Западная трактовка историографии сталинизма. Феномен сталинизма в отечественной историографии Формирование сталинизма в оценках современной историографии

1. Историография В феодальном обществе многое стимулировало интерес к прошлому. В религии священными книгами являлись книги исторические; ее праздники были воспоминанием об определенных событиях, в самых популярных формах ее питали легенды о древних святых; наконец,

Славяноведение, № 1

© 2012 г. А.Ф. НОСКОВА

РОССИЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ СТАЛИНИЗМА В СССР И СТРАНАХ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ: НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ ИЗУЧЕНИЯ (КОНЕЦ ХХ - НАЧАЛО XXI ВЕКА)

В статье анализируются взгляды ряда современных российских исследователей на проблему тоталитаризма вообще, его левой модификации в виде сталинизма в СССР и режимов советского типа в странах Восточной Европы; отмечается взаимосвязь факта появления этого исторического феномена XX в. с урбанизацией и индустриализацией.

The article presents an analysis of the views modern Russian scholars on the problem of totalitarianism in general und its left modification in the form of Stalinism in the USSR and regimes of the Soviet type in Eastern Europe. The article stresses the interdependence between this historical phenomenon of the twentieth century on the one hand and urbanization and industrialization on the other.

Ключевые слова: историография, тоталитаризм, сталинизма, режимы советского типа, урбанизация, индустриализация.

Со дня смерти И.В. Сталина прошло более полувека. За этот период в СССР, а затем в России, были опубликованы тысячи книг и статей о советском лидере и неразрывно с его именем связанной общественно-политической системе. В советское время был извлечен из архивов обширный фактографический материал, но он позволял формировать лишь мифологизированные образ вождя и историю развития страны.

XX съезд КПСС и секретный доклад Н.С. Хрущева дали импульс, особенно молодому поколению философов, историков, экономистов к осмыслению и переоценке недавнего прошлого. Позитивная роль «детей» этого съезда - «шестидесятников», а затем «новопрочтенцев» в инициировании такого процесса несомненна. Вместе с тем, это была подцензурная литература, остававшаяся, за редчайшим исключением (например, книги А.М. Некрича или М.С. Восленского), в рамках официальной идеологической парадигмы науки.

О постижении отечественными историками сути режима, который создавался в СССР с 20-х годов, а в странах Восточной Европы на рубеже 40-50-х годов XX в., о рождении научной историографии столь значительной проблемы в истории России и стран региона мы можем с осторожностью говорить, начиная со второй половины 1980-х годов. Настоящий историографический «взрыв» пришелся

Носкова Альбина Федоровна - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

на 1990-е годы. Даже самый квалифицированный библиограф не в силах создать аннотированный перечень всех опубликованных книг и статей, тем более распределить их по проблемно-тематическому принципу. Только в каталогах Фундаментальной библиотеки РАН, куда поступает с большим опозданием часть изданной в стране продукции по общественным наукам, значатся многие сотни работ, опубликованных на русском языке с конца 1980-х годов. Процесс накопления и осмысления непрерывно увеличивающегося объема знаний о сталинском этапе в истории социалистического эксперимента продолжается. Формируется отечественная историография, представляющая альтернативные взгляды исследователей сталинизма (от разной по степени апологии до безоговорочного отрицания и осуждения всего прошлого). Раздаются и призывы вести диалог представителей «историографических полюсов» во имя создания объективной истории 1920-1950-х годов (подробнее см. ). Более того, не ослабевает интерес к феномену сталинизма и фигуре Сталина.

Термин «сталинизм», который применяется к эпохе его правления, появился в нашей науке после ХХ съезда КПСС, но закрепился на закате «перестройки». На рубеже 80-90-х годов ХХ в. увидели свет работы обществоведов, пытавшихся, анализируя роль вождя и советскую действительность при Сталине, понять, что это было. Тогда же началась трансформация позиций советских историков, их оценок недавней действительности, чему, несомненно, способствовало открытие отечественных архивов. На некоторое время стала магистральной подхваченная от «шестидесятников» и «новопрочтенцев» идея противопоставления ленинского периода в истории СССР, характеризуемого, как правило, со знаком «плюс», сталинскому правлению, которое называлось грубым отступлением от заповедей В.И. Ленина (см., например ). В качестве основного тому доказательства приводились многочисленные факты, свидетельствовавшие о массовом характере политических репрессий при Сталине.

В немалой степени «ход» рассуждений ученых определялся атмосферой «перестройки». В 1987 г. вышли из печати «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына, в 1988 г. - «Глазами человека моего поколения» К.М. Симонова, в 1989 - «Непридуманное» Л. Разгона, затем - «Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина» Д.А. Волкогонова, а также произведения ряда других писателей и историков. Прямое воздействие на ситуацию оказывали новая реабилитационная «волна» и настроения в советском обществе, требовавшем перемен, хотя в разной мере готовом, а то и неготовом к отрицанию социалистического прошлого. Трудно преодолеваемым «препятствием» было и отчасти остается признание преступлений Сталина, с именем которого в сознании советского народа ассоциировались, и еще ассоциируются индустриализация, то есть перевод страны на иной уровень развития, и, конечно же, Победа в Великой Отечественной войне. Вопрос о цене того и другого стал задаваться позднее.

