре внимания российских историков находятся сложнейшие теоретико-методологические проблемы:

1) языки историографии в контексте проблемы «свое» - «чужое» в российской регионалистике или, говоря иначе, осуществление перехода от интуитивного образа к логически выверенным категориям науки, что, в свою очередь, сопряжено с проблемой переводной литературы и спецификой перевода научных исследований;

2) «пороговая несоизмеримость» «старых» и «новых» теоретико-методологических оснований в работах российских историков и историков-краеведов и задачи преодоления «несовместимости» результатов их исследований;

3) дифференциация предметных полей и дисциплинарных полномочий исторического краеведения и региональной (провинциальной) историографии, регионалистики и регионологии (провинциологии), локальной (новой локальной истории) и местной истории;

4) оценка вклада российских историков-краеведов и региональной (провинциальной) историографии в развитие интеллектуального, институционального, социокультурного пространства российской исторической науки.

Предложенный С.О. Шмидтом историко-культурный подход к изучению истории научной регионоведческой и историко-краеведческой мысли позволяет выявить и осмыслить культурно-цивилизационные ценности и фундаментальные основания российской регионалистики.

Сложность такого подхода сопряжена с проблемой адекватной оценки «уровней» специальной (научной) подготовки участников научного процесса и историографического дискурса, историков-профессионалов и непрофессиональных историков через авторский «текст-источник» или личностный «уровень» и «интертекст» культуры эпохи, «уровень» ценностно-смыслового единства восприятия и объективации предмета исторического, источниковедческого и историографического исследования региональной истории различными по форме и типу организации сообществами историков.

В такой постановке вопроса историческое сознание выходит на первый план как категория, формирующая отношение человека (историка-профессионала и историка-любителя) и общества «разного пространственного масштаба» к прошлому и настоящему, субъекту и объекту историографического процесса.

Пространственный масштаб регионалистики понимается и интерпретируется российскими авторами по-разному, с разных позиций. И как «история места, под которым понимается не территория, а “микросообщество”, совокупность людей, осуществляющих определенную историческую деятельность». И как история научного «микросообщества» в виде «школы», «направления», «течения» исторической мысли. И наоборот: «история места» (края) как региональная (провинциальная) историография, историческое краеведение как регионалистика. С появлением сети Интернет все чаще ассоциируется с «виртуальным сообществом» исследователей, которое рождается в ходе освоения пользователями интернет-ресурсов и интернет-технологий, формирующих новый тип культуры исторического «письма», новый вид исторического и историографического источника - электронный документ.

Тот или иной масштаб и образ историографии, совпадающий или нет (полностью или лишь частично) с авторским пониманием указанных выше границ территории и пространства историографического дискурса, - это, пожалуй, самая сложная проблема понимания историографического «текста-источника», связанная с другой, не менее сложной проблемой идентификации себя в историко-культурном контексте «свое» - «чужое» в разработке теории и истории местной историографии, практики исторического «письма» локальной истории.

Сегодня каждый серьезный исследователь ставит перед собой задачу поиска адекватного ответа на принципиальный для всех гуманитариев вопрос о структуре современной гуманитаристики, внутридисциплинарных и межотраслевых отношениях в сфере гуманитарных наук, решая тем самым проблему соотношения макро- и микроистории, уточняя точки пересечения дисциплинарных полей интеллектуальной истории, культурной истории, истории исторической науки, истории исторической мысли, истории исторического знания. Ответ на этот весьма непростой вопрос позволит найти путь к продуктивному освоению культурно-цивилизационных ценностей, фундаментальных основ науки, «старой» и «новой» историографических традиций.

Современный исследователь решает еще одну и, пожалуй, самую сложную проблему понимания историографического «текста-источника», которую философы объясняют как «существование <…> естественной единичности нашей мысли , <…> единиц нашего мышления не таких, как мы их представляли себе». И здесь налицо две проблемы. Первая проблема связана с пониманием нарратива, авторской и нарраторской коммуникации, и нарратологии, выбора модели и теории повествования и интерпретаций - «повествовательных ситуаций» и точек зрения в «плане оценки», в «плане фразеологии», в «плане пространственно-временных характеристик» или «границ» и, наконец, в «плане психологии». Вторая проблема - умение всмотреться в исторический дискурс исследователей, конструкцию и содержание их текстов, мастерские, где «делается» локальная история, и тем самым идентифицировать уровни и типы репрезентируемого исторического знания. Естественно, что такие задачи предполагают использование компаративных подходов .

Для нас важны не только источники, которые использовал тот или иной историописатель, но и сама историографическая операция - приемы работы с источниками и исторической литературой наряду с анализом конструкций исторических нарративов. Наиболее приемлемым инструментарием для эффективного анализа историографических операций является компаративный подход. Возможности компаративной историографии следует использовать как в изучении национальных дискурсивных приемов в рамках классической европейской историографической традиции, так и отдельных уровней исторического знания, а также типов исторического письма в национальной историографии. Нельзя забывать, однако, что любое исследование, определяющее историографические направления (государственный метанарратив, провинциальная/региональная/местная историография, историческое краеведение, регионалистика ) по степени значимости в поддержании коллективной памяти и формировании исторических представлений на региональном уровне, всегда деформировано современностью .