Современный, новый этап историографии сталинизма отечественные ученые датируют, начиная с 1991-1995 гг., включая начало нового века, когда складывались главные направления в изучении проблемы, возникали историографические модели ее толкования, определялись пороговые переходы в эволюции сталинской системы (см., например ). Это происходило и продолжает происходить в непростых внутренних условиях. Заметный, особенно с середины 1990-х годов рост положительных или положительных с оговорками общественных «воспоминаний» о прошлом иногда называют «советской реконкистой», объясняют реакцией сопротивления людей, «перекормленных» антикоммунистической пропагандой в эпоху Б.Н. Ельцина. Но, несомненно, этот рост имеет объективные причины и связан с трагедией распада большой страны, с падением ее международного престижа и возможностей и, в первую очередь, с результатами «реформ», от которых пострадало абсолютное большинство населения. В России остро реа-

гируют на их итоги, разрушившие якобы действовавшие ранее принципы справедливости и равенства, хотя и в нищете, что закреплено в российском менталитете, особенно людей, сформировавшихся в советское время.

Отношение представителей российского научного сообщества к прошлому не остается единым. Наряду с фундаментальными публикациями новых документов и новыми по научному духу монографическими исследованиями, в историографии присутствуют работы, авторы которых, углубляясь в проблему и пытаясь понять, почему возник сталинский режим таким, каким он был, порой от объяснений перемещаются к апологетике этого феномена и Сталина как его создателя.

Итак, какое содержание вкладывается нашими учеными в понятие «сталинизм»? Какими видятся его определяющие признаки и специфические проявления как в СССР, так и странах Восточной Европы? Каковы результаты исследований и состояние историографии этой проблемы? Предложить качественные и исчерпывающие ответы на эти закономерные вопросы вряд ли под силу даже большому научному коллективу. Для этого еще нужны и немалая историческая дистанция, и большой корпус различных документов, все еще остающихся недоступными исследователям. Свою задачу вижу в том, чтобы на примере работ некоторых российских историков, отражающих, с моей точки зрения, основные тенденции в исследовании проблемы, показать, как понимают современные ученые причины возникновения сталинизма в России и механизмы функционирования абсолютной власти, в чем они видят и видят ли родственность, а в чем отличия сталинизма в СССР от других вариантов тоталитарной организации общества, например в Германии в 1930-е годы, какова была и чем объяснялась специфика этапа сталинизма в странах Восточной Европы.

Что касается термина «сталинизм», который в научном лексиконе довольно быстро вытеснил определение «сталинщина», то в литературе, особенно научно-публицистической, «разбег» предлагаемых вариантов весьма велик. Это - результат научного подхода и знакомства с достижениями зарубежных коллег в изучении тоталитарных политических режимов, а также нередко воздействия политических пристрастий, и эмоционально-публицистического восприятия прошлого. В качестве примеров последнего, можно привести такие, встречающиеся в литературе определения сталинизма, как «сатанократия», «восточная деспотия», «советский термидор», «система государственного рабства» - для одних; «православный коммунизм», «народная монархия», «мутантный социализм», социалистический порядок - для других.

В теоретическом, политологическом, историческом или социокультурологи-ческом контекстах сталинизм именуется тоже по-разному: сформировавшейся в период сталинского правления «чрезвычайной системой правления»; «абсолютизированным большевистским авторитаризмом, доведенным до его логически крайней формы, до тоталитаризма»; «советской моделью тоталитаризма»; «тоталитарной моделью советского единовластия»; «советским вариантом тоталитаризма левого толка». Встречаются определения, где на первый план выдвигается его идеологическая составляющая. Например: «система всеобщей идеократиче-ской бюрократии, еще не достигшей абсолютного совершенства, но максимально тотальной», и добившейся к 1953 г. «окончательной победы». Определяя сталинизм, российские ученые все увереннее, в качестве ключевых, используют слова «тотальный», «тоталитаризм»1.

Историография сталинизма

В данном параграфе нами будут рассмотрены основные работы, посвященные исследованию проблематики историографии сталинизма. За то время, когда феномен сталинизма стал предметом широкого научного исследования, вышло в свет большое множество работ, дающих общие представления о нем См.: Режим личной власти Сталина: к истории формирования. М., 1989; Аксенов Ю.А. Апогей сталинизма: послевоенная пирамида власти // ВИ КПСС. 1990. № 11. С. 30-42; Зевелев А.И. Истоки сталинизма. М., 1990; История и сталинизм: Сб. ст. М., 1991; Замковой В.И. Сталинизм: сталинская модель тоталитаризма. М., 1995; Сталин. Сталинизм. Советское общество: Сб. ст. к 70-летию д-ра ист. наук, проф. В.С. Лельчука. М., 2000; И.В. Сталин: Миф. Осмысление. Преодоление. М., 2003; Stalinism in the Soviet Union = Сталинизм в Советском Союзе. М., 2006.. Хотя, стоит отметить, что пик изучения проблемы сталинизма приходится на 1990- нач. 2000 гг., в настоящее время обсуждению и изучению данному вопросу посвящается большое множество различных событий таких как выступления и доклады на научных конференциях, сюжеты в телевизионных интеллектуальных и развлекательных телепередачах, дискуссии на различных уровнях. Все это свидетельствует об неослабевающем интересе к данному вопросу со стороны широкой общественности.

По этой причине стоит уделить не меньшее внимание к исследованию историографии сталинизма более ранних периодов. Вследствие этого, обзор историографии по данному вопросу будет структурирован по хронологическому принципу. В этом параграфе исследуемые работы будут разбиты на 3 крупных группы. В начале будут приведены документы, написанные в 1950-60 гг., что связано в первую очередь с результатами XX Съезда партии, на котором был “развенчан культ Сталина” и был начат курс десталинизации, в которых впервые ставится вопрос «сталинизма» как проблемы общественного и научного значения. Эти источники способствуют освещению развития советской исторической науки, в которой косвенно можно будет проследить влияние проблемы «сталинизма» и отношения к ней со стороны представителей научного сообщества.

Вторая группа включает в себя исследования 1987-1990, это связано с началом проведения политики перестройки и гласности. Она включает в себя работы публицистического и научного характера 1987-1990-х гг., периода, когда произошло повторное «открытие» темы сталинизма и были заложены основы для дальнейшего научного изучения данной проблематики. Анализ этих трудов может способствовать выявлению теоретических и методологических основ, формирующих историографическое поле современного этапа исследования проблемы сталинизма в научном сфере.

И, наконец, третий этап затрагивает непосредственно исследования, которые были выпущены в 1991-2000 гг., что связано в первую очередь с открытием доступа в архивы к документам, которые являются источниками свидетельств о деятельности партии, что называется “изнутри”, а также с плюрализмом мнение и концепций в исторической науки. В ходе изучения работ данной группы будет дана оценка его значению и месту в общем процессе историографического исследования феномена сталинизма. В эту группу будут входить материалы конференций, посвященных проблеме сталинизма и истории России ХХ в См.: Административно-командная система управления: проблемы и факты: Межвуз. сб. науч. работ. М., 1992; Россия в XX веке: историкимираспорят: Сб. ст. М., 1994; Мир власти: традиция, символ, миф: Материалы рос. науч. конф. молодых исследователей, 17-19 апр. 1997 г. М., 1997; Россия: государство, общество, личность: Материалы межвуз. науч. конф. М., 1997;КудаидетРоссия? Власть, общество, личность: Междунар. симп., 17-18 янв. 2000 г. М., 2000;Ктоикудастремится вести Россию: акторы макро-, мезо- и микроуровней соврем. трансформац. процесса: междунар. симп., 19-20 янв. 2001 г. М., 2001;Российская государственность ХХ века: Материалы межвуз. конф., посвящ. 80-летию со дня рождения проф. Н.П. Ерошкина, Москва, 16 дек. 2000 г. М., 2001; 50 лет без Сталина: наследие сталинизма и его влияние на историю второй половины XX века: Материалы «Круглого стола», 4 марта 2003 г. М., 2005 г.. Будучи источниками, в которых отражена позиция историков, изучающих данную тематику, они весьма важны для анализа динамики развития исследований по теме и помогают подведению некоторых промежуточных итогов в разработке направления.

Таким образом приступим к обзору первого этапа 1930-1960 гг. Первым, кто ввел сам термин “сталинизм” стал Л.Д. Троцкий в своей речи «Сталинизм и большевизм» в бюллетене оппозиции большевиков-ленинцев от 28 августа 1937 г. Троцкий Л.Д. Сталинизм и большевизм // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). № 58-59. Стоит сразу оговориться, что данное определение было использовано в смысле того, что феномен сталинизма заключается в уклонение Сталина и его политико-экономического курса от основного направления большевизма Там же.

В начальный период, т.е. в 30- нач. 50 гг. XX в., было невозможно никакое научное достоверное и непредвзятое исследование данной проблемы См.: Маслов Н.Н. «Краткий курс» - энциклопедия культа личности Сталина // ВИ КПСС. 1988. № 11. С. 51-67; Маньковская И.Л., Шарапов Ю.П. Культ личности и историко-партийная наука // Там же. № 5. С. 57-71; Мерцалов А.Н. Сталинизм и освещение прошлого // История и сталинизм. С. 382-447.. Что ж и говорить о том, что самой такой проблемы и “не существовало”.

Лишь в марте 1953 г., после смерти Сталина, начнется курс на прекращение “культа личности” Сталина Сидорова Л.А. Указ. соч. С. 3-12. См.: Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С. 146-168; Блинов Н.В. Указ. соч. С. 54-70; Пыжиков А.В. Указ. соч. С. 221-230;Алексеева Г.Д. Указ. соч.. Впервые данный термин прозвучал из уст Г. Маленкова и вскоре стал заменой термину “сталинизм” Фурман Д. Сталин и мы с религиоведческой точки зрения // Осмыслить культ Сталина. М., 1989. С. 402-426.. Главным документом этого этапа является доклад См.: Президиум ЦК КПСС, 1954-1964. М., 2004. Т. 1., подготовленный П.Н. Поспеловым и Н.С. Хрущевым, а затем представленный последним в феврале 1956 г. на XX Съезде. Анализируя главный документ ХХ съезда, оказавший решающее влияние на развитие проблемы сталинизма в 1980-е гг., необходимо иметь в распоряжении собственно текст доклада. Но его у историков нет. В опубликованном сборнике «Доклад Н.С. Хрущева о культе личности И.В. Сталина» представлена обширная подборка документов, посвященных как самому докладу, так и реакции на него. Но то, что считается докладом Н.С. Хрущева, является более поздними вариантами зачитанной им речи в ночь с 24 на 25 февраля. В распоряжении историков имеются отредактированный вариант, направленный в парторганы для ознакомления не раньше 5 марта, упоминавшийся доклад П.Н. Поспелова и дополнения, продиктованные Н.С. Хрущевым накануне съезда.