Таким образом, обращение внимания на историографические практики, не вписывающиеся в ядро культурного поля историографии, позволит увидеть ее многоуровневость. «Рассказывание» национальной или местной истории - это одна из форм поиска идентичности. Другая - «строительство идентичности в претендующем на научность историческом нарративе» , она отличается от других форм исторического изложения своей последовательностью, логикой, правилами «письма», выработанным культурным полем историографии. Однако любой исторический нарратив - это субъективное строительство «идентичности», о чем также нельзя забывать.

Отечественная историческая мысль принадлежит европейской и/или «западной традиции» историописания, и антикварное отношение к истории, присутствовавшее в ее исследовательской практике, нередко проявляется и в современных историко-краеведческих исследованиях.

Провинциальная историография, традиционное историческое краеведение отличаются от нормативной историографии своей тягой к эмпирическому знанию, поскольку базируются на «краелюбии». Это знание побуждает местных исследователей обращать преимущественное внимание на сбор «фактов». Процесс «сбора» как смысл истории - экстенсивная модель исследования, в которой присутствует комментирование всего, что есть в нарративных источниках, исторической литературе, легендах, устной истории. Нередко такое историописание связано с некритическим отношением к источникам, произвольным отношением к фактам и мнениям о них, вплоть до построения произвольных исторических фигур. Местные историописатели очень часто наделяли и наделяют практику местной истории «эрудитскими чертами».

Имея свое отношение к периферии нормативной модели и/или культурного поля историографии, «антикварная» и «эрудитская» практики историописания остаются историей , но иногда вызывают непонимание, доходящее до неприятия членами профессионального сообщества регионоведов, считающими себя носителями нормативного исторического знания. Неслучайно такая практика является для них «другой».

В эрудитской практике историописания, как и в антикварном отношении к истории, нет ничего негативного, мы должны рефлексировать о них, называя явления своими именами, помня, что историческое знание не универсально, оно не только многоуровневое, в нем сосуществовали, сосуществуют и будут сосуществовать различные типы и формы исторической памяти и исторического «письма».

Наконец, еще одно немаловажное для научного и учебно-дисциплинарного развития исторического краеведения наблюдение. В России необычайно быстро укореняется появившееся в 1950-х годах с легкой руки У. Айзарда понятие «региональная наука» . Науковеды уже пересматривают системные и институциональные «настройки» научного знания. Глобалистика и регионалистика - два формата современной «настройки» науки на институциональном и парадигмальном уровнях ее развития, они самоутверждаются в качестве макродисциплин, оказывая заметное воздействие на отраслевую историческую науку, ее институциональную инфраструктуру, «масштаб» и «стандарт» исторического «письма», язык и стиль историописания.

Примечания

1. См.: В.О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии: Материалы научной конференции, Пенза, 25–26 июня 2001 г. Кн. 1–2. М., 2005. См. также: Ключевский: Сб. материалов. Вып. 1. Пенза, 1995.

2. Козлов В.Ф. О роли научно-практических конференций в активизации краеведческого движения в 1990-е годы // В.О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии. С. 68–75.

3. См. также: Юрченков В.А . Региональная историография: российский опыт // Регионология. 1993. № 3; Акиньшин А.Н., Ласунский О.Г . Региональный фактор в изучении российской истории // Общественная жизнь в Центральной России в XVI - начале XX в.: Сб. ст. Воронеж, 1995. С. 202–213.

4. Ласунский О.Г . Взгляд из провинции (заметки о наболевшем) // Современное состояние и перспективы развития краеведения в регионах России: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, 10–11 декабря 1999 г. в Москве / Отв. ред. С.О. Шмидт. М., 1999. С. 37.

5. См.: Репина Л.П . «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 63–65.

6. См.: Региональная история в российской и зарубежной историографии. Тезисы докладов международной научной конференции, 1–4 июня 1999 г. Рязань, 1999. Ч. 1–2.

7. Шмидт С.О. Краеведение и региональная история в современной России // Методология региональных исторических исследований: Материалы международного семинара, 19–20 июня 2000 г. СПб., 2000. С. 11–15.

8. См.: Шаханов А.Н. Русская историческая наука второй половины XIX - начала XX в.: Московский и Петербургский университеты. М., 2003.

9. О конференции см.: Козлов В.Ф. Российское краеведение в Сорбонне // Отечественные архивы. 2000. № 5. С. 115–117.

10. См.: Библиотека и краеведение за 1991–1993 гг. СПб., 1995. 159 с.; за 1994–1996 гг. СПб., 1998. 320 с.; за 1997–1998 гг. СПб., 2001. 304 с.; за 1999–2000 гг. СПб., 2003. 376 с.

11. См.: Мохначева М.П . Интернет-образы российской провинциальной культуры XVIII–XIX вв. // Краеведение в России: История, современное состояние, перспективы развития: Материалы Всероссийского семинара краеведов «Любовь к малой родине - источник любви к Отчизне», Зарайск, 30 января 2004 г. М., 2004. С. 59–68; Она же. Историко-краеведческие материалы на страницах газетной периодики XVIII - середины XIX в. // Археографический ежегодник за 2004 г. М., 2005. С. 245–259.

12. См.: Мохначева М.П . Провинциальная историография и историческое краеведение: предметные поля и дисциплинарные полномочия // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь, 2005. Вып. 7. С. 37–50; Маловичко С.И., Мохначева М.П. Регионалистика - историческое краеведение - локальная история: размышления о порогах и пороках «несовместимости» // Харькiвський iсторiографiчний збiрник. Харкiв, 2006. Вип. 8. С. 23–37.