И тем не менее стоит отметить тот факт, что данный документ являлся скорее инструментом политической борьбы нежели историческим трудом. Целью же этого доклада была попытка отделения самой системы власти от фигуры тирана, ее вождя, которые долгое время отождествлялись и неотрывно связывались с самой сутью нового коммунистического строя См.: Лацис О. Сталин против Ленина // Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1988. -С. 215-246.;

Орешин Б., Рубцов А. Сталинизм: идеология и сознание // Там же. С. 497-524.;

Гозман Л., Эткинд А. Культ власти: структура тоталитарного сознания // Там же. С. 327-371..

Несмотря на это, этот доклад представляет собой важнейший и главнейший источник по исследованию политики сталинизма, а также является масштабным источником информации, для создания которого была проделана огромная работа по сбору информации, обработке статистических данных, проведению оценок решений власти и т.д.

Обзор второй группы исследований стоит начать со статьи А.С. Ципко “Истоки сталинизма” Ципко А. Истоки сталинизма // Вождь, хозяин, диктатор. - М: Наука и жизнь., 1988. - 671 С., в которой доказывается точка зрения о том, что сталинизм является объективно вытекающим процессом из самой основы - социализма. Сталинизм является прямым следствием самой сути социалистической концепции Там же. С. 417-512. Эта статья положила начало дискуссии о соотношении между собой терминов сталинизм и социализм. В более широком смысле она представляла собой дискуссию между сторонниками марксизма и антимарксистами.

Ответом на это стали работы О. Лациса и сборник “История и сталинизм” История и сталинизм / Сост. Мерцалов А. Н.-- М.: Политиздат, 1991.-- 448 с.. Главной особенностью этих исследований является малая источниковая опорная база и недостоверная теоретическая основа доказательств данных точек зрения.

В отличие от этих работ, Н.А. Симония в своем исследовании Симония Н.А.Что мы построили. - М.: Прогресс, 1991. - 317 с. пытается провести анализ концепции марксизма-ленинизма с глубоких теоретических позиций. Это общее теоретическое исследование, основывающиеся на трудах К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, - причем эти источники представлены не в качестве непогрешимых догматов, а как «вечно развивающиеся» теории, применимые к сегодняшнему дню. Вывод, тем не менее, соотносится с заключением иных исследователей группы: сталинская модель - особая, изначально грубая модель социализма. Данную работу отличает использование значительного массива источников, прежде всего документов теоретического характера, на которые остальные сторонники концепции только ссылаются.

Другой подход использовали в исследовании данного вопроса Л.А. Гордон и Э.В. Клопов Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? - М., 1989. 432 с.. Они анализировали соотношения между социализмом и сталинизмом с позиции экономической теории.

В этот период также впервые предпринимается попытка международного сотрудничества с целью совместного изучения данного вопроса. Результатом этого стал выпуск сборника “50/50: Словарь нового мышления” 50/50: опыт словаря нового мышления./ под ред. Ю. Афанасьев и М. Ферро. - М., 1989. 674 с.. Заголовок данной работы четко отражает поставленну задачу, - преодоление прежней идеологии, попытка обогащения исторической науки новыми выводами. Сборник являет собой набор статей-определений ключевых исторических и общественных терминов, который построен на двустороннем принципе - одно и то же понятие (репрессии, дестанилизация, социализм, демократия) определяется зарубежными и отечественными историками. Более развернутое объяснение сталинизму дает в своей статье Гефтер М. Сталин умер вчера // Иного не дано. - М., 1989. - 514 с. М.Я. Гефтер. н предлагает иное, философское измерение, захватывающее и систему политики, и механизмы управления обществом, и философию новой системы («сталинской антропологии») Там же С. 125-132.

Другая группа исследований данной проблемы сфокусировали свое внимание на вопросе культа личности Сталина - на самой личности. В 1989 г. был опубликован сборник “Режим личной власти Сталина - к истории формирования Режим личной власти Сталина: к истории формирования / ред. Кукушкин Е.С. - М., 1989. - 214 с.”. Термин, призванный совместить теорию тоталитаризма, т. е. определение сталинизма как режима и системы, с проблемой личной роли И.В. Сталина и соотношения его личности с этой системой, был обоснован в статье Ю.А. Щецинова Щецинов Ю.А. Режим личной власти Сталина - к истории формирования // Режим личной власти Сталина. - М.: Прогресс, 1988. - С. 9-98. В этой статье последовательно доказывался вывод об извращении социализма в режим личной власти Сталина Там же.

Ученые, которые придерживались антимарксистских позиций, также выпустили, уже упоминавшийся ранее, сборник ”Осмыслить культ Сталина ”, в котором впервые применяются попытки использования психологического и социального подходов в решении данной проблемы Баталов Э. Культ личности и общественное сознание // Суровая драма народа. - М, 1989. С. 14-28.. В результате чего формируется утверждение о том, что сталинизм - есть продукт массового социального сознания и исследуется в качестве идеологии: «тоталитарная идеология в радикальном виде» Гозман Л., Эткинд А. Культ власти: структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. - М.: Прогресс, 1988. - С. 327-371, «идеология бюрократического социализма и административно-командной системы» Бестужев-Лада И. Трудное возвращение к правде // Там же. С. 292-310..

Другим подходом является попытка использования религиозно-психологического метода рассмотрения сталинизма в качестве результата создания механизма социальной веры, предложенная Д. Фурманом в своей статье Фурман Д. Сталин и мы с религиоведческой точки зрения // Там же. С. 402-426.. Еще более глубоко следует в данном направление Л.И. Седов, который заявляет о том, что культ личности является прямым результатом развития русской истории и особенностью русской культуры Седов Л.И. Жрец и жнец: к вопросу о корнях культа Вождя // Там же. С. 429-470.

Таким образом, исследователи приходят к выводу о том, что система сталинизма не была порождена самим Сталиным, а являлась логичным итогом развития в контексте всей русской культуры и истории.

Говоря, об источниковой базе и методологических основаниях исследований феномена «сталинизма» периода перестройки, следует сделать несколько замечаний. Во-первых, почти все исследования - это преимущественно статьи, публиковавшиеся в журналах и сборниках. Следовательно, они представляют собой скорее предварительные тезисы и размышления, которые предстоит развивать в дальнейшем, а не фундаментальные работы, основанные на обширной источниковой базе. Во-вторых, стиль «размышлений» определялся закрытостью архивов и невозможностью доступа широкого круга исследователей к документам периода 1930-1950-х гг. Поэтому основой для статей часто служили художественные произведения, мемуары и воспоминания.

Третьей группе анализируемых исследований свойственно более полное представление о предмете исследования. Данное утверждение следует из того, что в первой половине 90-х гг. был открыт широкий доступ для научного изучения огромного количества материалов многих архивов закрытого типа. Впервые в истории исследовался такой большой массив документов, которые ранее не были доступны.

Другой немаловажной чертой исследований данного периода является апологический характер исследований. Фигура Сталина приобретает другое значений. Из тирана он превращается в “собирателя русских земель”, родоначальника Великой России, создателя сверхдержавы. А огромные жертвы курса власти находят новые объяснения. Так, к примеру, по мнению О. Жукова реформы к. 30 гг. связаны в первую очередь с переходом к демократическому режиму, а жертвы репрессий связаны с противодействием партократии Жуков О.Н. Тайны Кремля: Сталин, Молотов, Берия, Маленков.- М., 2000. - 356 с..

Другим исследованиям свойственно исследование сталинизма в русле исследований тоталитаризма. В этих работах утверждается то, что тоталитаризм стал формироваться еще во время Гражданской войны и военного коммунизма, а также то, что он отныне рассматривается в качестве административно-командного системы Гимпельсон Е.Г. Начальный этап складывания административно-командной политической системы (1918-1920) // Формирование административно-командной системы. М., 1992. С. 34-55.; Земцов Б.Н. Противоречие государственного политического устройства советской России // Формирование административно-командной системы. - М., 1992. - С. 62-71. (АКС) См.: Формирование административно-командной системы: 20-30-е годы. М., 1992; Административно-командная система управления: проблемы и факты. М., 1992; Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму, 1917-1929 гг. - М., 1994. - 217 с.; Романовский Н.В. Лики сталинизма. - М., 1995. - 316 с.; Замковой В. Указ. соч.; Власть и общество в СССР: политика репрессий (20-40-е гг.): Сб. ст. М., 1999. - 547 с..

Данный термин был впервые введен в работе Г.К. Попова Попов Г.К. Блеск и нищета административной системы. М., 1990. - 375 с., а основные признаки были разработаны Т.П. Коржихиной Коржихина Т.П. Рождение АКСУ // Административно-командная система управления: проблемы и факты. С. 4-26..

Другому подходу было свойственно более пристальное внимание к самой фигуре И. Сталина - его политической и личной жизни Антонов-Овсиенко А.В. Театр Иосифа Сталина. М., 2000. - 382 с. Илизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина: по материалам его библиотеки и архива. М., 2003. - 436 с..

Отдельно развивалось ревизионистское направление, которое изучало главным образом не политическую, а социальную историю. Главной целью этих исследований был пересмотр существующих выводов “снизу”, а не с точки зрения государственного аппарата власти. Главными представителями данной школы являются Шейла Фицпатрик, Джон Арч Гетти, Линн Виола.

В конце данного параграфа хотелось бы в отдельность выделить масштабную серию “История сталинизма”, в которую вошло более 80 монографий, которые рассматривают данный феномен с большого количества различных точек зрения. Более подробное исследование столь масштабного литературного наследия представляет собой крайне интересную тему для изучений, но к сожалению, выходит за скромные рамки нашей работы.

В фильме Михаила Ромма «Ленин в Октябре» есть одна примечательная сцена. Рабочий Василий приносит скрывающемуся на конспиративной квартире Ленину целую кипу свежих газет. Однако Ленин остается недоволен тем, что среди газет отсутствует черносотенная газета. "Врагов надо знать! Принесите завтра" - требует Ленин. Неважно, является этот разговор творческим вымыслом сценариста или неким апокрифом из жизни Ленина. Важно то, что для понимания сложившейся ситуации не второстепенную роль играет информация из стана идеологического противника .

Перенося этот принцип на историческую почву, мы также должны осознавать, что для изучения сталинского периода нам так или иначе придется ознакомится и разобраться с положениями в западной исторической науке . Мне кажется, важность такого подхода состоит даже не столько в освоении конкретной фактологии, сколько в поиске новых толчков для осмысления сталинского периода или даже подтверждения нашего взгляда на Советскую эпоху. Казалось бы, как могут западные историки разделять наши взгляды? В данном случае мне бы хотелось привести конкретный пример. Заведующий кафедрой восточноевропейской истории в университете имени Гумбольдта в Берлине Йорг Баберовски, который даже на фоне других западных историков выделяется крайним антисоветизмом, пишет: «Русские коммунисты были искушёнными учениками века Разума и Просвещения (здесь и далее выделено мной): то, что упустила природа, должно быть восполнено человеческими руками. А всему, что не отвечало требованиям разума, как его понимали большевики, следовало исчезнуть с лица земли. Социализм нисколько не опровергал главную идею модернизма, наоборот, он стремился к ее подлинному осуществлению» . Итак, немецкий историк считает большевиков учениками эпохи просвещения, стремящихся к подлинному осуществлению модерна. Для российских Сванидз и Пивоваровых признание большевиков как продолжателей дела Вольтера, Лейбница, Монтескье, было бы непреодолимым идеологическим барьером. Замечу, что в плане модерна это высказывание вполне соответствует положениям Сути Времени (расхождения лишь в оценках).

Далее я не буду подробно останавливаться на исследованиях и выводах отдельных западных историков. Мне кажется куда более важным начертить генезис развития западной историографии сталинизма на примере двух самых ярких научных течениях . В качестве страны я возьму США, так как наиболее сильное влияние в формировании историографии об СССР в западных государствах оказывали именно Соединенные Штаты.

Активное изучение сталинской эпохи началось после окончания Второй Мировой Войны в рамках дисциплин Russian studies и Soviet and Communist studies , более известных как советология (Sovietology ). Советология была сильно заострена под нужды Холодной Войны, которая и определила её исключительную идеологизированность . Реальные знания об истории СССР нужны были настолько, насколько они соответствовали нуждам ведущийся войны на её пропагандистских и политических направлениях. Для американской политической элиты важно было понять, с каким противником они столкнулись. Каков его военный и экономический потенциал. Как функционируют институты. Какова кадровая политика, и как принимаются решения в высших эшелонах власти. Каковы отношения народа и власти. Изучение советской истории должно было помочь в понимании советского настоящего. Однако политика железного занавеса предотвращала поступления актуальной и исторической информации, а собственных источников для изучения советской истории было немного. Главными источниками были: архив Гувера, основанный еще во времена поволжского голода 1921 года, архив Троцкого, различные эмигрантские архивы и официальная советская пресса. Главным козырем для изучения сталинизма послужил смоленский партийный архив. Он был захвачен еще немцами во время Великой Отечественной Войны, а в 1945 г. он оказался в Баварии, в американской зоне оккупации. Собственно, во времена Холодной Войны на его материалах и было написано большинство работ по сталинской тематике. Узкая база источников, с одной стороны сильно ограничивала американских историков, с другой стороны, давала свободу для самых разнообразных интерпретаций и домыслов.

Также существовала кадровая проблема. Людей, которые изучали Советский Союз, было не так уж много. Поэтому в штат политических аналитиков зачисляли даже историков. Так крупный американский русист-историк Ричард Пайпс вполне себе хорошо уживался в роли руководителя группы аналитиков т.н. Команды Б (Team B). Группа была сформирована по инициативе директора ЦРУ Джордж Буша старшего (того самого, будущего президента США) в 1976 году. В ее задачи входила оценка новейших военных стратегических разработок СССР. Пайпс был далеко не единственный, кто с охотой пошел служить своей стране. Многие американских историков использовали свое положение консультантов и экспертов политического истеблишмента для повышения своего материального статуса и влияния в научных кругах. Государство и т.н. общественные организации вроде Фонда Рокфеллера и Фонда Форда обеспечивало их должным финансированием и престижным рабочем местом в Стэндфорде, Йеле, Гарварде и Принстоне. Дэвид Энгерман определил такое двойственное положение американских историков как «службу обоим, Марсу (подразумевая воинствующие государство) и Минерве (подразумевая науку)» . Служба Марсу неизбежно сказывалась на направленности научных публикаций. Порой знания историка использовались в конкретных акциях информационной войны. Так, в 1984 году историк Роберт Конквест опубликовал для предвыборной кампании Рейгана некое практическое пособие под названием «Что делать, когда придут русские? » В нем доктор исторических наук стэндфордского университета обрисовал последствия возможной советской оккупации со всеми из этого (по мнению автора) вытекающими последствиями, такими как: ограбление населения, убийства, голод и массовые изнасилования. В таком ключе скепсис советской стороны относительно выходцев из элитных университетов США выглядит вполне закономерным. Вспоминая это время, американский историк Линн Виола писала: «У меня не вызывает удивления то…, что советы постоянно рассматривали студентов по обмену, как шпионов, особенно если они были из Гарварда…»

Господствующей теорией среди американских советологов стала теория тоталитаризма. Полагаю, что большинство знакомо с этой теорией. Ограничусь лишь кратким перечислением её центральных положений. Согласно этой концепции, под тоталитарным государством подразумевается система личной власти диктатора, опирающегося на единую партию с массовой социальной поддержкой. Контроль власти осуществляется путем репрессивного и бюрократического аппарата, цензурой над СМИ и запретом на частную собственность. В её ранней версии теория была сформулирована Ханной Арендт. На американской почве её последовательно развивали сотрудники Гарвардского университета Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский. Теория тоталитаризма помогала свести под одной крышей Нацизм и Сталинизм, при этом удобным образом вынося за скобки дискуссии либерализм (т.е. сами США) . Власти США довольно быстро оценили ту роль, которую тоталитарный подход сможет сыграть в идеологическом противостоянии с СССР. К шестидесятым годам представители тоталитарного направления прочно окопались практически во всех кузницах кадров политической элиты. Язык политического истеблишмента США и по сей день несет в себе ярко выраженную терминологию этой теории. Карл Дойч, Питер Кенез, Адам Улам, Мартин Малиа и упомянутые уже Конквест и Бжезинский стали наиболее известными представителями этого направления. Работа Конквеста «Большой Террор» стала классикой тоталитарной теории. Нельзя сказать, что господство тоталитарной школы было связано лишь только с поддержкой властей США. Её успешному продвижению способствовало и отсутствие других стройных теорий. Концепция тоталитаризма подкупала простотой усвоения и легкостью применения. Адепты тоталитарной теории зачастую грешили чрезмерным универсализмом, пытаясь применить свои установки вплоть до античности. Тем не менее, теория тоталитаризма не всегда встречала в научных кругах положительные отклики. Со слов историка Джона Арч Гетти, навязывание тоталитарной концепции порой напоминало церковную литургию . Историки, которые работали за рамками этой теории, могли натолкнуться на жесткое противодействие . Когда историк Мануэль Саркисянц в начале 50-х годов пытался опубликовать свои статьи о британских истоках нацисткой идеологии, шедшие в разрез с теорией тоталитаризма, он натолкнулся на предостережения своих коллег и вездесущие отсутствие интереса у научных издательств .

Историки тоталитарной школы:

Роберт Конквест	Адам Улам	Збигнев Бжезинский

Засилье тоталитарной школы продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Поражение США во Вьетнаме, гражданские и студенческие движения породили новую когорту историков. Новое направление в американской историографии долго не осознавалось как таковое. Только в 1986 году статья Шейлы Фицпатрик стала своеобразным манифестом нового направления, которое принято называть Ревизионизмом. Там же Фицпатрик прочертила линию фронта между тоталитаристами и ревизионистами. Согласно Фицппатрик, главное противостояние находилось в методологической области. Сторонники тоталитарной модели предпочитали рассматривать сталинский период с позиции государства и политической элиты, т.е. сверху, ревизионисты , напротив, преимущественно рассматривали советское общество и его интеракции с властью, т.е. снизу . В этом смысле сильное влияние на ревизионистов оказала французская историческая традиция школы анналов Марка Блока. В конечном итоге ревизионисты так и не смогли выработать что-то вроде единой стройной теории, как представители тоталитаризма. Единственное, что связывало ревизионистов в одно течение, были социологическая методология и неприятие модели тоталитаризма.

Рассматривая главные направления ревизионистских исследований, можно выделить следующие пункты:
1. Ревизионисты указывали на высокую социальную мобильность советского общества. Существовали социальные группы (бенефициарии ), выигрывающие от сталинской политики. Привилегии могли выражаться как в повышении материального уровня, так и в общественном престиже: стахановцы, закрытые распределители для номенклатуры, МТСы для колхозников и пр. Также ревизионисты подчеркивали мобилизационную роль советской идеологии в проведении политических и экономических преобразований. В своей монографии Линн Виола показала значимость т.н. движения 25 000 для проведения коллективизации. Вопреки царившему тогда мнению о жестоко навязанной идеи коллективизации сверху, Виола отстаивала позицию, что рабочие, направляющиеся в деревню, вполне разделяли целесообразность коллективизации. Таким образом, сталинское государство обеспечивало себе поддержку среди групп населения. В тоталитарной модели народ играл скорее пассивную роль. Всякие инициативы сверху носили принудительно-репрессивный характер. Массовую поддержку Сталинизма снизу сторонники тоталитаризма не рассматривали. Дополнив свои исследования в области групп, поддерживающих сталинский курс, исследованиями о группах, противостоящих государству , ревизионисты доказали гетерогенность советского общества.

2. Особенно острыми стали расхождения по вопросу о сталинских репрессиях. С точки зрения тоталитаризма террор являлся инструментом для укрепления личной власти Сталина и коммунистической партии. Источником террора был, естественно, лично Сталин. Монография историка Джона Арч Гетти стала настоящей провокацией. В своей монографии Гетти рассматривал репрессии с точки зрения борьбы центра с неэффективным бюрократическим аппаратом периферии. Более того, согласно Гетти, Сталин не обязательно являлся инициатором репрессий . Гетти полагал, что часть регионального партийного и государственного аппарата была в не меньшей степени заинтересована в развязывании репрессий. Позже идею Гетти о конфликте центра-периферии подхватил в России историк Ю.Н. Жуков . Гетти был также одним из первых, кто ставил под сомнения миллионные жертвы сталинского террора, но ввиду отсутствия тогда доступа к архивам Гетти впадал в другую крайность и сильно их преуменьшал. Приверженцы тоталитаризма усматривали в выводах Гетти снятие со Сталина ответственности за репрессии. В тоже время концепция Гетти предусматривала наличие других властных субъектов в виде региональных партийно-бюрократических групп . Это положение ставило крест на модели тоталитаризма, так как наличие таких групп фактически означало, что СССР не являлся тоталитарным государством.

Историки Ревизионисты:

Характер развернувшейся дискуссии вышел далеко за рамки приличия обычных академических споров. Сторонники тоталитаризма воспринимали идеи ревизионистов не только как критику их теории, но и как покушение на священные камни американского мировоззрения и мироустройства. Соответственно, отпор ревизионистам давался зачастую в весьма жесткой форме. Оценивая уровень дискуссии тех лет, Линн Виола писала: «Несмотря на то, что врагом в американской Холодной Войне являлся Советский Союз, я всегда удивлялась, почему американские советологи, в их внутренних войнах, так напоминают сталинистов (троцкизм = ревизионизм), превращая все дебаты в бинарности и маргинализируя все голоса вне мейнстрима» . Широко распространилась практика навешивания ярлыков. Ревизионистов обвиняли в коммунизме, в апологетике Сталина и даже в отрицании Холокоста. Ричард Пайпс заявлял: «Я игнорирую их (ревизионистские) работы. Как можно бороться с людьми, которые отрицают Холокост? Это всё равно что, если кто-нибудь верит в то, что земля плоская» . Это было прямой ложью. Ревизионисты не испытывали особых симпатий к Сталину (скорее даже наоборот) и никогда не отрицали Холокост. Несмотря на такой прессинг, влияние ревизионистов возрастало. В скорости сторонники ревизионистского подхода появились и в западной Европе .

Злую шутку с ревизионистами сыграла перестройка. Ревизионисты усматривали в новом курсе Горбачёва подтверждения своей концепции, что советская система не является статично-тоталитарной и вполне способна на политическую эволюцию. Но именно благодаря перестройке теория тоталитаризма получила в России самое широкое распространение, как раз в тот момент, когда на западе обозначился её упадо к. Пожалуй, чуть ли не единственной работой ревизионистов, опубликованной в СССР была книга Стивена Коэна (которого лишь с натяжкой можно отнести к ревизионистам) о Бухарине . Причина публикации, на мой взгляд, вытекала из тогдашней исторической политики М.С.Горбачёва и А.Н. Яковлева - ударить хорошим Бухариным по плохому Сталину . Это было вполне естественно. Для идеологической войны, ведущейся российскими либералами против советского прошлого, концепция тоталитаризма была гораздо удобней. Уничтожение Советского Союза хоть и обеспечило ревизионистам долгожданный допуск к советским архивам, но одновременно оставило ревизионизм за рамками российского, общественного дискурса. Как результат, в российских СМИ 90-х годов беспрепятственно господствовала терминология тоталитарной школы. Довольно большое число российских историков, особенно те, кто тесно связан с обществом "Мемориал", перешли на позиции тоталитаризма. Только после 2000 года, тогда, когда поезд уже ушёл, некоторые ревизионистские работы были переведены на русский, но должного эффекта они уже не возымели.

Окончание Холодной Войны привело к заметному смягчению полемики между тоталитарным и ревизионистским направлениями. Связано это в том числе и с переориентацией американской геополитики на Ближний и Дальний Восток. Согласно Линн Виоле, на смену тоталитаризму пришла концепция столкновения цивилизаций , на смену Пайпсу пришёл Хантингтон . Некоторые историки говорят о пост-ревизионизме и пост-тоталитаризме, но мне кажется говорить о полном размытии этих двух концепций преждевременно. Ведь последователи тоталитаризма сохранили за собой инструмент формирования сознания политической элиты США . То, что эти господа нынче упорно учат фарси и рассказывают о тоталитарном характере режимов Каддафи и Асада, вовсе не означает, что завтра они снова не начнут вспоминать русский. Формула Марса и Минервы остаётся в силе.

Возвращаясь к словам роммовского Ленина, хочется призвать к подробному освоению наработок ревизионистов. Да, ревизионисты не испытывали особых симпатий к Советскому Союзу, а порой презирали всё советское. Но, также как Бердяев, ненавидя большевизм, смог открыть в нём интересную сторону (по сути, восстанавливая связь русской православной культуры с советским проектом), так же и ревизионисты смогли открыть многие интересные стороны сталинской эпохи . Ревизионистский подход на сегодняшний день является наиболее основательным отпором теории тоталитаризма, столь популярной среди российских либералов. Если научиться вычленять антисоветские суждения ревизионистов, концентрируясь на смысловом и фактологическом ядре, то можно обрести знания, а значит и оружие для борьбы с засильем тоталитарного подхода в России .

Научное наследие американских и европейских ревизионистов слишком велико, дабы вместить его в рамки одной статьи. Поэтому я надеюсь, что мне удалось не только провести мини-экскурс в американскую историографию сталинизма, но и показать, насколько пресловутый западный взгляд

Lynne Viola: The best sons of the fatherland. Workers in the vanguard of Soviet collectivization. New York ,1987.

Lynne Viola: Peasant rebels under Stalin. Collectivization and the culture of peasant resistance. New York, Oxford 1996.

John Arch Getty: Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. New York, 1985.

Цитируется по: Sheila Fitzpatrick: Revisionism in Retrospect: A Personal view, in Slavic Review, vol. 67, num. 3, 2008, p. 691.

Lynne Viola: The Cold War within Cold War, in: Kritika. Explorations in Russian and Eurasian History, Vol.12, Num. 3, 2011, p. 689.